-- Ленушка!
Сестра обняла брата и поцеловала.
А на другой день, с походными сумками за плечами, он и Ленушка снова шли в райком комсомола, чтобы прямо оттуда отправиться на фронт.
Вслед за ними прибежала мать.
-- Вася, сынок мой!.. Ты еще так молод!..
В ответ она увидела упрямую складку меж красиво взлетавших над ясными спокойными глазами бровей сына, решимость на его веснушчатом лице.
-- Мама, я -- комсомолец.
И сразу поняла старая женщина, что этим сказано все и что уже нельзя остановить его. С вокзала уходила печальная и гордая. А из красных товарных вагонов неслось:
Уходили, расставались,
Покидая тихий край.
"Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай..."
Мать остановилась, подняла голову. Ветер колыхал седые ее волосы. Прошептала, глотая слезы:
-- Береги себя, сынок!.. Благословляю вас!..
А осенью 1941 года уже дважды раненный и все-таки не покинувший поля боя комсорг Камушкин услышал и другое благословение:
"Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!"
В тот день немцы еще трижды пытались прорваться через наши рубежи, но так и не смогли. Вечером комиссар полка лично обходил все окопы и благодарил героев. Он особенно долго тряс руку комсорга третьей роты Васи Камушкина. Потом, пристально взглянув в смелые открытые глаза, в веснушчатое лицо парня, спросил:
-- Какого года рождения?
-- Двадцать четвертого,-- ответил Вася и увидел, как лицо комиссара вдруг оживилось.
-- В тот год, значит, когда я вступил в партию... по ленинскому призыву,-- задумчиво произнес он и неожиданно попросил:
-- Дайте ваш комсомольский билет.
Камушкин подал.
Комиссар, а вслед за ним и Вася долго вглядывались в силуэт Ленина, и каждый вспоминал свое: Камушкин -- тот день, когда его принимали в комсомол, а маленький большеголовый комиссар... Что же вспоминал он? И почему потемнело его такое спокойное до этой минуты и светлое лицо? Может быть, перед ним встала далекая студеная и скорбная зима, когда над всей страной плыли звуки траурных мелодий и током высочайшего напряжения проходили через людские сердца.
Вернул Камушкину билет и, почти не пригибаясь, быстро пошел по траншее. Вася глядел в широкую плотную спину комиссара, а видел своего отца, убитого кулаками в дни коллективизации...
Так встретился Вася Камушкин с полковником Деминым. И сейчас, после тяжелой операции, когда из него извлекли четыре осколка, комсорг почему-то вспомнил об этой встрече и попросил передать начальнику политотдела, что очень хочет его увидеть.
Демин приехал.
Вася хотел было приподняться, но полковник быстро остановил его:
-- Тебе нельзя,-- и поправил под головой солдата подушку.-- Ну как дела, орел? Царапнуло? Ничего, ничего! -- проговорил начподив с ласковой шутливостью в голосе.
-- Не о том я...-- тихо сказал Камушкин, хватаясь за грудь.-- Горит все...
-- Ладно, помолчим...
-- Нет... я должен сказать вам...-- Комсорг вдруг вытянулся, уперся ногами в стенку.-- Хочу попросить вас... оставить меня на комсомольской работе...-- Он чувствовал, что теряет силы, и торопился: -- Я вступил в партию, но не хочу расставаться с комсомольским билетом... Помните, товарищ полковник, ту зиму... под Москвой?.. Ну вот... Пусть в моем кармане будут лежать два билета: партийный и комсомольский, как родные,-- отец и сын. Скажете Шахаеву?..
-- Обязательно скажу.
-- Вот и хорошо... ведь правда хорошо?.. И капитану Крупицыну скажите...
-- Нет Крупицына... Погиб он. Разве ты забыл?
-- Неправда!.. Капитан жив... и я, и Алеша Мальцев -- все живы!.. Все!..
Минутой позже Камушкин потерял сознание. Демин вызвал врача.
-- Проверьте мою кровь!
-- Зачем, товарищ полковник? -- удивился врач.-- Разве у нас нет доноров?
-- Ну, быстро! -- резко сказал Демин.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Доклад начальника штаба подходил к концу. Стоя у большой карты, с которой была сдернута занавеска, начштаба говорил против обыкновения громко и уверенно: ему казалось, что на этот раз он сообщает командующему важные сведения. Наконец-то удалось выяснить, что за противник стоит против их корпуса. Правда, сведения эти получены не от своей разведки, а из штаба немецкого генерал-полковника Фриснера, но об этом можно умолчать. Нельзя же докладывать Рупеску, что все попытки румынских разведчиков проникнуть в окопы неприятеля кончились неудачей...
-- Ну идите, полковник! -- сказал корпусной генерал своему начальнику штаба. И когда тот скрылся за дверью, обернулся к Раковичану, смиренно сидевшему в дальнем углу землянки и в который уж раз перечитывавшему советскую листовку с первомайским приказом.-- Каково, полковник?.. Русские говорят: "Не так страшен черт, как его малюют". Я мог бы применить эту пословицу по отношению к генералу Сизову с его дивизией, если б остался в том возрасте, когда людям свойственна излишняя самоуверенность. Сизов -опасный противник.
-- Совершенно верно, генерал! -- быстро поддержал Раковичану, выходя из темного угла.-- В тоне вашего начштаба нетрудно было уловить нотки этой самоуверенности, которая, пожалуй, покинула уже самого Гитлера. И я очень рад, что вы не разделяете излишней оптимистичности вашего помощника. Сизов -- очень опасный противник, и то, что он с ходу не смог овладеть укреплениями, не должно изменить нашего мнения о нем. Начальнику штаба, по-видимому, не все известно. Он повторял лишь то, что сказано в разведсводке, разосланной штабом генерал-полковника Фриснера. А в сводке этой по вполне понятной причине нe указано, что дивизия, которой командует генерал Сизов, сражалась на Волге, что она пленила одного из самых блестящих наших генералов -- командира первой кавалерийской румынской дивизии Братеску, с которым, кстати, я имел честь познакомиться еще задолго до войны, когда генерал Братеску был на дипломатическом поприще. Я не думаю вас запугивать -- боже упаси! -- но трезво оценивать силы врага всегда полезно, о чем следовало бы помнить вашему уважаемому начальнику штаба. Он корчит из себя Наполеона, хотя глуп, как вот эта... вот эта пробка.-- Раковичану с силой рванул штопор, и бутылочная пробка со звонким хлопком вылетела из горлышка.
Рупеску был немало удивлен несколько странной для представителя верховного командования речью.
-- Русские не пройдут, они падут здесь костьми. Это, кажется, ваше утверждение?
-- Мое. Я и теперь могу его повторить, если вам угодно...-- Раковичану замолчал, очевидно испытывая некоторое замешательство и быстро придумывая подходящий выход из неловкого положения.-- Да, я мог бы подтвердить это и сейчас, если б нас с вами окружало поменьше глупцов вроде вашего начальника штаба... Кстати, генерал, я хотел бы порекомендовать вам на эту должность одного толкового офицера. Но... ладно... об этом потом!..-- Полковник налил себе коньяку и медленно выпил. Помолчал, о чем-то размышляя.-- Политическая обстановка в стране значительно ухудшилась, генерал. Мы с вами уже успели убедиться в этом. Коммунисты обнаглели, они действуют почти в открытую. Им удалось объединиться с социал-демократами в один так называемый Демократический фронт. Вероятно, к ним присоединится и Земледельческий союз. Круги, к которым я принадлежу, оценивают этот факт как весьма печальный. При первом же серьезном ударе русских правительство маршала Антонеску может полететь вверх тормашками. И мы должны заранее подготовиться к этому нежелательному для нас, но вполне вероятному варианту... Что вы думаете о... генерале Санатеску? Нe является ли он подходящей фигурой?
-- Фигурой?
-- Именно. Нам нужны сейчас только фигуры. Подходящие, разумеется. Так как же вы полагаете, Санатеску подойдет?
-- Вполне. Я служил под командованием eго превосходительства. Это -наш!
-- Продолжайте, генерал.
-- Более ярого ненавистника русских трудно найти...
-- Ну, это мне известно,-- Раковичану усмехнулся.-- Он когда-то помог мне скоординировать кое-какие операции в Одессе и в южной Украине... Но сможет ли он продержаться хоть немного у власти?
-- Думаю, что сможет. Санатеску тщательно скрывает свою ненависть к русским. Более того, он разыгрывает из себя оппозиционера...
-- Ну, нам это только на руку! -- обрадовался полковник, быстро наполняя теперь ужо обе рюмки.-- Выпьем, генерал, за Санатеску!
-- За его превосходительство выпью с удовольствием! -- Чокнулись. Выпили. Долго молчали.
-- Россия!..-- раскрасневшись не то от коньяка, но то от поднимавшейся в груди мутной, давящей злобы, заговорил наконец Раковичану.-- Черт, бы ее побрал!.. Вот вчера нашему трибуналу опять пришлось расстрелять одного солдата. Знаете, генерал, о чем разглагольствовал этот негодяй? Только, мол, Россия поддерживала румын в их освободительной борьбе!
-- К сожалению, он прав, этот красный хам,-- мрачно выдохнул Рупеску, вытирая платком вспотевшую вдруг толстую шею.-- И это страшно, когда солдаты начинают интересоваться историей. А история -- в пользу русских, что сейчас широко используется коммунистами в их пропаганде... Тудор Владимиреску, например, боролся против турецкого владычества бок о бок с русскими. А в русско-турецкой войне 1828 -- 1829 годов принимали участие два румынских полка под командованием полковника Соломона... Потом семьдесят седьмой год... Вон когда началось это роковое для нас единение! -- Генерал выпил еще рюмку коньяку, желая, очевидно, хоть немного охмелеть: только в таком состоянии положение дел не казалось ему слишком мрачным. Но хмель почему-то не брал его. И он продолжал все тем же унылым тоном: -- Я не сказал вам, мой милый полковник, еще об одной неприятности. Сформирована из румын, представьте себе, добровольческая дивизия и названа именем бунтаря Тудора Владимиреску. Сейчас она дислоцирована недалеко отсюда, где-то чуть севернее Пашкан, готовая воевать против нас...
-- Пустяки! -- поспешил успокоить генерала Раковичану.-- Знаю. Хотя нелишне и там иметь своих людей. Надо нам позаботиться об этом. И вообще, генерал, мы должны максимально активизировать свою деятельность в этом направлении, особенно в связи вот с этим, полковник потряс листовкой.-Главное -- всеми силами и средствами возбуждать у румын ненависть к русским. Вместе с этим беспощадно расправляться с теми, кто сочувствует русской армии и помогает ей... Ваш бывший адъютант, генерал, оказался несостоятельным и в этом чрезвычайно важном для нас деле. Он до сих пор не выполнил нашего задания...
-- Трудно перейти передний край русских. Русские с непостижимой быстротой создали свою оборону с густой сетью траншей и окопов, с колючей проволокой, минными полями и с отлично организованным боевым охранением,-словно извиняясь за молодого Штенберга, проговорил Рупеску.
-- Ладно, скажите ему, что перебросим на самолете ночью. Пусть готовится. И не только он. И святой отец тоже. Попу крестьяне верят больше. Пусть читает свои проповеди там, а тут мы можем закапывать солдат в землю и без его пения. Да предупредите его, что в случае невыполнения нашего приказа он сам пойдет туда, "где нет ни радости, ни печали..."* -- Незаметно полковник перешел на тон приказа, к чему уже давно привык корпусной генерал.-- И вообще, господин Рупеску, ваш бывший адъютантик наделал нам много пакостей. Только его высокий титул и близость с королевским двором не позволяют нам швырнуть его в штурмовой батальон в качестве рядового... Вот вся эта романтическая история с его возлюбленной... Девчонка, по-видимому, рассказала о нашем расположении, и мы должны подумать о том, чтобы перенести свой командный пункт в другое место. Да и развeдчики генерала Сизова действуют преотлично... Скольких уже офицеров они перетаскали и из вашего корпуса?
* Слова взяты из молитвы, которую читают румынские священники при похоронах солдат.
-- Эти опасения сильно преувеличены. Василика глупа и вряд ли может толком рассказать что-либо русским,-- уклонился Рупеску от прямого ответа.
-- Как бы она не оказалась умнее нас с вами,-- глухо пробормотал обозленный Раковичану и вдруг заговорил опять о том, что, видимо, больше всего волновало и тревожило его: -- Майский приказ русских, господии генерал,-- это пренеприятнейший для нас документ. И нам нужно принять решительные меры, чтобы парализовать его губительное действие. Во все пункты должны быть посланы наши агитаторы. Поднять на ноги бояр, богатых крестьян, жандармов, лавочников, примарей- всех, кому стало неуютно жить с приходом русских... Пусть поймут, что речь идет об их существовании. И этим операциям, генерал, вы должны уделять столько же внимания, как и боевым. Если не больше. Я сегодня покину ваш штаб. Меня ждут другие дела, более важные, там, в Бухаресте, и напоследок, как ваш искренний и преданный друг, хотел бы предупредить вас вот о чем: русских трудно выбить с захваченных ими позиций. И пожалуй, совсем невозможно вышибить их из голов так называемых простых людей, если русские туда проникнут... Я хотел бы также предупредить вас, мой дорогой генерал, и о том, что именно по этим вашим делам круги, которые я представляю, будут судить, как велика и важна услуга, оказанная вами. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, конечно. Надеюсь, вы поняли меня?
-- Я вас понял! -- взволнованно проговорил Рупеску, торжественно пожимая холодную руку своего собеседника.
-- Вот и отлично! Ну что ж, желаю вам успехом! До скорой встречи в... ставке генерала Санатеску!
Они еще раз многозначительно переглянулись и обнялись.
2
Жизнь разведчиков вошла в свое обычное русло. Армия готовилась к большим боям, и их чуть ли нe каждый день посылали в поиск. Часть бойцов находилась все время на передовой, вела наблюдение за неприятелем, изучая его оборону. Разведчики несли потери. Тяжелое ранение комсорга было особенно удручающим событием для них. И вновь, как раньше, в дни тяжелых сражений, воскресла в памяти солдат и зазвучала их старая песня:
Закури, дорогой, закури.
Ведь сегодня до самой зари
Нe приляжешь, уйдешь ты опять
В ночь глухую врага искать.
Ты к суровым походам привык,
Мой товарищ боец-фронтовик,
Вижу я по туману волос:
Много ты пережил, перенес.
Дивизия генерала Сизова продолжала стоять в обороне, совершенствуя свои позиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40