https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/otkrytye/
А что до защиты короля, так это же чепуха… Германские летчики сами старались не сбрасывать бомбы туда, где он находился, так же как и наши самолеты не охотились за кайзером титул бывших германских императоров. В годы первой мировой войны Германией правил кайзер Вильгельм II.
. Это было бы нарушением правил игры.Вверх по склону с трудом тащилась старуха с ведерком. Лайэн поздоровался с ней, как обычно здоровался с каждым встречным:– По воду собрались? А ну-ка, Дик, бегом! Принеси бабушке воды.– Преогромное спасибо, сэр… В этакую жарищу не очень-то легко ходить по воду, да еще в мои лета.– А что, у вас в доме нет воды?– Да что вы, сэр! На всю деревню две колонки, одна под горой, другая наверху. Я к верхней хожу, тогда в гору пустые ведерки только несешь, а полные – под гору. – Старуха улыбнулась при мысли о собственной сообразительности.– А жили всегда здесь?– Да с тех пор, как замуж выдали. Лет тому назад, поди, пятьдесят, а то и более. Ну, а нынче все говорят, что выселять будут. И крыша течет. А уж этих самых, как вы их называете, удобств никаких нет.– Вот видишь, Энн, – сказал художник, когда они расстались со старухой у дверей ее дома. – Вот тебе и «очаровательная деревушка», которая заставила тебя умилиться. Ни водосточных канав, ни воды, кроме той, что хлещет через щели в крыше. Добрая половина этих открыточных видов – не что иное как трущобы.На шоссе у подножия холма расположились два заезжих двора. Один из них – добротный высокий дом из серого камня, с красной вывеской, на которой золотыми буквами было выведено: «Хуплский эль», а над дверьми – более мелкими буквами название: «Сирена». Другое заведение помещалось в маленьком, выбеленном известкой деревянном доме с выцветшей вывеской, изображавшей веселого пахаря, от которого и происходило само название.– А ну-ка, покажем товар лицом! – весело воскликнул Лайэн. – Начнем с «Сирены». Я им нарисую такую очаровательную русалку – с твоим лицом, Энн, – что они, обуреваемые чувством благодарности, буквально закидают нас всеми благами трактирной жизни.– Да, не худо бы подработать, – согласилась Энн.Но на сей раз им не посчастливилось. Угрюмый хозяин сообщил, что сам он всего лишь управляющий, что заведение принадлежит не ему, а пивоваренному заводу Хупла. Он не имеет права принять на себя такие затраты, а к администрации завода обращаться бесполезно, потому что точно такими же безобразными красно-золотыми вывесками, восхваляющими «Хуплский эль», увешаны дюжины кабачков и придорожных трактиров.Содержательница «Веселого пахаря», маленькая Краснощекая вдовушка, извинялась, как только умела. Да, старая вывеска – это настоящее несчастье в жизни, ничего бы ей так не хотелось, как иметь новую, сделанную настоящим живописцем, особенно если он такой симпатичный молодой человек, Но, право же, времена нынче не те, каждый пенс на счету, и она никак не может себе позволить, особенно в этом году…– Никто не нуждается в истинном искусстве, – возгласил художник, когда они уходили прочь. – Или, вернее – мне кажется, я об этом уже говорил, – многие нуждаются, но по тем или иным причинам должны отказываться. Сейчас, одну секунду, забегу только за табаком, и пойдем дальше.И художник нырнул в единственную на всю деревню лавчонку. Задержался он там куда больше, чем секунду: за прилавком стояла красивая девушка, а Лайэна было хлебом не корми, а дай поговорить с кем-нибудь, хоть с уродиной или старой старухой. Дику и Энн уже надоело глазеть на окно лавки, как вдруг над их головой загудел чей-то зычный голос, исполненный мрачной подозрительности:– А ну-ка, молодые господа, как ваша фамилия?Свесившись с велосипеда, на них уставился полицейский. Глава десятая«Конец пути» Констебль был толстеньким и, на их счастье, очень болтливым человеком. Прежде чем они успели обернуться и взглянуть на него, он уже продолжал на своем характерном открытом северном говорке:– Да разрази меня Бог, если это не та самая девица! «Они, так и есть, – сказал я сам себе, еще не успев свернуть за угол, – те самые, которые удрали от родителей там, на Юге». А сейчас вот она, как вылитая!?.– Что это он говорит? – недоумевающе спросила Энн.– Позвольте, – запротестовал Дик с напускным спокойствием, – но вы явно ошибаетесь.– Да нет, боюсь, что не ошибаюсь. Вон брови-то у нее какие, точь-в-точь как в особых приметах сказано. Но, положим, я ошибаюсь, все равно потрудитесь-ка. ответить на один-другой вопросик. Ну вот, например…К счастью, в этот самый миг в дверях магазинчика показался Лайэн. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы сразу оценить положение.– В чем дело, констебль? – легко и спокойно произнес он. – В чем дело?Констебль обернулся с торжествующей улыбкой, которая сразу застыла и стала более почтительной, когда он встретился глазами с немигающим, холодным взглядом Лайэн а.– Дело в том, сэр, что у меня есть основание подозревать, что этот парень и девица – не кто иные, как…– Тс-с! – поспешно прервал его Лайэн, драматическим жестом приложив палец к губам.Вздернув брови, художник деланно обвел тревожным взглядом пустынную деревенскую улицу и продолжал:– Лучше не произносить громко этого имени, господин офицер.Полицейский так и подскочил, и казалось, что, если бы не ремешок каски, от изумления у него отвалился бы его массивный двойной подбородок.– Как, сэр? Вы – с этими молодыми людьми? Художник таинственно усмехнулся:– Я гувернер Принца и Принцессы и совершаю с ними путешествие по Англии. – И, подмигнув Дику, он продолжал уже более почтительным тоном: – Ваше королевское высочество уже успели объяснить этому…– Н-нет, мы… мы еще не успели, – волнуясь, проговорил Дик. Мозг его лихорадочно работал, стараясь предугадать, какую штуку художник изобретет на этот раз.– Видите ли, констебль, их королевскому величеству очень понравилась ваша смекалка, позволившая вам их опознать, но поскольку они путешествуют инкогнито, то были бы вам признательны, если бы их имена пока не были преданы гласности.У полицейского глаза полезли на лоб. – Мое дело труба!– Нет уж, пожалуйста, без труб, сэр! – Лайэн увещевающе поднял руку. – Никаких флагов, знамен, оркестров! Да я и вообще сомневаюсь, чтобы здешние музыканты знали национальный гимн Сан-Марино.Никак нет, сэр, сами сомневаемся! – отрапортовал полицейский, отирая носовым платком взмокший затылок.– Тем лучше. Пусть местное население продолжает свои обычные повседневные дела, – великодушно скомандовал Лайэн, – так чтобы Принц и Принцесса могли наблюдать уклад жизни англичан в его естественном виде.– Слушаю, сэр! Продолжать повседневные дела! – Полицейский выпятил грудь колесом и окинул деревню орлиным взором.На ленивой, залитой солнцем деревенской улице не было ни души. Но, появись хоть кто-нибудь в этот миг и рискни он заняться каким-либо необычным делом, полицейский чин живо водворил бы его на место.– Будет исполнено, сэр! – отчеканил полицейский. – Я прослежу, чтобы любопытные зеваки не досаждали их величествам.– Исполняйте, констебль!– Рад стараться! Простите, сэр, – в его огромной красной лапе появилась записная книжка. – Видите ли, я собираю автографы. Разрешите попросить, сэр… Простите за дерзость…– Ну, какой разговор! Уверен, что их королевские величества охотно окажут вам эту честь.И Лайэн аккуратным почерком, оттопыривая языком щеку, вывел: «Его королевское величество Антонио Себастьян Лоренцо Габбо, Наследный принц Сан-Марино, Великий Герцог Сицилии, Граф Сардинии и пр. и пр., Имп.» и «Ее королевское величество Мирианда Скарлатина де-Горгонзола о'Буа», после чего Дик и Энн поставили свои пышные, истинно царские росчерки: «Пр. Антонио» и «Пр. Мирианда».– Премного благодарен, – запинаясь, пробормотал констебль, у которого от волнения и восторга дух перехватило, – и позвольте осмелиться поздравить их королевские величества с успехами в английском языке. Исключительное произношение!– Еще бы, – нашелся Лайэн. – Ведь языку учит их не кто иной, как я. А потом припомните-ка – ведь Их Величество бабушка Их Величества была троюродной сестрой Королевы Виктории!Ах ты Господи, совсем запамятовал! – залепетал полицейский, окончательно смешавшись. Он отступил на шаг, чуть было не перевернулся через собственный велосипед, потом кое-как овладел собой и залихватски откозырял.Грациозно раскланявшись, именитая троица проследовала вдоль по улице и покинула деревню…– Уж если врать, – сказал Лайэн через полчаса, когда они, совсем обессилев, все еще катались по траве от хохота, – надо так врать, чтобы ложь была изящной, цветистой, украшенной золотыми кружевами. Я мог бы выдать себя за какого-нибудь Ремзботана из Шеффилда, но это лишило бы полицейского – а заодно и нас с вами – огромного и вполне невинного удовольствия.– Здорово! Хотелось бы мне взглянуть на этого служивого сегодня в деревенской пивнушке, когда он будет похваляться нашими автографами! – И Дик снова покатился от хохота.– Все это очень мило, – серьезно произнесла Энн, – но люди продолжают узнавать нас, и трудно рассчитывать, что всякий раз удастся заговорить им зубы забавными историями.– Положись во всем на Лайэна, – проскандировал Дик. – Положись на Лайэна.– Э, нет, – возразил художник. – Я не очень-то надежный человек. Она права. Надо что-то придумать.– Это все ее смешные брови, которые сильно отличаются по цвету от волос, как… как у Джорджа Роби. – Не то чтобы Дику разрешалось посещать такие непристойные и полные соблазнов места, как мюзик-холл, но благодаря афишам и газетам ему была отлично знакома внешность знаменитого комика.– Достанем в какой-нибудь аптеке перекиси водорода, – предложил Лайэн, – и перекрасим ей брови так, чтобы они сделались светлее волос.– Ну хорошо, я могу выкрасить брови, а что же делать тебе, Дик? – сказала Энн, тряхнув головой. – Ведь тебя-то полисмен узнал первым – он сам так сказал.– Я раздобуду для себя пару темных очков-консервов.– Лучший способ замаскироваться для тебя – это следить за своей прической. Пари держу, что еще никто не мечтал увидать Ричарда Бардейла аккуратно причесанным и с пробором.– Неудивительно! – закричал возмущенный Дик. Больше они к этой проблеме не возвращались. Со времени их побега из дядюшкиного «Мон Плезира» опасность, что их схватят, с каждым днем уменьшалась. Люди, которые читали газеты или слышали объявление по радио, постепенно забудут о них и станут думать о крикете, кризисе и о десятках других, куда более интересных вещей. У одной полиции долгая память, и, как предупреждал Лайэн, полицейские будут постоянной угрозой месяцы и месяцы спустя после того, как они осядут в каком-либо месте.– И когда вы устроитесь где-нибудь, – продолжал он, – и найдете работу, то именно тогда-то вас и могут разоблачить. А пока вы бродите по стране подобно тысячам других туристов, вы можете чувствовать себя в относительной безопасности. Но стоит вам где-то остановиться, как пойдут расспросы, и вы наверняка попадете в переплет, если только не научитесь врать вроде меня.– Мы и то уже учимся, – засмеялась Энн. – Проходим вашу школу. Денег хватит не больше чем на пару дней. Все равно придется куда-то устраиваться.– Деньги! – усмехнулся Лайэн. – Что вы понимаете в деньгах? Даже тратить их толком вы и то не умеете. Будь вы в «Списках по проверке нуждаемости», – то бишь, безработными, – на деньги, которые у вас есть сейчас, вам пришлось бы дней десять кормить семью и вносись квартирную плату, и арендную плату, и еще Бог весть какую плату. Что ж, правительство подсчитало, что ребятишкам вроде вас, чтобы прокормиться, вполне достаточно трех шиллингов в неделю. Из этого расчета ваших тридцати пяти шиллингов должно хватить месяца этак на полтора.– Не хотел бы я сам испытать это на себе.– Вот и благодарите судьбу, что вы не в числе тех тысяч, кому так приходится.– Послушайте, хватит нас агитировать! – взмолилась Энн. – И пошли отсюда подальше – мне покоя не дает мысль об этом полицейском.И они двинулись дальше по долине. Местность была очень красивая. Внизу, петляя влево и вправо, бежала речушка. На солнце сверкали пенистые перекаты и темными пятнами проступали глубокие омуты. Берега так густо поросли лесом, что порой из-за него совсем не было видно реки.С востока на запад тянулись гряды холмов. Чем ближе к вершине, тем склоны их становились все круче и круче, иногда обрываясь отвесными скалами, напоминавшими каменную кладку. Местность называлась «Район Пиков», хотя вокруг не было видно ни одной остроконечной вершины. Горы тянулись длинными ровными грядами, над ними безмятежно плыли облака, и время от времени на фоне облаков вырисовывалась какая-нибудь каменная глыба, которой ветры и дожди придали очертания древнего замка, человеческого лица или причудливой солонки.А ниже, там, где кончались скалы и лес, склоны полого обвисали, словно стены слабо натянутой палатки. Заросли лилового вереска и ярко-зеленых папоротников ближе к подножию сменялись ровными лоскутками крошечных полей, серовато-зеленых в тени, золотистых на солнце, перегороженных вдоль и поперек высокими каменными оградами из плит мягкого известняка.Тут и там в низинах, вплотную прижавшись к лиловой кромке вереска, теснились постройки ферм. Глухие к внешнему миру, эти горные фермы были обращены лицом внутрь собственных дворов и стояли в тени амбаров и сараев. Лишь изредка какое-нибудь одинокое окошко глядело на долину, открытое всем стужам и ветрам.Многие из этих ферм опустели и стояли полуразрушенные. Та же участь постигла раскиданные по краям полей амбары, заброшенные, с провалившимися крышами и ржавыми дверными навесами. Путники шли по узкой тропинке от амбара к амбару, от фермы к ферме. Лайэн не любил исхоженных широких дорог, а сейчас дорога и вовсе шла где-то внизу, извиваясь вдоль излучин реки, – белая пыльная дорога, провонявшая бензиновой гарью, утопающая в реве автомобильных гудков.Тропка узкой ленточкой вилась по горным лугам и пастбищам среди высоких трав, протискиваясь сквозь щели в каменной ограде, такие узкие, что озадачили бы не только корову, но также и какого-нибудь располневшего представителя рода человеческого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
. Это было бы нарушением правил игры.Вверх по склону с трудом тащилась старуха с ведерком. Лайэн поздоровался с ней, как обычно здоровался с каждым встречным:– По воду собрались? А ну-ка, Дик, бегом! Принеси бабушке воды.– Преогромное спасибо, сэр… В этакую жарищу не очень-то легко ходить по воду, да еще в мои лета.– А что, у вас в доме нет воды?– Да что вы, сэр! На всю деревню две колонки, одна под горой, другая наверху. Я к верхней хожу, тогда в гору пустые ведерки только несешь, а полные – под гору. – Старуха улыбнулась при мысли о собственной сообразительности.– А жили всегда здесь?– Да с тех пор, как замуж выдали. Лет тому назад, поди, пятьдесят, а то и более. Ну, а нынче все говорят, что выселять будут. И крыша течет. А уж этих самых, как вы их называете, удобств никаких нет.– Вот видишь, Энн, – сказал художник, когда они расстались со старухой у дверей ее дома. – Вот тебе и «очаровательная деревушка», которая заставила тебя умилиться. Ни водосточных канав, ни воды, кроме той, что хлещет через щели в крыше. Добрая половина этих открыточных видов – не что иное как трущобы.На шоссе у подножия холма расположились два заезжих двора. Один из них – добротный высокий дом из серого камня, с красной вывеской, на которой золотыми буквами было выведено: «Хуплский эль», а над дверьми – более мелкими буквами название: «Сирена». Другое заведение помещалось в маленьком, выбеленном известкой деревянном доме с выцветшей вывеской, изображавшей веселого пахаря, от которого и происходило само название.– А ну-ка, покажем товар лицом! – весело воскликнул Лайэн. – Начнем с «Сирены». Я им нарисую такую очаровательную русалку – с твоим лицом, Энн, – что они, обуреваемые чувством благодарности, буквально закидают нас всеми благами трактирной жизни.– Да, не худо бы подработать, – согласилась Энн.Но на сей раз им не посчастливилось. Угрюмый хозяин сообщил, что сам он всего лишь управляющий, что заведение принадлежит не ему, а пивоваренному заводу Хупла. Он не имеет права принять на себя такие затраты, а к администрации завода обращаться бесполезно, потому что точно такими же безобразными красно-золотыми вывесками, восхваляющими «Хуплский эль», увешаны дюжины кабачков и придорожных трактиров.Содержательница «Веселого пахаря», маленькая Краснощекая вдовушка, извинялась, как только умела. Да, старая вывеска – это настоящее несчастье в жизни, ничего бы ей так не хотелось, как иметь новую, сделанную настоящим живописцем, особенно если он такой симпатичный молодой человек, Но, право же, времена нынче не те, каждый пенс на счету, и она никак не может себе позволить, особенно в этом году…– Никто не нуждается в истинном искусстве, – возгласил художник, когда они уходили прочь. – Или, вернее – мне кажется, я об этом уже говорил, – многие нуждаются, но по тем или иным причинам должны отказываться. Сейчас, одну секунду, забегу только за табаком, и пойдем дальше.И художник нырнул в единственную на всю деревню лавчонку. Задержался он там куда больше, чем секунду: за прилавком стояла красивая девушка, а Лайэна было хлебом не корми, а дай поговорить с кем-нибудь, хоть с уродиной или старой старухой. Дику и Энн уже надоело глазеть на окно лавки, как вдруг над их головой загудел чей-то зычный голос, исполненный мрачной подозрительности:– А ну-ка, молодые господа, как ваша фамилия?Свесившись с велосипеда, на них уставился полицейский. Глава десятая«Конец пути» Констебль был толстеньким и, на их счастье, очень болтливым человеком. Прежде чем они успели обернуться и взглянуть на него, он уже продолжал на своем характерном открытом северном говорке:– Да разрази меня Бог, если это не та самая девица! «Они, так и есть, – сказал я сам себе, еще не успев свернуть за угол, – те самые, которые удрали от родителей там, на Юге». А сейчас вот она, как вылитая!?.– Что это он говорит? – недоумевающе спросила Энн.– Позвольте, – запротестовал Дик с напускным спокойствием, – но вы явно ошибаетесь.– Да нет, боюсь, что не ошибаюсь. Вон брови-то у нее какие, точь-в-точь как в особых приметах сказано. Но, положим, я ошибаюсь, все равно потрудитесь-ка. ответить на один-другой вопросик. Ну вот, например…К счастью, в этот самый миг в дверях магазинчика показался Лайэн. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы сразу оценить положение.– В чем дело, констебль? – легко и спокойно произнес он. – В чем дело?Констебль обернулся с торжествующей улыбкой, которая сразу застыла и стала более почтительной, когда он встретился глазами с немигающим, холодным взглядом Лайэн а.– Дело в том, сэр, что у меня есть основание подозревать, что этот парень и девица – не кто иные, как…– Тс-с! – поспешно прервал его Лайэн, драматическим жестом приложив палец к губам.Вздернув брови, художник деланно обвел тревожным взглядом пустынную деревенскую улицу и продолжал:– Лучше не произносить громко этого имени, господин офицер.Полицейский так и подскочил, и казалось, что, если бы не ремешок каски, от изумления у него отвалился бы его массивный двойной подбородок.– Как, сэр? Вы – с этими молодыми людьми? Художник таинственно усмехнулся:– Я гувернер Принца и Принцессы и совершаю с ними путешествие по Англии. – И, подмигнув Дику, он продолжал уже более почтительным тоном: – Ваше королевское высочество уже успели объяснить этому…– Н-нет, мы… мы еще не успели, – волнуясь, проговорил Дик. Мозг его лихорадочно работал, стараясь предугадать, какую штуку художник изобретет на этот раз.– Видите ли, констебль, их королевскому величеству очень понравилась ваша смекалка, позволившая вам их опознать, но поскольку они путешествуют инкогнито, то были бы вам признательны, если бы их имена пока не были преданы гласности.У полицейского глаза полезли на лоб. – Мое дело труба!– Нет уж, пожалуйста, без труб, сэр! – Лайэн увещевающе поднял руку. – Никаких флагов, знамен, оркестров! Да я и вообще сомневаюсь, чтобы здешние музыканты знали национальный гимн Сан-Марино.Никак нет, сэр, сами сомневаемся! – отрапортовал полицейский, отирая носовым платком взмокший затылок.– Тем лучше. Пусть местное население продолжает свои обычные повседневные дела, – великодушно скомандовал Лайэн, – так чтобы Принц и Принцесса могли наблюдать уклад жизни англичан в его естественном виде.– Слушаю, сэр! Продолжать повседневные дела! – Полицейский выпятил грудь колесом и окинул деревню орлиным взором.На ленивой, залитой солнцем деревенской улице не было ни души. Но, появись хоть кто-нибудь в этот миг и рискни он заняться каким-либо необычным делом, полицейский чин живо водворил бы его на место.– Будет исполнено, сэр! – отчеканил полицейский. – Я прослежу, чтобы любопытные зеваки не досаждали их величествам.– Исполняйте, констебль!– Рад стараться! Простите, сэр, – в его огромной красной лапе появилась записная книжка. – Видите ли, я собираю автографы. Разрешите попросить, сэр… Простите за дерзость…– Ну, какой разговор! Уверен, что их королевские величества охотно окажут вам эту честь.И Лайэн аккуратным почерком, оттопыривая языком щеку, вывел: «Его королевское величество Антонио Себастьян Лоренцо Габбо, Наследный принц Сан-Марино, Великий Герцог Сицилии, Граф Сардинии и пр. и пр., Имп.» и «Ее королевское величество Мирианда Скарлатина де-Горгонзола о'Буа», после чего Дик и Энн поставили свои пышные, истинно царские росчерки: «Пр. Антонио» и «Пр. Мирианда».– Премного благодарен, – запинаясь, пробормотал констебль, у которого от волнения и восторга дух перехватило, – и позвольте осмелиться поздравить их королевские величества с успехами в английском языке. Исключительное произношение!– Еще бы, – нашелся Лайэн. – Ведь языку учит их не кто иной, как я. А потом припомните-ка – ведь Их Величество бабушка Их Величества была троюродной сестрой Королевы Виктории!Ах ты Господи, совсем запамятовал! – залепетал полицейский, окончательно смешавшись. Он отступил на шаг, чуть было не перевернулся через собственный велосипед, потом кое-как овладел собой и залихватски откозырял.Грациозно раскланявшись, именитая троица проследовала вдоль по улице и покинула деревню…– Уж если врать, – сказал Лайэн через полчаса, когда они, совсем обессилев, все еще катались по траве от хохота, – надо так врать, чтобы ложь была изящной, цветистой, украшенной золотыми кружевами. Я мог бы выдать себя за какого-нибудь Ремзботана из Шеффилда, но это лишило бы полицейского – а заодно и нас с вами – огромного и вполне невинного удовольствия.– Здорово! Хотелось бы мне взглянуть на этого служивого сегодня в деревенской пивнушке, когда он будет похваляться нашими автографами! – И Дик снова покатился от хохота.– Все это очень мило, – серьезно произнесла Энн, – но люди продолжают узнавать нас, и трудно рассчитывать, что всякий раз удастся заговорить им зубы забавными историями.– Положись во всем на Лайэна, – проскандировал Дик. – Положись на Лайэна.– Э, нет, – возразил художник. – Я не очень-то надежный человек. Она права. Надо что-то придумать.– Это все ее смешные брови, которые сильно отличаются по цвету от волос, как… как у Джорджа Роби. – Не то чтобы Дику разрешалось посещать такие непристойные и полные соблазнов места, как мюзик-холл, но благодаря афишам и газетам ему была отлично знакома внешность знаменитого комика.– Достанем в какой-нибудь аптеке перекиси водорода, – предложил Лайэн, – и перекрасим ей брови так, чтобы они сделались светлее волос.– Ну хорошо, я могу выкрасить брови, а что же делать тебе, Дик? – сказала Энн, тряхнув головой. – Ведь тебя-то полисмен узнал первым – он сам так сказал.– Я раздобуду для себя пару темных очков-консервов.– Лучший способ замаскироваться для тебя – это следить за своей прической. Пари держу, что еще никто не мечтал увидать Ричарда Бардейла аккуратно причесанным и с пробором.– Неудивительно! – закричал возмущенный Дик. Больше они к этой проблеме не возвращались. Со времени их побега из дядюшкиного «Мон Плезира» опасность, что их схватят, с каждым днем уменьшалась. Люди, которые читали газеты или слышали объявление по радио, постепенно забудут о них и станут думать о крикете, кризисе и о десятках других, куда более интересных вещей. У одной полиции долгая память, и, как предупреждал Лайэн, полицейские будут постоянной угрозой месяцы и месяцы спустя после того, как они осядут в каком-либо месте.– И когда вы устроитесь где-нибудь, – продолжал он, – и найдете работу, то именно тогда-то вас и могут разоблачить. А пока вы бродите по стране подобно тысячам других туристов, вы можете чувствовать себя в относительной безопасности. Но стоит вам где-то остановиться, как пойдут расспросы, и вы наверняка попадете в переплет, если только не научитесь врать вроде меня.– Мы и то уже учимся, – засмеялась Энн. – Проходим вашу школу. Денег хватит не больше чем на пару дней. Все равно придется куда-то устраиваться.– Деньги! – усмехнулся Лайэн. – Что вы понимаете в деньгах? Даже тратить их толком вы и то не умеете. Будь вы в «Списках по проверке нуждаемости», – то бишь, безработными, – на деньги, которые у вас есть сейчас, вам пришлось бы дней десять кормить семью и вносись квартирную плату, и арендную плату, и еще Бог весть какую плату. Что ж, правительство подсчитало, что ребятишкам вроде вас, чтобы прокормиться, вполне достаточно трех шиллингов в неделю. Из этого расчета ваших тридцати пяти шиллингов должно хватить месяца этак на полтора.– Не хотел бы я сам испытать это на себе.– Вот и благодарите судьбу, что вы не в числе тех тысяч, кому так приходится.– Послушайте, хватит нас агитировать! – взмолилась Энн. – И пошли отсюда подальше – мне покоя не дает мысль об этом полицейском.И они двинулись дальше по долине. Местность была очень красивая. Внизу, петляя влево и вправо, бежала речушка. На солнце сверкали пенистые перекаты и темными пятнами проступали глубокие омуты. Берега так густо поросли лесом, что порой из-за него совсем не было видно реки.С востока на запад тянулись гряды холмов. Чем ближе к вершине, тем склоны их становились все круче и круче, иногда обрываясь отвесными скалами, напоминавшими каменную кладку. Местность называлась «Район Пиков», хотя вокруг не было видно ни одной остроконечной вершины. Горы тянулись длинными ровными грядами, над ними безмятежно плыли облака, и время от времени на фоне облаков вырисовывалась какая-нибудь каменная глыба, которой ветры и дожди придали очертания древнего замка, человеческого лица или причудливой солонки.А ниже, там, где кончались скалы и лес, склоны полого обвисали, словно стены слабо натянутой палатки. Заросли лилового вереска и ярко-зеленых папоротников ближе к подножию сменялись ровными лоскутками крошечных полей, серовато-зеленых в тени, золотистых на солнце, перегороженных вдоль и поперек высокими каменными оградами из плит мягкого известняка.Тут и там в низинах, вплотную прижавшись к лиловой кромке вереска, теснились постройки ферм. Глухие к внешнему миру, эти горные фермы были обращены лицом внутрь собственных дворов и стояли в тени амбаров и сараев. Лишь изредка какое-нибудь одинокое окошко глядело на долину, открытое всем стужам и ветрам.Многие из этих ферм опустели и стояли полуразрушенные. Та же участь постигла раскиданные по краям полей амбары, заброшенные, с провалившимися крышами и ржавыми дверными навесами. Путники шли по узкой тропинке от амбара к амбару, от фермы к ферме. Лайэн не любил исхоженных широких дорог, а сейчас дорога и вовсе шла где-то внизу, извиваясь вдоль излучин реки, – белая пыльная дорога, провонявшая бензиновой гарью, утопающая в реве автомобильных гудков.Тропка узкой ленточкой вилась по горным лугам и пастбищам среди высоких трав, протискиваясь сквозь щели в каменной ограде, такие узкие, что озадачили бы не только корову, но также и какого-нибудь располневшего представителя рода человеческого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16