е
. другими генералами и полковниками от МГБ, превратившимися в своеобразн
ый двор при отце. Приходится упомянуть и другого генерала, Николая Серге
евича Власика, удержавшегося возле отца очень долго, с 1919 года. Тогда он был
красноармейцем, приставленным для охраны, и стал потом весьма властным
лицом за кулисами. Он возглавлял всю охрану отца, считал себя чуть ли не бл
ижайшим человеком к нему, и будучи сам невероятно малограмотным, грубым,
глупым, но вельможным, Ц дошел в последние годы до того, что диктовал нек
оторым деятелям искусства «вкусы товарища Сталина», Ц так как полагал,
что он их хорошо знает и понимает. А деятели слушали и следовали этим сове
там. И ни один праздничный концерт в Большом театре, или в Георгиевском за
ле на банкетах, не составлялся без санкции Власика… Наглости его не было
предела, и он благосклонно передавал деятелям искусства Ц «понравилос
ь» ли «самому» Ц будь то фильм, или опера, или даже силуэты строившихся то
гда высотных зданий… Не стоило бы упоминать его вовсе, Ц он многим испор
тил жизнь, но уж до того была колоритная фигура, что никак мимо него не про
йдешь. В доме у нас для «обслуги» Власик равнялся почти что самому отцу, та
к как отец был высоко и далеко, а Власик данной ему властью мог все, что уго
дно… При жизни мамы он существовал где-то на заднем плане в качестве тело
хранителя, и в доме, конечно, ни ноги его, ни духа не было. На даче же у отца, в
Кунцево, он находился постоянно и «руководил» оттуда всеми остальными р
езиденциями отца, которых с годами становилось все больше и больше… Толь
ко под Москвой, не считая Зубалова, где тихо сидели по углам родственники,
и самого Кунцева, были еще: Липки, Ц старинная усадьба по Дмитровскому шо
ссе, с прудом, чудесным домом и огромным парком с вековыми липами; Семенов
ское Ц новый дом, построенный перед самой войной возле старой усадьбы с
большими прудами, выкопанными еще крепостными, с обширным лесом. Теперь
там «государственная дача», где происходили известные летние встречи п
равительства с деятелями искусства. И в Липках и в Семеновском все устра
ивалось в том же порядке как и на даче отца в Кунцево Ц так же обставлялис
ь комнаты (такой же точно мебелью), те же самые кусты и цветы сажались возл
е дома. Власик авторитетно объяснял, что «сам „ любит, и чего не любит. Отец
бывал там очень редко, Ц иногда проходил год, Ц но весь штат ежедневно и
еженощно ожидал его приезда и находился в полной боевой готовности… Ну,
а уж если „выезжали“ из Ближней и направлялись целым поездом автомашин к
Липкам, там начиналось полное смятение всех Ц от постового у ворот, до по
вара, от подавальщицы до коменданта. Все ждали этого как страшного суда и,
наверное, страшнее всех был для них Власик, грубый солдафон, любивший на в
сех орать и всех распекать… Не меньшего интереса заслуживает Ц тоже как
уникальный уродливый экспонат тех времен Ц новая экономка (то бишь „се
стра-хозяйка“), приставленная к нашей квартире в Кремле, лейтенант (а пото
м майор) госбезопасности Александра Николаевна Накашидзе. Появилась он
а в нашем доме в 1937-м или 38-м году с легкой руки Берии, которому она доводилас
ь родственницей, двоюродной сестрой его жены. Правда, родственница она б
ыла незадачливая и жена Берии, Нина Теймуразовна, презирала „глупенькую
Сашу“. Но это решили без ее ведома, Ц вернее, без ведома их обеих. И в один п
рекрасный день на молоденькую, довольно миловидную Сашу обрушилось это
счастье и честь… Вернувшись к сентябрю как обычно из Сочи, я вдруг увидел
а, что вместо Каролины Васильевны, меня встречает в передней молодая, нес
колько смущенная грузинка, Ц новая „сестра-хозяйка“. Она была не очень в
редная (больше зла она делала по глупости, по своей обязанности, а не по со
бственно му желанию); к тому же она была новое лицо в доме, где было ужасно с
кучно. Мы с ней подружились, и были в добрых отношениях вплоть до 1942-43 года, к
огда она вместе с Власиком оказала мне „медвежью услугу“. Мне было тогда
лишь одиннадцать-двенадцать лет, и всю чудовищность появления в доме пр
ямого, непосредственного соглядатая Берии я еще не могла осознать. Тетки
мои Ц Анна Сергеевна и Женя (вдова дяди Павлуши) Ц уже тогда поняли, что э
то означает, и только спросили ее, хорошо ли она знает хозяйство, умеет ли
готовить грузинскую кухню? Ц „Нет“, Ц простодушно призналась Алексан
дра Николаевна, Ц „я ничего не делала дома никогда, у меня мама всегда хо
зяйничала, а я чашку за собой никогда не вымыла…“ „Так вам будет очень тру
дно здесь“, Ц начали было удивленные тетки, но потом махнули рукой: они п
онимали, что от „оперуполномоченной“ требовались совсем иные навыки, че
м приготовление пищи… Кстати, вскоре их вообще перестали пускать в нашу
квартиру в Кремле. Реденс был арестован, Женя была подозреваема в отравл
ении дяди Павлуши, умершего так внезапно. Вход в дом оставался открытым л
ишь для дедушки с бабушкой, и для Яши. Должно быть, Александра Николаевна „
настучала“ на теток своему могущественному родственнику и тот решил, чт
о хватит Ц побаловались возле Сталина, а теперь надо их всех изолироват
ь от него, и его Ц от них. А убедить отца, что они внушают сомнения и опасени
я, как „родственники репрессированных“, не составляло большого труда дл
я такого хитреца как Берия. Александра Николаевна царствовала у нас в кв
артире до 1943 года, Ц как расскажу еще. В ее обязанности входило самое тесн
ое общение со мной и Василием. Она была едва тридцати лет, смешлива, еще не
долго подвизалась в качестве „оперуполномоченной“ и не успела стать чи
новницей. Грузинская женщина по своей натуре для этой роли совершенно не
годится. Она была, в общем, добра, и ей было естественнее всего подружитьс
я с нами в этом доме, где для нее самой было все страшно, чуждо и угрожающе, г
де ее пугали ее собственные функции и обязанности… Она была несчастной п
ешкой, попавшей в чудовищный механизм, где она уже не могла сделать ни одн
ого движения по своей воле, и ей ничего не оставалось как, сообразно со сво
ими слабыми способностями и малым умом, осуществлять то, что от нее требо
вали… Она ходила со мной в театры Ц учебой моей занимались другие лица, н
о она как бы несла „общее руководство“ моим воспитанием и проверяла меня
, иногда заглядывая в тетрадки. Она плохо говорила по-русски, еще хуже пис
ала и не ей было меня проверять, да она это и сама знала. Во всяком случае, он
а контролировала круг моих школьных подруг и вообще знакомых, но круг эт
от был тогда до того ограничен, до того узок, я жила в таком микроскопическ
ом мирке, что это не составляло для нее большого труда… Я уверена, что она
потом благословляла тот день, когда ее убрали из нашего дома, где ей было ж
ить несладко. Чтобы несколько компенсировать свою безотрадную и одинок
ую жизнь, она перевезла в Москву своих папу, маму, сестру, двух братьев; все
они получили здесь квартиры, молодежь обзавелась семьями. Такие возможн
ости ей предоставила ее „работа“. Я потом в квартирах ее сестры, брата, вид
ела вдруг что-то из наших старых домашних вещей, выкинутых ею за „ненадоб
ностью“ из нашего дома… У нас дома, Ц конечно, не в комнатах отца, где нико
му нельзя было ни к чему прикоснуться, а у меня и брата, Ц она стала „навод
ить порядок“. С рвением истинной мещанки, она выкинула вон всю старую меб
ель, приобретенную еще мамой, под предлогом, что она „допотопная“, что над
о обставиться „современней“. Вдруг однажды вернувшись осенью с юга, я не
узнала своей комнаты. Где мой обожаемый старый резной буфет, Ц какая-то
мамина давняя реликвия, перенесенная ею в мою детскую, Ц огромный пузат
ый буфет, где хранились в ящиках подарки, привезенные из Берлина мамой и т
етей Марусей, бесчисленные дары от Анны Сергеевны? В верхних полках этог
о прекрасного универсального шкафа стояли покрашенные краской фигурки
из глины, сделанные нами под руководством Наталии Константиновны, а вни
зу были сложены наши старые альбомы для ри сования, тетради с рисунками и
изложениями на русском и немецком языках… Моя няня считала нужным все эт
о сохранять. Александра Николаевна, мнившая себя культурным человеком (о
на училась два года в Индустриальном институте в Тбилиси, пока не попала
на работу в МГБ) Ц сочла все это чепухой и выкинула вон вместе со шкафом, н
е подозревая, что выбрасывает дорогие воспоминания детства… Вон были вы
брошены и круглый стол со стульями, поставленные в моей детской еще мамо
й. Александра Николаевна заменила все это мебелью, действительно, более
современной Ц но чужой, холодной, безликой, ничего не говорящей ни мне, ни
другим… Точно так же обошлась она и с комнатой брата, изъяв оттуда все, чт
о напоминало нам старую нашу квартиру, удобную, уютную, где каждый уголок
был обдуман мамой и приспособлен ею для наших нужд. Моя няня терпела все э
то молча Ц она понимала, что возражать нельзя, да и бесполезно, а лучше вс
его терпеть, ждать и, тем временем, лелеять бедное дитя. Так же безропотно,
негодуя про себя, она позволила выкинуть мои старые вещички, Ц а что было
еще годным, то отправила в деревню своей внучке Кате, которая была чуть мл
адше меня. Постепенно исчезали, неведомо куда, и мамины вещи, постоянно ст
оявшие до тех пор у меня на туалетном столике: красивая коробка из эмали с
драконами, ее чашки, стаканчик, Ц у мамы не так уж много было безделушек. В
се это куда-то исчезало, а мы уже знали, что по „новым“ нашим порядкам, когд
а все вещи в доме считаются казенными, раз в год проводится инвентаризац
ия, и все ветхое „списывается“ и увозится, неведомо куда. Отец, существуя д
алеко и высоко, время от времени давал руководящие указания Власику, кот
орый был нашим неофициальным опекуном, как нас воспитывать. Это были сам
ые общие указания: чтобы мы учились исправно, чтобы нас кормили, поили, оде
вали и обували за казенный счет Ц не роскошно, но добротно и без выкрутас,
Ц чтобы нас не баловали, держали больше на свежем воздухе (в Зубалово), во
зили бы летом на юг (в Сочи, или в Мухолатку в Крыму). Это неукоснительно соб
людалось, опять же в самых общих чертах, а уж какие результаты должно было
дать все это Ц зависело исключительно от Бога и от нас самих. В связи с та
кими общими установлениями о нашем образовании, возле меня неожиданно п
оявилась, когда я поступила в школу, гувернантка Лидия Георгиевна. Я была
неприятно поражена, прежде всего, ее внешностью: она была маленького рос
та, крашенная в рыжий цвет, и горбатая. С первого же дня она вступила в пост
оянный конфликт с моей няней. Не знаю, что у них там вышло, но я увидела, что
няня, обидевшись, уходит из комнаты, а Лидия Георгиевна истерически крич
ит ей вслед: Ц „Товарищ Бычкова! Не забывайтесь! Вы не имеете права со мно
й так разговаривать!“ Я посмотрела на нее и спокойно сказала: „А вы Ц дура
! Не обижайте мою няню!“ С ней сделалась истерика. Она рыдала и смеялась, Ц
я никогда не видела подобных вещей, Ц ругала меня, „невоспитанную девчо
нку“, и мою „некультурную“ няньку. Дело улеглось, но мы с ней навеки стали
врагами. Она учила меня немецкому языку и „помогала“ делать школьные уро
ки. По сравнению с живыми, интересными уроками Наталии Константиновны эт
о было убожество, скука, зубрежка. Немецкий я, с ее помощью, возненавидела
Ц так же как и музыку Ц фортепиано, пьесы и экзерсисы, гаммы и самые нотн
ые знаки за то, что она мне их тупо вдалбливала… Пять лет она меня „воспиты
вала“, являясь каждый день, враждуя с моей невозмутимой нянькой, мучая ме
ня истериками, бесталанными уроками и бездарной своей педагогикой. Мы ве
дь привыкли к прекрасным педагогам, которых нам находила мама… Через пят
ь лет я не выдержала и взмолилась, прося отца убрать ее из дома. Отец и сам н
е симпатизировал горбунье, которая к тому же безумно кокетничала с кажды
м мужчиной. Отца от одного этого передергивало, и он освободил меня от нее
. Больше гувернанток не было. Появлялись эпизодически в доме преподавате
льницы английского языка, так как отец решил, что надо бросить все к черту
и изучать английский. Милым, жизнерадостным человеком была Татьяна Дмит
риевна Васильчикова, Ц толстуха с большой косой вокруг голо вы. Мы с ней
подружились, ездили вместе в Сочи, и уроки ее были интересны, веселы и плод
отворны. У Василия, с уходом Александра Ивановича, дела с учебой пошли все
хуже и хуже. Учителя из школы и директор ее одолевали отца письмами о дурн
ом поведении и плохой успеваемости сына. Отец разъярялся, шумел, давал Ва
силию нагоняй, ругал при этом всех Ц Власика, теток, весь дом, Ц но дело от
этого не улучшалось. В конце концов, брат перешел в артиллерийскую спецш
колу, а затем Ц в авиационное училище в Каче, в Крыму. Он уехал туда в 1939 и я о
сталась дома одна, с няней. Еще несколько слов о других своеобразных перс
онажах из нашей жизни тех лет Ц о моих „дядьках“. С 1937-го года Ц не знаю, от
цом ли, Власиком ли или решением МГБ Ц был введен такой порядок: за мной п
о пятам в школу, из школы, и куда бы я ни пошла, на дачу, в театры, следовал (не
рядом, а чуть поодаль) взрослый человек, чекист. Ему надлежало меня «охран
ять“. От кого? От чего? Сначала эту роль выполнял желчный тощий Иван Иванов
ич Кривенко. Заметив, что он роется в моем школьном портфеле и читает мой д
невник, который я носила показывать подругам, Ц я его возненавидела. Вск
оре он был заменен толстым, важным Александром Сергеевичем Волковым, кот
орый постепенно терроризировал всю школу, где я училась
Так называемая «25-ая образ
цовая школа» в Старопименовском переулке (на улице Горького). Я туда ходи
ла с 1933-го по 1943 г.
. Он завел там свои порядки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27