наконец, там была русская баня, куда собирались любители ее, в том числ
е Ц мой отец. В этом самом Зубалове-2 вырос и сын Сванидзе, названный своим
и родителями странно: Джонрид, в честь известного американского журнали
ста. Маленьким его звали все Джони или Джоник, а теперь он стал Иваном Алек
сандровичем, и вспоминает он о своем детстве в Зубалове-2 с такой же нежно
стью, с такой же радостью, как и я о своих счастливых днях в Зубалове нашем
… Своего Джоника Сванидзе обожали, Ц они были уже немолодыми родителям
и, Ц и обучали его всему, чему только возможно было его учить: немецкому я
зыку (тогда было принято, учить немецкий, а не английский, как теперь), рисо
ванию, музыке, лепке; он сочинял с пятилетнего возраста свои стихи, «писал
книги», рисуя их в альбомах и делая надписи огромными печатными буквами.
Правда, у дяди Алеши были и свои методы воспитания, отличавшиеся от метод
ов Лидии Трофимовны (гувернантки и няньки в одном лице). Узнав однажды, что
Джоник, развлекаясь, сунул котенка в горящий камин и обжег его, дядя Алеша
с громкими проклятиями схватил сына за руку и, притащив его к камину, суну
л в огонь его руку. Ребенок взвыл от боли, а дядя Алеша кричал при этом: «А ем
у тоже больно! А ему тоже больно!» Так он, с истинно грузинским темперамент
ом, отстаивал справедливость. Он очень любил сына и всегда гулял с ним вдв
оем по воскресеньям в лесу вокруг Зубалова-2 (я и сейчас хожу туда гулять, э
то недалеко от Жуковки). Гуляя, он рассказывал ему что-нибудь из истории,
Ц он очень любил историю и хорошо знал ее, особенно древнюю историю: перс
ов, хеттов, греков. Последние годы своей жизни он напечатал несколько ста
тей в «Вестнике древней истории» о происхождении древнейших грузински
х племен. Знал он отлично и грузинскую поэзию и много занимался текстоло
гией Руставели. Мария Анисимовна больше баловала сына и целиком доверил
а его Лидии Трофимовне. В Москве тетя Маруся уже не была оперной певицей, н
о пела часто в концертах. Она любила светскую жизнь, знала в ней толк, у нее
был хороший вкус, гостеприимный, широкий дом, полный дорогих и красивых в
ещей. Я помню их, Ц особенно тетю Марусю, как очень красивых, добрых и в есе
лых людей, необыкновенно ласковых со мною. К дяде Алеше я бросалась всегд
а на шею и не слезала с его колен. Я говорю лишь о том, что знаю или видела са
ма. Я видела и помню, что отец любил их обоих, особенно дядю Алешу, и они быва
ли у нас как близкие люди. Были ли у них разногласия политического характ
ера? Спорил ли отец с дядей Алешей, с Реденсом, с дядей Павлушей по вопроса
м политическим? Возможно, что да. В те времена люди позволяли себе иметь со
бственное мнение и имели его по всем вопросам, не уклоняясь от жизни, не пр
яча голову в кусты от сложных проблем. Но я не знаю ничего об этом, у меня не
т свидетельств. Я знаю, что все они были не только родственниками, но и бли
зкими людьми, и что их слова, их мнения, их информация о реальной жизни (от к
оторой отец уже в те годы был отдален) имели для отца огромное значение. И,
без сомнения, тогда он доверял им, как людям близким и, безусловно, тогда е
му не приходило в голову, что все они являются тайными «врагами народа» и
его личными противниками (что стало для него позже, к сожалению, равнозна
чным…). Они продолжали бывать у нас и после маминой смерти, хотя в доме уже
не было ни хозяйки, ни ее радушного духа. Они приезжали в наше Зубалово, гд
е по традиции справлялись детские праздники, дни рождения Ц мой или Вас
илия. Один раз взрослые решили позабавить детей и разыграли перед нами к
укольный спектакль «Отелло». Был отодвинут от стены диван, за спинкой ег
о спрятались тетя Маруся и другие, и силами моих неприхотливых кукол был
а поставлена трагедия, получившаяся очень смешной. Потом тетя Маруся пел
а романсы. Мы, дети, не слушали, это нам было неинтересно. В 1937 году был аресто
ван Реденс. Это был первый удар по нашей семье, по нашему дому. Вскоре арес
товали и дядю Алешу с тетей Марусей. Как это могло случиться? Как это мог о
тец? Я знаю лишь одно: он не смог бы додуматься до этого сам. Но если ему это
хитро и тонко подсказали, если ему лукавый и льстивый человек (каковым бы
л Берия) нашептал, что «эти люди Ц против», что «есть материалы, компромет
ирующие их», что были «опасные связи», поездки за границу и т. п., то отец мог
поверить. Я еще напишу отдельно о том, как ужасно опустошен был он, как раз
бит духовно смертью мамы и смертью Кирова. Он перестал верить в людей; мож
ет быть, он всегда не очень-то им верил… Его можно было переубедить. Ему мо
жно было внушить, что этот человек Ц не хороший, как мы думали о нем много
лет, нет, он Ц дурной, он лишь казался хорошим, а на деле он враг, он противн
ик, он говорил о вас дурно, и вот материалы, вот факты, X и Z «показали» на него
… А уж как могли эти X и Z «показать» все, что угодно, в застенках НКВД Ц в это
отец не вникал. Это уж было дело Берия, Ежова и прочих палачей, получивших
от природы сей профессиональный дар… А уж когда отца «убеждали факты», ч
то ранее хорошо известный ему человек, оказывается, дурной, тут с ним прои
сходила какая-то психологическая метаморфоза. Быть может, в глубине душ
и он и сомневался в этом, и страдал, и думал… Но он был подвластен железной,
догматической логике: сказав А, надо сказать Б, В и все остальное. Согласив
шись однажды, что N Ц враг, уже дальше необходимо было признать, что так эт
о и есть; дальше уже все «факты» складывались сами собой только в подтвер
ждение этого… Вернуться назад и снова поверить, что N не враг, а честный че
ловек, было для него психологически невозможно. Прошлое исчезало для нег
о Ц в этом и была вся неумолимость и вся жестокость его натуры. Прошлого,
Ц совместного, общего, совместной борьбы за одинаковое дело, многолетне
й дружбы, Ц всего этого как не бывало, оно им зачеркивалось каким-то внут
ренним, непонятным жестом, Ц и человек был обречен. «А-а, ты меня предал»,
Ц что-то говорило в его душе, какой-то страшный дьявол брал его в руки, Ц
«ну и я тебя больше не знаю!» Старые товарищи по работе, старые друзья и со
ратники могли взывать к нему, помня о прежнем его отношении к ним, Ц бесп
олезно! Он был уже глух к ним. Он не мог сделать шаг обратно, назад, к ним. Пам
яти уже не было. Был только злобный интерес Ц а как же ведет себя теперь N? П
ризнает ли он свои оши бки? Удивительно, до чего отец был беспомощен перед
махинациями Берии. Достаточно было принести бумаги, протоколы, где N «при
знавал» свою вину, или другие «признавали» ее за него. Если же он «не призн
авал», Ц это было еще хуже. Дядя Алеша был крепким человеком. Он так и «не п
ризнал» за собой никакой вины. Об этом говорил Н. С. Хрущев в докладе на XXII Съ
езде партии. Он «не признал» и «не просил прощения», т. е. не стал взывать к о
тцу письмами о помощи, Ц как это безрезультатно делали многие. Дядя Алеш
а проявил силу и мужество настоящего большевика. Это так похоже на него, т
ак вяжется со всем его чудесным обликом. Но он и поплатился за эту свою выд
ержку, за свою человеческую гордость и твердость. В феврале 1942 года, в возра
сте 60 лет, он был расстрелян. Это было уже во время войны. Он находился тогда
под Ухтой, куда был отправлен на неопределенное время. Ему дали после сле
дствия десять лет, и тете Марусе Ц то же самое, но она отбывала срок в Доли
нском, в Казахстане. Но что значили решения суда?… В 1942 году случилась какая
-то «волна», когда расстреливали множество людей в лагерях, до того осужд
енных лишь на работы, на ссылку, на долгое заключение. Повлиял ли на это хо
д войны (еще не произошло поворота к лучшему под Сталинградом, положение
было тяжелым), или снова Берия решил разделаться с теми, кто подробно знал
его темные делишки, и легко склонил на это отца, Ц повода не знаю. Тете Мар
усе вскоре сообщили о смертном приговоре, который вынесли ее мужу… Она в
ыслушала его и умерла от разрыва сердца. Только во время войны, когда оба о
ни находились в лагерях, он Ц на севере, она Ц на юге, им разрешили, наконе
ц, переписку с сыном, находившимся в Москве на попечении своей воспитате
льницы, Лидии Трофимовны. Она спасла жизнь мальчика, деля с ним свой скудн
ый кусок хлеба, который она зарабатывала теперь на швейной фабрике. Я чит
ала эти письма теперь, встретившись с Иваном Александровичем Сванидзе (Д
жоником) через двадцать пять дет. Мы не виделись с 1937 года. Он показал мне эт
и письма и рассказал все, что знал о судьбе родителей. В письмах были обычн
ые, нежные, родительские вопросы к ребенку: здоров ли, как учеба, как устро
илась жизнь? Каждый из них надеялся, что о мальчике позаботятся многочис
ленные родственники. Их было много с той и с другой стороны. Но родственни
ки отказались сделать это. Брат мой Яша хотел было взять мальчика к себе, н
о жена его умоляла этого не делать: мальчик трудный, балованный, да и вообщ
е, мол, у него есть родственники ближе Ц тетки и дядьки. Однако, сестра дяд
и Алеши, Марико, была тогда же арестована и очень быстро погибла в тюрьме.
Брат Марии Анисимовны, на заботы которого о сыне она так надеялась, тоже п
опал в тюрьму; правда, ему повезло, Ц он жив и сейчас. Одна лишь Лидия Трофи
мовна, религиозная старая дева, фанатически обожавшая Александра Семен
овича, считала своим долгом растить мальчика, пока хватит сил… И она сдел
ала все, что было возможно. Иван Александрович, несмотря на врожденную не
врастению, несмотря на страшную перемену в жизни, бросившую его из роско
ши на самое дно, в тюрьму с уголовниками, затем в ссылку в Казахстан, все-та
ки стал человеком, достойным своих чудесных родителей. За одиннадцать ле
т его счастливой жизни в семье, они успели ему привить много хорошего, мно
гому научить. Запасов этих детских знаний хватило ему очень надолго. И ко
гда в 1956 году, вернувшись из казахстанской ссылки, он получил, наконец, возм
ожность поступить в Московский университет на исторический факультет,
то уж учился он на одни пятерки. Аспирантура и защита кандидатской диссе
ртации в Институте Африки АН СССР были для него нетрудным делом. Он унасл
едовал от родителей величайшую работоспособность. Он только не смог дон
ести до сегодняшнего дня здоровья. Нервы его многого не смогли перенести
и часто отказывают. Для близких он трудный, тяжелый человек. Зато для даль
них, для студентов по институту, для избирателей своего райсовета, где он
избран депутатом, он человек добрый, душевный, отзывчивый. Добро его беск
орыстно, себе он ничего не хочет. Но, воюя за предоставление комнаты каком
у-нибудь несчастному семейству, живущему в подвале, он может задушить св
оими руками всех, кто будет этому препятствовать. Грузинский темперамен
т и непримиримость выбиваются тут из него как пламя. Сам он, родившийся в
1929 году в Берлине, никогда еще в Грузии не был. Будем надеяться, что он еще по
бывает там, где память его отца окружена уважением и любовью. Дай Бог ему з
доровья и успехов, Ивану Александровичу, Джонушке, как называл его дядя А
леша в последних письмах. Ну, что ж, вот и все те, кто был нашим домом, кто был
действующими лицами в моем детстве. Какие страшные судьбы у всех, как по р
азному все погибали, и как неумолимо. Дядя Алеша и тетя Маруся погибли, ког
да им уже было за 50 лет; они успели прожить долгую, интересную, полезную жиз
нь. Мама, Реденс, дядя Павлуша мало успели сделать, они ушли молодыми. Анна
Сергеевна и Федор Сергеевич стали инвалидами, жизнь была у них, по сущест
ву, отнята. Бабушка и дедушка жили долго Ц почти 80 лет, Ц но жизнь их после
маминой смерти была медленным умиранием от всего того, что происходило в
округ. Круг этих людей когда-то был шумным, дружным, веселым. Остались неп
ринужденные домашние фотографии Ц на нашей террасе в Зубалове, в саду, в
Сочи, куда все ездили летом. Остались дети их всех Ц двое сыновей и дочь П
авлуши, двое сыновей Анны Сергеевны, Иван Александрович Сванидзе, да я, Ц
дети, которые что-то помнят, что-то хранят в сердце, у которых много старых
выцветших фотографий с веселыми, милыми добрыми лицами… Все мы помним н
аше солнечное детство; помним Зубалово-2 и Зубалово-4, где все мы жили, гуля
ли по лесу, собирали землянику, грибы, и ходили купаться на Москва-реку. Я ж
ила почти семь лет в нормальной, хорошей, интересной семье, которая много
давала нам, детям, и стремилась давать. Дети постоянно толпились в доме Ц
мы сами, наши подруги и товарищи, двоюродные братья и сестры. Взрослые был
и все чадолюбивы, никто на детей не цыкал, не шикал; каждый, как мог, старалс
я их развлекать, учить Ц дом вертелся вокруг детей. Таково было правило м
амы, ее порядок, ее закон.

8

Ну вот, милый мой друг, как я ни оттягивала втайне этот момент, но все же, нак
онец, мне надо рассказать и о маме Ц хотя, наверное, ты уже можешь немножк
о представить себе ее облик. Вокруг нее сложилось много легенд Ц лживых,
сентиментальных, глупых, попросту недоброжелательных. Легенды выдумыв
аются, когда люди не понимают, не знают или не могут объяснить себе какие-
то явления. А жизнь мамы была прозрачна, как кристалл. Характер ее был пора
зительно цельный, убедительный, без внутренних противоречий и изломов. Н
едолгая жизнь ее Ц всего тридцать один год (я сейчас уже старше, чем она),
Ц необычайно последовательна. Ведь у каждого человека, у каждого характ
ера Ц своя логика поступков. Поэтому А не понимает Б, потому что А никогда
не мог бы поступить так, как поступил Б в тех же обстоятельствах… Из мамы
делают теперь то святую, то душевнобольную, то невинно убиенную. А она вов
се не была ни тем, ни другим, ни третьим. Она была просто сама собою. С детски
х лет сложился ее цельный, стойкий характер. К счастью, у меня имеются ее п
исьма Ц они очень хорошо раскрывают ее натуру. Анна Сергеевна передала
мне недавно копии писем мамы к А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27