они кинулись к нему.
– Куда ты провалился? – спросил один, в спортивном костюме и с петушиным хохолком. – Нет тебя и нет!
– Мы уж думали, ты переехал, – сказал другой, низенький, жирный, в мокасинах и пестрых носках. – Сто лет тебя не видели!
– Я теперь живу на Камфарной, – сказал Альберто. – А вообще-то я в интернате, в военном училище. Нас только по субботам отпускают.
– В военном училище? – сказал петушок. – За что это тебя? Вот жуть!
– Да нет, ничего. Привыкнуть можно.
Подошел переполненный экспресс. Они стояли, держась за поручни. Альберто думал о тех, с кем он ездит вместе по субботам в автобусах и в трамваях, – запах грязи и пота, галстуки кричащих расцветок… А тут, в экспрессе, куда ни глянь – чистые рубашки, приличные лица, улыбки.
– А где ж твоя машина? – спросил Альберто.
– Машина? – сказал толстый. – Это отцовская. Он мне больше не дает. Я ее грохнул.
– Ты что, не знаешь? – заволновался петух. – Не слыхал про гонки на Набережной?
– Нет, не слыхал.
– Где ты живешь? Наш Мексиканец – будь здоров! – затараторил и заулыбался петух. – Они поспорили с этим психом Хулио, ну с Французской, помнишь?… Поспорили, значит, кто кого обгонит на Набережной. Дождь, понимаешь, а им хоть бы что. Я, конечно, с ними, за второго пилота. Психа сцапали, а мы – ничего, удрали. С вечеринки ехали, сам понимаешь…
– И грохнулись? – спросил Альберто.
– Это потом, в Акотонго. Ему вздумалось попетлять. Напоролся на столб. Видишь, тут шрам? А ему – хоть бы что! Везет… Нет на свете справедливости!
Мексиканец блаженно улыбался.
– Молодец, – сказал Альберто. – Как там у нас вообще?
– Порядок, – сказал Мексиканец. – Мы теперь по будним дням не собираемся, у девчонок экзамены. Времена меняются. Их всюду с нами пускают – и в кино, и на танцы. Цивилизуются старушки. Богач теперь с Эленой.
– Ты с Эленой? – спросил Альберто.
– Завтра месяц, – сказал Богач и покраснел.
– Ее с тобой пускают?
– А как же! Сама мамаша к завтраку приглашает. Ой, да ты ж за ней бегал!
– Я? – сказал Альберто. – Вот еще!
– Бегал, бегал! – настаивал Богач. – Еще как с ума сходил. Помнишь, мы тебя учили танцевать? Ну, у Эмилио. Показывали, как ей объясниться.
– Да, было времечко! – сказал Мексиканец.
– Рассказывай, – сказал Альберто. – Врешь ты все.
– Эй, вы! – сказал Богач, вглядываясь в глубь экспресса. – А я чего увидел!
Он протолкался к задним местам. Мексиканец и Альберто последовали за ним. Девушка, чуя опасность, уставилась на мелькающие деревья бульвара. Она была хорошенькая, кругленькая; носик ее трепетал, как у кролика, и стекло запотело.
– Привет, душечка! – пропел Богач.
– Не лезь к моей девочке, – сказал Мексиканец. – В морду схлопочешь.
– И пожалуйста, – сказал Богач. – Я готов за нее умереть. – Он театрально распростер руки. – Я ее люблю.
Оба заржали. Девушка смотрела на деревья.
– Не слушай его, – сказал Мексиканец. – Он хам. Извинись перед дамой.
– Ты прав, – сказал Богач. – Я хам, но я искренне каюсь. Прости меня! Скажи, что ты меня простила, или я не отвечаю за себя!
– Бессердечная! – вскричал Мексиканец. Альберто тоже глядел в окно; листва была мокрая, мостовая блестела. Поток машин несся навстречу за деревьями бульвара. Разноцветные здания Оррантии остались позади. Теперь дома были серые, низенькие.
– Никакого стыда! – сказала пожилая женщина. – Оставьте девочку в покое!
Ребята хохотали. Девушка на секунду оторвалась от улицы и метнула по сторонам быстрый, беличий взгляд. Улыбка сверкнула и исчезла.
– С удовольствием, сеньора, – сказал Мексиканец и обернулся к девушке. – Простите нас великодушно, сеньорита.
– Мне выходить, – сказал Альберто и протянул им руку. – Пока.
– Пошли с нами, – сказал Мексиканец. – Мы в кино. И для тебя девочка есть. Подходящая.
– Не могу, – сказал Альберто. – У меня свидание.
– В Линсе? – хихикнул Богач. – Желаем удачи! Не пропадай, заходи. Все тебя вспоминают.
«Так я и знал. Некрасивая», – подумал он, как только увидел ее на первой ступеньке. И быстро сказал:
– Здравствуйте. Тереса дома?
– Это я.
– У меня к вам порученье от Араны. От Рикардо Араны.
– Входите, – сдержанно сказала девушка. – Садитесь.
Альберто осторожно сел на край стула. Не сломается? В просвет занавески он видел кусочек кровати и большие темные женские ноги. Девушка стояла рядом с ним.
– Арана не мог прийти, – сказал Альберто. – Не повезло – без увольнительной оставили. Он мне сказал, что у вас свидание, и просил за него извиниться.
– Без увольнительной? – разочарованно сказала Тереса. Ее волосы были подвязаны синей лентой.
«Интересно, целовались они?» – подумал Альберто.
– Бывает, – сказал он. – Не повезло. Он придет в ту субботу.
– Кто там? – спросил ворчливый голос. Ноги исчезли. И почти сразу над занавеской показалось жирное лицо.
Альберто встал.
– Это приятель Араны, – сказала Тереса. – Его зовут…
Альберто назвался и почувствовал в своей руке жирную, потную ладонь, студенистую, как медуза. Жеманно улыбаясь, женщина затараторила. В бурном потоке ее речи мелькали формулы вежливости, которых он не слышал с детства, карикатурные штампы, преувеличенно-пышные эпитеты, почтительные обращения, бесчисленные вопросы.
– Сидите, сидите, – тараторила женщина, неуклюже, как бегемот, сгибая жирное тело. – Не стесняйтесь, будьте как дома, мы люди бедные, но честные, да, зарабатываю на хлеб, бьюсь, можно сказать, в поте лица, я, знаете, портниха, Тересе дала образование, я ей тетя, она, бедняжечка, сирота, представьте себе, буквально всем мне обязана, сидите, сидите, сеньор дон Альберто.
– Арану оставили без увольнительной, – сказала Тереса, стараясь не смотреть на тетю и Альберто. – Сеньор пришел по его поручению.
«Сеньор?» – подумал Альберто. Он постарался поймать ее взгляд, но теперь она смотрела в пол. Женщина выпрямилась и распростерла руки. Улыбка исчезла, но еще улыбались скулы, широкий нос, свиные глазки, полузакрытые мешками век.
– Бедненький, – говорила она. – А матери-то каково, у меня тоже детки были, я знаю, что такое материнские слезы, всех Господь прибрал, вам этого не понять; в ту субботу, значит, придет; вот она, жизнь-то, а вам, молодым, лучше про такое и не думать; вот что вы мне скажите, куда вы поведете Тереситу?
– Тетя, – сказала Тереса, и губа ее дернулась. – Он зашел передать поручение. Он совсем не…
– Вы обо мне не беспокойтесь, – великодушно, смиренно, понимающе говорила тетка. – Молодым без нас-то лучше, сама была молодая, а вот и старость пришла, да, жизнь, она это… и вас припечет, плохо старым-то, вот слепну…
– Тетя, – снова сказала девушка. – Пожалуйста…
– Если разрешите, – сказал Альберто, – мы можем пойти в кино. Если вы не против.
Девушка опять смотрела в пол. Она молчала и не знала, куда девать руки.
– Приведите ее пораньше, – сказала тетка. – Молодым поздно гулять нельзя, дон Альберто. – Она обернулась к Тересе. – Иди-ка сюда. С вашего разрешения, сеньор…
Она взяла Тересу за руку и повела в другую комнату. Слова долетали до него плохо, точно их уносил ветер, – он разбирал каждое в отдельности, но связи не находил. С грехом пополам он понял, что Тереса не хочет идти, а тетка, не отвечая ей прямо, набрасывает крупными мазками портрет Альберто, вернее – некоего идеального существа, богатого, красивого, шикарного, – словом, мужчины что надо.
Занавеска приподнялась. Альберто улыбался. Тереса сжимала руки: она была смущена и недовольна еще больше, чем раньше.
– Идите, – сказала тетка. – Она у меня воспитанная. Я ее не со всяким пущу. Не поверите, она очень работящая, даром что тощенькая.
Тереса пошла к дверям и пропустила его вперед. Дождик перестал, но пахло сыростью, и скользко блестел асфальт. Альберто пошел с краю тротуара. Вынул сигареты, закурил. Взглянул на Тересу искоса. Она ступала неуверенно, мелкими шагами и смотрела вперед. Молча дошли они до угла. Тереса остановилась.
– Мне сюда, – сказала она. – У меня тут рядом подруга. Спасибо за все.
– За что? – сказал Альберто.
– Пожалуйста, извините тетю, – сказала Тереса. Теперь она смотрела ему в глаза и казалась много спокойней. – Она хорошая, так для меня старается.
– Да, – сказал Альберто. – Она очень милая. Такая любезная.
– Только говорит много, – вдруг сказала Тереса и засмеялась.
«Некрасивая, а зубы хорошие, – подумал Альберто. – Интересно, как он ей объяснялся?»
– Арана рассердится, что ты со мной пошла?
– А ему-то что? – сказала она. – Мы первый раз собирались встретиться. Разве он вам не сказал?
– Почему ты говоришь мне «вы»? – спросил Альберто.
Они стояли на углу. По улице ходили люди. Снова накрапывал дождик. Легкий, негустой туман спускался на них.
– Ладно, – сказала Тереса. – Давай на «ты».
– Давай, – сказал Альберто, – на «вы» трудно, как старики.
Они помолчали. Альберто бросил сигарету и притушил ногой.
– Ну, – сказала Тереса, протягивая ему руку, – до свиданья.
– Вот что, – сказал Альберто. – К подруге сходишь завтра. Пошли в кино.
Она стала серьезной.
– Не стоит, – сказала она. – Правда. Ты, наверное, занят.
– Все равно, – сказал Альберто. – А вообще-то не занят, честное слово.
– Ну что ж, – сказала она и протянула руку ладонью вверх. Она смотрела в небо, и он увидел, что глаза у нее светятся.
– Дождь идет.
– Моросит.
– Сядем в экспресс…
Они пошли к проспекту Арекипа. Альберто закурил.
– Только что одну бросил… – сказала Тереса. – Ты много куришь?
– Нет. Я только в свободные дни.
– А там у вас нельзя?
– Нельзя. Но мы курим потихоньку.
Теперь дома были выше, кварталы – длиннее, и больше попадалось прохожих. Какие-то парни в рубашках что-то крикнули Тересе. Альберто дернулся к ним, она его удержала.
– Брось, – сказала она. – Не обращай внимания. Глупости.
– Нельзя приставать к девушке, если она не одна, – сказал Альберто. – Это хамство.
– У вас в училище все отчаянные!
Альберто покраснел от удовольствия. Вальяно прав: бабам кадеты нравятся, не в центре, конечно, а вот в таких районах. Он заговорил об училище, о распрях между курсами, о строевых занятиях, о ламе и о собачке Худолайке. Тереса слушала его внимательно и смеялась где нужно. Потом она рассказала ему, что работает в центре, в конторе, а раньше училась на курсах стенографии и машинописи. На остановке «Школа Раймонди» они сели в экспресс и слезли на площади Генерала Сан-Мартина. Богач и Мексиканец слонялись по тротуару. Они оглядели Тересу с головы до ног; Мексиканец улыбнулся и подмигнул Альберто.
– Что ж вы не в кино?
– Дамы не явились, – сказал Богач. – Пока! Заходи.
Он услышал, что они шушукаются за его спиной; и ему показалось, что косые усмешки густо, как дождик, посыпались на него со всех сторон.
– На какую картину ты хочешь? – спросил он.
– Не знаю, – сказала она. – Все равно.
Альберто купил газету и стал читать с выражением названия картин. Тереса смеялась, прохожие оборачивались. Наконец решили идти в «Метро». Альберто купил два билета. «Если б Арана знал, на что пошли его деньги, – думал он. – И к Золотым Ножкам не попаду…» Он улыбнулся Тересе, и она улыбнулась ему. Они пришли рано, зал был полупустой. Альберто разошелся; он не стеснялся Тересы и с ней пустил в ход все остроты, словечки, анекдоты, подхваченные у ребят.
– Это кино красивое, – сказала она. – Шикарное.
– Ты тут не была?
– Нет. Я редко хожу в центре. Работа поздно кончается, в полседьмого.
– А ты любишь кино?
– Ой, очень! Я смотрю каждое воскресенье. Только там, у нас.
Картина была цветная, с танцами. Танцор-эксцентрик смешил вовсю – путал имена, спотыкался, гримасничал, косил. «Кривляется, как баба!» – подумал Альберто и обернулся; Тереса не сводила глаз с экрана, самозабвенно полуоткрыв рот. Позже, когда они вышли, она заговорила о картине, как будто он ее не видел. Она расписывала туалеты, драгоценности и, вспоминая комические сцены, хохотала до упаду.
– У тебя хорошая память, – сказал он. – Как ты все это помнишь?
– Я ж тебе говорила, люблю смотреть кино. Прямо все забываю, будто в рай попала.
– Да, – сказал он. – Я видел. Ты была как зачарованная.
Подошел экспресс; они сели рядом. Площадь Сан-Мартина была полна народу – посетители хороших кино шли в свете фонарей. Квадрат мостовой кишел машинами. Не доезжая до остановки «Школа», Альберто дернул звонок.
– Меня не надо провожать, – сказала она. – Я одна дойду. Ты и так на меня потратил столько времени!
Он не послушался. Они пошли в дебри Линсе по темноватой улице. Навстречу проходили парочки; некоторые, завидев их, переставали целоваться и отрывались друг от друга.
– Ты правда был не занят? – сказала Тереса.
– Честное слово.
– Я тебе не верю.
– Нет, правда. Почему ты не веришь? Она не сразу решилась ответить.
– У тебя есть девушка?
– Нет, – сказал он, – нету.
– Так прямо и нету! Ну было, наверное, очень много.
– Не то чтоб много, – сказал Альберто. – Так, несколько. А у тебя было много мальчиков?
– У меня? Совсем не было.
«А если я сейчас ей объяснюсь?» – подумал Альберто.
– Неправда, – сказал он. – Наверное, очень много.
– Не веришь? Хочешь, я тебе скажу? Меня еще ни один мальчик не водил в кино.
Они ушли далеко от проспекта Арекипа, от двух непрерывно движущихся рядов машин. Улица стала уже, сумрак – гуще. С деревьев сыпались невидимые капли, оставшиеся после дождика на ветках и листьях.
– Значит, сама не хотела.
– Ты про что?
– Не хотела, чтоб за тобой ухаживали. – Он замялся. – У всех хорошеньких девушек есть поклонники.
– Ну! – сказала Тереса. – Я не хорошенькая. Думаешь, я не знаю?
Альберто запротестовал.
– Я лучше тебя почти никого не видел, – твердо сказал он.
Она снова взглянула на него.
– Ты нарочно? – пробормотала она.
«Чурбан я, чурбан», – думал Альберто. По асфальту постукивали Тересины каблучки; она шагала мелко – два шага на его шаг, – голову склонила, сжала губы, скрестила на груди руки. Лента то казалась черной и сливалась с волосами, то вспыхивала синим в лучах фонаря, то снова таяла в темноте. Они молча дошли до ее дверей.
– Спасибо, – сказала Тереса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45