, имевшему некоторые законные права на английский престол (он был потомком одной из дочерей Иакова I Стюарта) и исповедовавшему лютеранство.По своему политическому кругозору и привычкам Георг был типичным мелким немецким князьком. Флегматичный, непритязательный в быту, работящий, бережливый до скупости и аккуратный до педантизма, он был бы гораздо более уместен на посту бургомистра, чем на престоле обширной Британской империи. Нравы его новых подданных были ему вполне чужды (до конца жизни он так и не выучил ни одного слова по-английски), английские законы и политическое устройство навсегда остались для него тайной, которую он и не пытался разгадать. Впрочем, солидный возраст короля — 54 года — отчасти извинял его ганноверский консерватизм.Английскую корону Георг принял равнодушно и не особенно дорожил ею, по-прежнему заботясь исключительно о ганноверских интересах. В английской политике он понимал только то, что его друзья — виги, а враги — тори и якобиты Якобиты — сторонники претендента на престол Иакова Стюарта.

; поэтому он заключил с первыми сделку, предоставив им полную свободу во внешней и внутренней политике взамен на обещание не давать в обиду Ганновер. Король аккуратно появлялся на открытии парламентской сессии, назначал министерство из вигов, подписывал необходимые бумаги, получал цивильный лист Цивильный лист — документ, устанавливавший размер годового содержания королевского штата.

в 700000 фунтов стерлингов и надолго уезжал в свое немецкое отечество.В общем, Георг был вполне безобиден, и англичане могли бы радоваться такому королю, если бы он не вводил в соблазн благочестивых пуритан своей страстью к женскому полу. Георг имел весьма своеобразные понятия о женской красоте. Две его фаворитки, которых он привез в Лондон, были пожилыми дамами и по единодушному отзыву современников «блистали безобразием»: одна из них была стара, дурна и худа; другая — стара, дурна и толста. Первую англичане немедленно прозвали Большой Мачтой, вторую — леди Элефант Леди Слон ( англ . Elephant).

.Особенно сильное влияние на короля оказывала Мачта, хотя, по уверению лорда Честерфилда, женатого на ее дочери, обычные рассуждения королевской фаворитки граничили с идиотизмом. Возможно, секрет ее влияния заключался в совершенно немыслимом обожании, которым она окружила Георга. Про нее рассказывали, что король в минуту мистического настроения пообещал ей явиться после своей смерти. Через некоторое время после его кончины в ее комнату влетел ворон, вызвавший настоящее потрясение у почтенной леди; птице были оказаны королевские почести.Леди Элефант была более умна, каковое качество король, вероятно, не относил к числу ее достоинств. Впрочем, Георг внешне оказывал обеим фавориткам одинаковые знаки внимания. Ежедневно он проводил с каждой из них два часа — ни минутой дольше. Во время этих посещений он вырезал ножницами фигурки из бумаги, рассказывал новости или, соскучившись, курил трубку, молча поглядывая на свою возлюбленную. Все это имело бы вид самой нежной идиллии, если бы обе женщины не были страшно жадны. Они торговали высшими государственными должностями и продавали свою протекцию. Про Мачту говорили, что она, не задумываясь, продала бы Георга, если бы кто-нибудь дал за него хорошие деньги. Она даже добилась, чтобы ей выдавали жалованье командира конной гвардии, так как эта должность оставалась вакантной.Ганноверские министры не отставали от фавориток и брали взятки где было можно. Компанию дополняли два турка, Мехмет и Мустафа, которых Георг, служивший в юности в австрийской армии, взял в плен и сделал своими камердинерами, — эти торговали мелкими придворными должностями.Георг смотрел на все сквозь пальцы, а когда английские министры однажды пожаловались на лихоимство его фавориток и фаворитов, он искренне удивился:— Как? Неужели вы сами ничего не получаете за вашу протекцию?В другой раз королевский повар попросил у Георга разрешения вернуться в Ганновер.— Отчего ты хочешь оставить мою службу? — спросил король.— Ах, ваше величество, здесь слишком много крадут, — ответил честный слуга. — В вашем курфюршестве мы жили так экономно!— Помилуй, любезный друг, — возразил Георг, помирая со смеху, — ведь это деньги англичан! Ты делай то, что и другие, и не стесняйся. Всем нам хватит.В международной политике новый английский король обращал внимание лишь на ее финансовую сторону. Получив предложение Петра примкнуть к союзу против Швеции, Георг, знавший о непопулярности этой идеи среди вигов, решил усидеть на двух стульях: как ганноверский курфюрст он согласился присоединиться к коалиции и даже получил от Дании «задаток» — герцогства Бремен и Верден, ранее принадлежавшие Швеции; а как английский король он предоставил вигскому правительству поступать по своему усмотрению. Англия теперь проявляла открытую враждебность к захвату Россией позиций на Балтике. Английский посол в России Уитворт доносил, что Петербург ни в коем случае нельзя оставлять за Россией, так как Англии невыгодно «отворить царю дверь к европейским дворам и торговле». Этого же мнения придерживалась и Голландия.В 1716 году между Россией и Англией началась дипломатическая война. Англия всячески мешала русско-шведским мирным переговорам и подняла газетную кампанию против царя, обвиняя его в намерении стать господином Европы.Во Франции после смерти Людовика XIV регентом при малолетнем Людовике XV стал герцог Орлеанский, племянник покойного короля. Он принадлежал к весьма распространенному в то время типу даровитых, но безнравственных эгоистов. Окружив себя любимцами, которых сам же называл «висельниками», герцог думал только об удовольствиях и о сохранении своего регентства. Не отталкивая открыто Петра, он пошел на более тесное сближение с Англией, дав себя увлечь проектами новой войны против Испании.Испанское правительство, возглавляемое кардиналом Альберони, стремилось в свою очередь вернуть итальянские провинции, отошедшие по Утрехтскому миру к Австрии. Поддержка Англией императора Священной Римской империи Карла VI навела Альберони на мысль стать посредником в русско-шведских переговорах о мире, чтобы отвлечь англичан от Средиземноморья борьбой за Балтику. Более того, он вознамерился поразить Англию в самое сердце, для чего обратился к барону Герцу с предложением свергнуть с помощью якобитов Георга I с английского престола и восстановить династию Стюартов.Герц воспринял эту фантастическую затею с энтузиазмом опытного авантюриста, почуявшего возможность остаться в истории. Получить согласие Карла XII не составило труда: не говоря о том, что рыцарско-викингская подоплека десанта в Англию сразу пришлась по вкусу королю, одно присоединение Бремена и Вердена к Ганноверскому курфюршеству было достаточным основанием для Карла считать Георга своим смертельным врагом. Король предоставил Герцу полную свободу действий, а сам с 20-тысячной армией отправился завоевывать Норвегию, чтобы создать базу для оказания помощи якобитам через Северное море.В планах барона присутствовала одна очень здравая мысль, почти оправдывавшая все предприятие, а именно: необходимость мира с Россией. Герц знал неуступчивость Карла в этом вопросе, но надеялся, что новые обстоятельства, в которых оказался царь, сделают короля сговорчивее.У Петра к тому времени зародилась новая страсть — вмешиваться в германские дела. Он хотел стать членом Священной Римской империи, для чего выдал замуж одну свою племянницу за герцога Курляндского, другую — за герцога Мекленбургского, в надежде когда-нибудь получить одно из этих герцогств. Таким образом Петр заложил основу пагубной для Романовых привычки принимать близко к сердцу мелкие династические дрязги великой нации. В 1715 году царь ни с того ни с сего впутался в раздоры герцога Мекленбургского со своим дворянством. Это испугало Данию, Пруссию и Ганновер и поссорило их с Россией. Германская политика Петра, по словам Ключевского, сделала его друзей врагами, не сделав врагов друзьями.Не лучше обстояло дело и с Августом II. В 1713-м и 1714 годах в Польше был неурожай, а между тем голодная страна должна была содержать саксонское войско, которое король не выводил, несмотря на все просьбы поляков и требования России. Поляки на сеймиках кричали, что их вольность уже кончается и что им остается одно спасение — просить защиты у российского орла. Наконец образовалась конфедерация, вступившая в открытую борьбу с саксонцами. Конфедераты обратились к царю с просьбой о посредничестве; Петр придвинул к польским границам войско, и Август должен был в 14 дней очистить Польшу от саксонских войск.Таким образом три злейших врага Карла — Август, Георг и Фредерик IV — сделались также врагами Петра. Герц полагал, что это хорошая основа для союза. Он осторожно прощупал почву в Петербурге и, встретив сочувствие Меншикова и Остермана, поехал уламывать Карла. Король сопротивлялся недолго; узнав, что за уступку Прибалтики царь обещает поддержать кандидатуру Станислава Лещинского в Польше и посодействовать Стюартам, Карл размяк и дал добро на мирные переговоры.Герц действовал с размахом. Он посетил Россию, Испанию, Францию, Голландию, всюду вербуя сторонников среди придворных и эмигрантов-якобитов. Нити заговора протянулись от Петербурга до Лондона, где шведский посол Гилленборг снабжал деньгами и оружием диссидентов. В Бретани Герц приобрел и снарядил 6 судов, которые должны были перевезти Иакова и мятежников в Шотландию; 20 испанских кораблей были готовы соединиться с русско-шведской эскадрой и обеспечить высадку десанта. Для перевозки людей, оружия и денег барон даже пытался воспользоваться услугами пиратов.Успех проекта Герца в равной степени зависел от двух несовместимых вещей — обширных приготовлений и полной их тайны. Скрыть заговор не удалось. Первым в интриги барона проник герцог Орлеанский, имевший шпионов по всей Европе. Он немедленно известил о своем открытии Георга и правительство Голландии, в результате чего Герц был арестован в Девентере (Голландия), а Гилленборг в Лондоне.Для оправдания этих арестов Георг опубликовал переписку Герца и Гилленборга, свидетельствующую об их вине. Когда Карлу сказали об этом, он, улыбаясь, спросил только, не напечатаны ли его письма, и, узнав, что его имя ничем не скомпрометировано, приказал арестовать английского посла в Стокгольме со всей семьей и прислугой; голландскому посланнику было запрещено являться ко двору. Король не вступился за Герца и не осудил его публично, придерживаясь «презрительного молчания» по отношению к Англии и Голландии.Не так повел себя Петр, тоже прямо не упомянутый в переписке Герца и Гилленборга. Царь написал Георгу длинное письмо с поздравлениями по случаю раскрытия заговора и уверениями в искренней дружбе. Летом 1717 года он приехал в Париж, чтобы склонить герцога Орлеанского к посредничеству в русско-шведских мирных переговорах и навязать свою дочь Елизавету в невесты Людовику XV, но смог добиться от него лишь обещания способствовать освобождению Герца и Гилленборга. Реальная польза от этого посольства ограничилась посещением Петром дворцов, парков, академии, библиотеки, кунсткамеры и фабрик. Царь, по словам Вольтера, «явил Франции редкое зрелище императора, путешествующего с целью образования. Но слишком многие французы увидели в нем лишь грубые манеры, следствие его дурного воспитания, а законодатель, создатель нового народа, великий человек ускользнул от их взора».Герц был освобожден в августе того же года и явился в Швецию еще более могущественным, чем прежде. Карл открыто восхищался им: «С тремя людьми, подобными ему, я покорил бы мир!» — и наделил его абсолютными полномочиями во внешней и внутренней политике, особенно торопя министра с заключением мира с Россией. Карл теперь считал главным своим обидчиком Георга (не забывая, конечно, про Августа) и не отказался от мысли восстановить Стюартов.В 1718 году на Аландских островах открылся конгресс с участием Герца, министра иностранных дел Остермана и других представителей от России и Швеции. Стороны быстро пришли к соглашению. Россия удерживала за собой Ливонию, Карелию, часть Ингрии и возвращала Швеции остальные захваченные провинции (для этого у Петра была припасена Финляндия); взамен царь обещал помочь восстановлению Станислава на польском престоле и герцога Голштинского в его правах, а также предоставить корабли для перевозки 10-тысячного шведского десанта в Англию и сухопутные силы для совместного со шведами нападения на Ганновер, Бремен и Верден.Вне себя от радости Герц помчался в Норвегию, где тогда находился Карл с армией, чтобы скрепить документ королевской подписью. Но барон опоздал: Карлу не было суждено ни помириться со своим давним врагом, ни вновь скрестить с ним оружие.
3
Все менялось вокруг Карла — обстоятельства, люди, страны, друзья и враги, не менялся только он сам. Годы отразились лишь на его внешности (король совершенно облысел, и только за ушами у него вились жидкие седые волосы), но не убавили в нем воинственного пыла и привычки к суровой жизни. Карл вставал в час ночи и до рассвета скакал по освещенным луной равнинам и крутым откосам норвежских скал. Питался он черным хлебом и пшенной молочной кашей, а пил только воду и кислое молоко. Однажды он услышал о некоей Джонс Доттер, которая прожила несколько месяцев без еды, на одной воде, и немедленно вознамерился повторить этот опыт. Король держался пять дней; на шестой он сделал 8 миль верхом, заехал к зятю на обед и объелся, как Фальстаф, впрочем, без всякого вреда для себя. С этого времени голодовки вошли у него в обычай, особенно в случае недомогания. Бодрость духа никогда не оставляла Карла; он любил распевать за столом или у походного костра веселые песни и охотно слушал рассказы о чьих-нибудь любовных похождениях. Король даже как будто начал поглядывать на женщин и выражал желание когда-нибудь жениться на скромной девушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46