На вопросы она отвечала с заметным акцентом уроженки Юга. Однако без обычной южной певучести – сухо и ровно, разве что с некими истерическими обертонами в верхнем регистре, как будто была готова вот-вот расплакаться от страха или от гнева. В ее манерах проскальзывала трогательная безыскусность.
Стороны толковали о ценах, тратах и тому подобное. У нее спросили, имелась ли у нее собственная квартира в Новом Орлеане, и она ответила: нет, это был дом. Она продала его, потому что так захотелось Янгеру. И отдала ему все деньги, чтобы им было на что жить в Калифорнии. А когда у нее спросили, почему же она так безропотно на все это пошла, Шарлотта сказала:
– Потому что Дюйм Янгер как Сатана, женщине перед ним устоять невозможно.
Она сидела сейчас в гостиной точно так же, как пятнадцать лет назад сидела в зале суда, и платье на ней было точно такое же.
Свистун понимал, что платье не может оказаться тем же самым, и тем не менее сходство было разительным.
Во всем ее теле чувствовалась какая-то напряженность, как будто она постоянно подавляла себя, чтобы не создавать сексуальной провокации.
– Мне вспомнился тот давнишний суд, – сказал Свистун.
– А вы там были?
– Да.
– Тогда вам известно, какие я дала показания. Но знали бы вы, как я раскаиваюсь в том, что оговорила этого человека!
– Оговорили?
– Дюйм никуда не уходил с этой девицей в роковую ночь.
– С какой девицей?
– С той, что, голая до пояса, работала за стойкой.
– А откуда вам это известно?
– Потому что я тою ночью его искала.
– Вы виделись с ним и после того, как он женился?
– Ну, конечно.
Она произнесла это неохотно, причем слегка вздернула подбородок.
– Его жена была беременна.
– Поэтому-то он ко мне и вернулся. Она не могла… – Смешавшись, она резко отвернулась. – Полагаю, вас это не касается.
– Уж не хотите ли вы сказать, что вы приехали в колонию Малибу, пришли к «Бадди» и…
– Он должен был приехать ко мне тем вечером, а поскольку не приехал, то я сама отправилась на поиски. Это правда.
– А откуда вы знали, где искать?
– Потому что не так уж много было мест, где ему нравилось бывать, а тогда он как раз должен был сделать что-то для одного кинорежиссера.
– Ну, и как же вы поступили?
Увидела, как он выходит из салуна, забрала его и повезла домой.
– К вам домой?
– Нет, к нему домой.
– А почему вы это сделали?
– Он был настолько пьян, что даже не понимал, кто я такая. Мне было противно. Нельзя же все терпеть.
– И что еще? – В каком смысле?
– Наверняка должно быть что-то еще. Иначе с какой бы стати вы дали против него показания на суде? Почему вы позволили упечь его на пятнадцать лет, когда от вас требовалось только одно: показать, что во время убийства официантки он был с вами?
На мгновение она вроде бы испугалась, словно ожидая, что Свистун сейчас покарает ее за тогдашнее лжесвидетельство. Потом искоса посмотрела на него.
– Да и кто бы мне поверил? Вы ведь знаете, что они из меня сделали!
Она переменила позу, закинула ногу на ногу. Ее поведение и даже внешность, казалось, претерпели внезапную перемену: словно она была акробаткой или фокусницей, умеющей, едва пошевелив губами, изменить размер собственной груди или форму бедер. Сместившись в кресле всего на дюйм, она как будто изловчилась показать себя ему голой, хотя ее платье по-прежнему оставалось лишь несколько выше коленей.
– И, кроме того, на нем же были и два других убийства. И те были по-настоящему чудовищны!
– Но если бы защите удалось поставить под сомнение одно из убийств, тем самым были бы поставлены под сомнение и оба другие.
Сказанное им явно не понравилось Шарлотте. Это только усугубляло ее чувство вины.
– А кто вы, собственно говоря, такой? – спросила она.
– Я друг бывшей жены Дюйма Янгера. Мне безразлично, виновен был Янгер или не виновен. Я разыскиваю мальчика.
– Хотите что-нибудь выпить? – спросила она. -Впрочем, у меня нет ничего крепкого. Только пиво.
– Я бы, если вы не против, выпил кофе.
– Сейчас сварю.
Она поднялась с места и вышла из комнаты.
На кофейном столике лежал большой альбом с фотографиями. Свистун взял его и принялся перелистывать.
Его внимание привлек цветной снимок восемь на десять дюймов: женщина с платиновыми волосами, ярко накрашенным ртом, длинными черными ресницами, густым театральным гримом и с мушкой на губе.
Он не сразу сообразил, что это Шарлотта Дживерн. Потом вспомнил, чем именно она зарабатывала себе на жизнь в Новом Орлеане и в других местах; эти обстоятельства получили огласку на суде. Ее на сей счет весьма бесцеремонно допрашивали.
На следующем крупноформатном снимке Шарлотта была запечатлена во весь рост: голое тело в каких-то крошечных серебристых перышках. Были и другие снимки, на которых ее наряд оказывался еще более призрачным. А на одной фотографии она была полностью обнажена, если не считать пары туфель на каблуке-шпильке.
Имелись здесь и несколько рекламных листовок, призывающих не пропустить выступление Беб Ребобзы в бурлеск-клубе на Бассейной.
Услышав дробь ее каблучков по паркету, он поспешил закрыть альбом.
Она внесла поднос с уже наполненными кофейными чашками, с кувшинчиком молока и с полудюжиной пакетов сахарина.
– Может, вам нравится послаще, но настоящего сахара у меня нет.
Она села, надорвала один пакет, высыпала его содержимое себе в чашку, добавила молока, перемешала серебряной ложечкой, отложила ее в сторону и поднесла чашку к губам.
– Вам известно, где сейчас сын Янгера? – спросил Свистун.
– Понятия не имею, – резко ответила она.
– Ваша сестра рассказывает, что она приехала в Рысцу Собачью и забрала мальчика у старика Янгера, а потом ее муж, Босли, повез вас и мальчика в Калифорнию.
– Это правда.
– Босли домой так и не вернулся.
– Да уж, к моей сестрице. Так вы ее видели?
– Значит, Босли отвез вас и мальчика в Калифорнию, а домой не вернулся.
– Я его не съела.
– Кого?
– Босли.
– А что насчет мальчика?
– Его тоже. – Вид у нее вновь стал испуганный. -Он убежал от меня.
Свистун придвинулся к ней вплотную, посмотрел с максимальным сочувствием, какое ему удалось изобразить на лице.
– А зачем вы вообще в это впутались?
– Он меня по-прежнему волновал. Янгер и все, что с ним связано. Жена его с ребенком возиться не захотела. Спихнула его на этого страшного старика. Я решила забрать мальчишку и позаботиться о нем до тех пор, пока Дюйма не выпустят.
– Чтобы таким образом привязать к себе Дюйма?
Она кивнула, на глазах у нее заблестели слезы. Раз или два покачала головой, потом взглянула на фотоальбом и ухватилась за него только ради того, чтобы сменить тему.
– Как вам мои фотографии?
– Извините. Они лежали здесь. Я и понятия не имел, что это что-то интимное.
– Никаких извинений! Я держу их, чтобы время от времени вспоминать о том, какою я когда-то была.
– В это время с вами и познакомился Янгер?
– В стриптиз-шоу? Да. Это было именно то, что ему требовалось. Он и понятия не имел, что я на самом деле другая.
Она выронила чашку, а та, соскользнув с блюдца, упала ей на колени; кофе, пролившись, залил подол. Кувшинчик она тоже выронила – и тот стукнулся о ее колено, а потом упал на ковер.
– Он превратил меня в потаскуху, – сказала она, аффектируя, утрируя и как бы выплевывая последнее слово.
Она отвернулась от него, развернувшись всем телом, словно ей хотелось убежать.
– Он околдовал меня.
– Тогда чего ради вы не порвали с ним отношения?
– Все мы уповаем на Господа. Я собиралась отдать ему его сына после того, как его выпустят из тюрьмы, понимаете? Я хотела показать ему, что он прощен и что нам всем дарован во Христе второй шанс. Мы бы вместе с ним умылись в крови жертвенного агнца.
Она воздела обе руки, широко растопырила пальцы.
– Я утопала в скверне, но меня вынесло на берег. Я была осуждена на адские муки, а теперь я спасена. Я была мертвой, а теперь я заново родилась на свет. И больше не грешу. И больше не грешу.
Свистун отставил чашку и встал из кресла.
– Я была дряхлой смоквой, только и ждущей того, чтобы ее свалили, – запричитала женщина. -Я была старухой и не ждала ничего, кроме смерти. А теперь я новорожденное дитя, только что явленное миру. И я больше не грешу. И я больше не грешу.
– Мисс Дживерн, – начал было Свистун, но она его не слышала.
– Не доверяйся словам и предложениям грешника, ибо он ввергнет тебя в геенну огненную. Я свое искупила. И больше не грешу. Я рождена в Господе. И больше не грешу. Я омылась добела в крови Христовой.
И когда Свистун уже подходил к дверям, Шарлотта Дживерн понесла и вовсе какую-то околесицу, и тогда он понял, что в нее вселился дьявол и заговорил на неведомом ей самой языке.

Глава двадцать восьмая

Он не понимал, как сюда попал. Он очнулся, сидя на тротуаре на углу Западной и Голливудского в Слэнт-сайде; он сидел, уронив голову на колени, башмаки его были заблеваны.
Он смутно припоминал, что выпил давеча больше крепких напитков, чем ему удалось за последние пятнадцать лет, – самогонка, которую он гнал в тюрьме, была хороша, но получалось ее крайне мало. Он вспомнил, как приставал ко всем красивым женщинам подряд, а они, смеясь, уворачивались от него. Все, кроме одной. А эта единственная удалилась с ним в уголок и дала себя хорошенько пощупать. Она сказала ему, что у него удивительные глаза и к тому же удивительные волосы, прямо не волосы – а мягкая шерсть, как у какого-нибудь зверька. Она только что услышала о том, кто он такой и что сделал. Она сказала, что у нее мурашки по спине бегают при мысли о том, что ее Щупает и мнет мужичок, отсидевший пятнадцать лет за убийство трех женщин.
Она дала ему пригоршню таблеток и предложила сразу же проглотить парочку, а затем встретиться с ней в артистической уборной «А» с тем, чтобы перепихнуться, ведь не на людях же это делать. Но таблетки оглушили его, он забыл о договоренности с нею, да и вообще о том, зачем на эту вечеринку притащился. Он собирался заставить Хобби дать ему работу, потому что в конце концов – после стольких лет, проведенных в заключении, – понял: Хобби ни за что не навестил бы его в тюрьме и не сделал бы ему выгодного предложения из простой благожелательности. Долгое время Янгеру казалось, будто режиссер хочет выудить у него историю тройного убийства с тем, чтобы использовать ее в очередной картине. Но на самом деле Хобби было нужно совсем другое: он хотел узнать, что запомнил Янгер о роковой оргии, о собственном ноже для резки линолеума и о церемониальном жертвоприношении.
Он вспомнил, что сказал на вечеринке об этом режиссеру. Не собирался ведь говорить, собирался окружить всю историю пеленой двусмысленной тайны, однако сказал. Собирался подразнить Хобби, собирался огорошить его задачкой, не раскрывая ее сути, чтобы тот не понял, шантажируют его или нет, а сам все равно протрепался. А ведь в интересах шантажиста не дать сомнениям перерасти в стопроцентную уверенность.
Следующим, что он вспомнил, была поездка в машине с человеком, который назвался Милтоном и которого, однако, все остальные называли Поросенком Дули или просто Поросенком. И этот говнюк не переставая жаловался ему на обидное прозвище.
– Я ведь не виноват, что у меня маленькие глаза и пухлые щеки. Я и в детстве был точно таким же. Я приехал сюда, собираясь стать актером. Понимаешь, о чем я? Ты когда-нибудь видел Эдварда Дж. Робинсона? У него ведь лицо как у лягушки, точно? А он звезда первой величины. И всем наплевать на то, что он похож на лягушку. На самом деле ему даже повезло, что он похож на лягушку. Так что если я смахиваю на поросенка, то и это не плохо, верно? Это может вызвать ко мне симпатию. Ведь Веселые Поросята всем по душе, верно? И вот представь себе: они называют меня Поросенком, а роли не предлагают!
– И вот однажды… а прошел всего месяц-другой, как я прибыл сюда из Нью-Йорка… я замечаю, что люди начинают относиться ко мне несколько странно. Словно они меня немного побаиваются. И, уж во всяком случае, уважают. Один мой дружок из Нью-Йорка, Майк Риальто, такой остряк… ты его знаешь?.. Он иногда подрабатывает частным сыщиком… У него стеклянный глаз, и в баре он вынимает его и бросает в бокал, будто это кубик льда… Ну, одним словом, Майк говорит мне, что рассказывает всем и каждому, будто я наемный убийца из Нью-Джерси. Сначала я малость приобалдеваю – кто же даст мне роль, если люди меня боятся? – а потом и думаю: может, оно и не плохо. То, как все меня уважают, – я про это. И всем хочется со мною закорешиться. Приглашают меня на вечеринки. Дают время от времени работу. А ты понимаешь, почему я тебе все это рассказываю?
– Ни хера я не понимаю, – ответил Янгер. Он был настолько пьян, что ничего кругом не видел. Кроме того, ему отчаянно хотелось блевать.
– А я рассказываю тебе все это, потому что Пол Хобби только что заказал тебя мне.
– Что?
– Я говорю: твой дружок Хобби, который только что напоил тебя и подсунул тебе бабенку, попросил меня, чтобы я тебя нынче ночью замочил.
– Где?
– Откуда я знаю, где? Где получится. У него на этот счет нет конкретных пожеланий. В твоем нынешнем состоянии я могу утопить тебя в любой луже. Если уж у тебя есть смертельные враги, то нечего напиваться. Понимаешь, о чем я?
– Я тебя слушаю.
– Так что тебе просто повезло, что я на самом деле никакой не наемный убийца из Нью-Джерси.
– Да уж повезло.
– Совершенно определенно повезло. Какое-то время они проехали молча. Потом Янгер сказал:
– Надо поблагодарить тебя за то, что ты меня не пристрелил, раз уж тебе это заказали.
– Застрелить или как-нибудь еще – это Хобби оставил на мое усмотрение. Ему все равно: застрелю я тебя, зарежу или удавлю струной. Знаешь, как в газетах пишут.
– Все равно спасибо.
– Может, тебя куда-нибудь подвезти?
– А где мы находимся?
– В Голливуде.
– Что ж, если тебя не затруднит, высади меня на Голливудском бульваре в районе Западной.
– Значит, Слэнт-сайд. Ночью там тебя запросто могут зарезать азиаты.
– Мне там сняли комнату в гостинице. А больше мне все равно деваться некуда.
– Ну, будь поосторожней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34