Ее голос он услышал раньше, чем увидел ее. Говорят, что вкусовые воспоминания острее и длительней любых других. Для Свистуна важнее всего были звуки, в особенности звук женского смеха. Каждый человек смеется в особом ритме, да и прерывает смех на свой неповторимый лад. Этот смех, который он узнал сразу же, напоминал звон колокольчика со странными подвывающими обертонами.
Она стояла у стойки между двумя восседающими на высоких стульях джентльменами средних лет, тогда как еще трое, похожие на жирных птиц, стояли рядом, повернувшись к ней хищными клювами. Свистун не совсем точно представлял себе, как именно профессиональные проститутки работают на турнирах по гольфу и теннису, на авто – и мотогонках и на соревнованиях по европейскому футболу. Каждый вид спорта притягивает к себе мужчин особого склада. Может, вечерами они только балагурят, а потом снимают женщину на ночь. Может, самый ловкий из них сейчас всего лишь ухаживает, чтобы заручиться женским обществом на весь долгий уикэнд.
Он стоял, наблюдая и вспоминая. Его била легкая дрожь.
В первый раз он увидел Конни Рэнджер в баре, которого давным-давно больше не существует. Хотя Свистуну и запомнилось мягко-пурпурное тамошнее освещение и лестница в глубине зала, ведущая в туалеты, каждый из которых был не больше двух кладовок.
Если вам хотелось в уборную, то порой приходилось и подождать, стоя на лестничной площадке, дверь которой служила и запасным выходом из здания.
Однажды ночью он находился на площадке, дожидаясь своей очереди отлить и беседуя с ветеринаром из Голливуда по имени Винко. Свистун часто захаживал в голливудский парк поглазеть на пони. И тут появилась эта миниатюрная блондинка, эта куколка с голубыми глазами и вишневыми губками, похожая на Барби – но на умную Барби. Она поднялась по лестнице, ей тоже захотелось пописать. Сотню раз после этого он задавал себе вопрос, откуда у него взялась наглость с ней связаться. Но в те дни он позволял себе такое, на что бы никогда не решился сейчас. Он притянул ее к себе – она, впрочем, не особенно сопротивлялась – и поцеловал в губы. Безо всяких ухищрений с просовыванием языка – просто поцеловал ее в вишневые губки так, словно они были знакомы уже сто лет. И этот поцелуй напомнил ему о других – из тех времен, когда ему было пять, а потом и десять, а потом и пятнадцать. И вот уже целуются двое взрослых людей, а ощущение все равно чрезвычайно знакомое.
Можно было подумать, что тут-то и закрутится бурный роман. Но на самом деле все пошло по-другому.
В ту ночь она озадаченно посмотрела на него, прошла в женскую уборную, а когда вышла и он, по-прежнему стоя на площадке, вновь потянулся к ней, она произнесла: «Нет ни секундочки» – и пошла вниз по лестнице. Винко меж тем освободил туалет, и пришла очередь отлить самому Свистуну. А выйдя из туалета, в зал он уже не спустился. Воспользовался запасным выходом, прошел на стоянку и поехал домой, не желая больше рисковать. Прервав тем самым испытанное было очарование.
Возможно, ему бы так и не довелось встретиться с нею вновь, подумал сейчас Свистун, расстроенный воспоминаниями о безрассудном юнце, каким он был некогда, – о юнце, который не умел брать то, что шло ему в руки само. Потом он время от времени встречал ее – то у питьевого фонтанчика в аптеке, то на автобусной остановке, то в круглосуточном магазине. Иногда он улыбался ей, но никогда с нею не заговаривал. И уж подавно не пробовал познакомиться.
И вот однажды вечером кто-то из его приятелей позвонил Свистуну в небольшую квартирку над гаражом, в которой он тогда жил, и сообщил, что говорит из бара, что он там вдвоем с подружкой и что они сейчас к Свистуну заедут. И когда они через пятнадцать минут прибыли, подружкой оказалась она. Ее звали Конни Рэнджер, и она собиралась стать кинозвездой.
Приятель ушел, а она еще немного посидела со Свистуном. Затем внезапно произнесла: «Что за идиотизм», встала, прошла в ванную и через пять минут вышла оттуда обнаженной.
Ее смех обогрел душу Свистуну. Он увидел, как она выпрямилась, потом повернулась, как будто его воспоминания передались ей, и посмотрела в его сторону. Она увидела его. И самое удивительное заключалось в том, что она узнала его с такой же легкостью, как и он ее.
Она что-то объяснила потенциальным клиентам. Потом отошла от них, а они проводили ее взглядами: уставившись сперва на ее попку, а потом на Свистуна. Они походили на свору псов, готовых наброситься на чужака.
Она улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, потом заморгала. Казалось, целую минуту ее ресницы ходили туда и сюда – обычно так проветривают постель.
– О Господи, дружочек, ты стал на пару лет взрослее, – сказала Мэри Бет.
Она говорила с приятной интонацией, казалось, едва удерживаясь от того, чтобы снова расхохотаться.
– А что еще за Джонс? – спросил Свистун.
– Это моя настоящая фамилия. Разве не смешно? – Она ласково поглядела на него. – У тебя усталый вид. А в чем дело?
– В каком смысле, – в чем дело?
– Ну, ты же сюда не в гольф играть приехал, верно?
– Я приехал поговорить с тобой. Она немного нахмурилась.
– Ах вот как! Тогда, может быть, присядем и выпьем?
– Я завязал, Конни.
– И давно ли?
– В сентябре будет пятнадцать лет.
– Как раз когда…
Она не закончила фразу. Это сделал за нее Свистун.
– Как раз когда ты меня бросила.
– А разве я тебя бросила?
– Неужели я был так плох?
– Нет, ты был просто замечательным. Это-то меня и мучило.
– Я тебя искал.
– А меня не было. Конни Рэнджер внезапно пропала. Пропала именно поэтому.
Свистуну хотелось сказать нечто более важное. Но Мэри Бет поднесла два пальца к губам, давая понять, что разговор на эту тему закончен. И это было как нельзя кстати, потому что на самом деле сказать Свистуну было нечего.
Они нашли свободный столик. Мужчины у стойки больше не пялились в ее сторону, раздосадованные ее выбором. После ухода Свистуна ей будет непросто раззадорить их вновь. Они решат, будто она сперва кинулась к Свистуну и не смогла договориться с ним, а уж потом начала использовать их в качестве запасного аэродрома. Как нелепо и смехотворно то, что мужчины считают своими любовными победами, подумал Свистун, отнеся это и на свой собственный счет.
– Это ты порекомендовала меня Нелли Твелвтрис?
– Ради этого ты сюда и прибыл? Задать мне этот вопрос? Мог бы просто позвонить. Или Нелли не объяснила тебе, что Мэри Бет Джонс и Конни Рэнджер – это одно и то же лицо?
– В общем-то нет.
– Что ж, ничего удивительного. Она этого и сама не знает.
– Так порекомендовала или нет?
– Я бы не сказала этого столь однозначно. То есть, Нелли объяснила мне, что опасается Твелвтриса. У него скверный характер, да и репутация соответствующая.
– Да, я слышал.
– Возможно, я посоветовала Нелли обзавестись телохранителем. И возможно, даже упомянула твое имя.
– Но ты не уверена?
– Нет, не уверена. Хотя вполне могло быть и так.
– Ты явно опасаешься того, что неправильный ответ может причинить вред твоей приятельнице.
– А это действительно так?
– Сам не знаю.
Она посмотрела на него – пристально, холодно, отстраненно.
– Ты ведь не собираешься просить меня об услуге «во имя былой любви»?
– Давить на тебя я не собираюсь. И об услуге просить тоже.
– А ты не можешь объяснить мне, что именно в связи с Нелли я должна подтвердить или опровергнуть?
– Нелли была проституткой?
– Вот так, с места в карьер?
– Я ведь никого не осуждаю. Я просто спрашиваю.
– Она приехала сюда одна, когда ей было всего четырнадцать, – сказала она, словно дальнейших объяснений не требовалось. – Да ведь и впрямь, как было четырнадцатилетней девчонке выжить в этом городе? Что за товар она могла выставить на продажу?
– А позже приехала ее мать и поселилась вместе с нею?
– Ее мать тоже работала на панели. Когда не слишком напивалась. Так рассказала мне сама Нелли. Я тогда не была знакома ни с той, ни с другой. Меня, строго говоря, не существовало.
– Это я понимаю. А что произошло, когда в Венис приехал ее отец и она вновь отселилась от родителей?
– Сняла квартиру и продолжила то же самое. Но к тому времени она уже многому научилась. Обтесалась. Развила в себе чувство стиля. Обслуживала исключительно джентльменов по предварительной телефонной договоренности. Даже сама по вызову не ездила. И в этом у нее не было никакой необходимости. И наряду с этим делала неплохую карьеру. В области паблик рилейшенс.
К – А сутенера у нее не было? – Ручаться не могу.
– А дружок?
– Мне кажется, кто-то был. Полицейский. Многие проститутки обзаводятся дружками из полиции. Задержит он ее – а потом глядь, и снюхались. В конце концов, жизнь именно такова. Полицейские и воры. А все остальные остаются в дураках.
– Да, я знаю.
– Не уверена, что ты это знаешь. Ты и сам, Свистун, порой остаешься в дураках, поэтому я и не уверена. Ты не игрок, а всего лишь зритель.
– И когда она простилась с такой жизнью?
– Когда встретила Твелвтриса.
– Бурная любовь?
– Удачное капиталовложение. Вроде этого ее дома, в котором она позволяет мне жить.
– Ага, понятно, – стараясь не выдать собственного удивления, сказал Свистун.
– Не знаю, что уж там тебе понятно. Вы, мужчины, существа странные. Вам кажется совершенно понятным то, что вы желаете женщину из-за красивого лица, из-за хорошей фигуры. Но вам непонятно, когда женщина желает мужчину, допустим, из-за того, что у него есть чувство юмора…
– Или известность.
– Или красноречие.
– Или могущество.
– Или деньги, – она, не выдержав, ухмыльнулась. – Послушай, дружок, мы все ищем золотую рыбку. Ты так, я так…
– А Нелли этак. Она накрыла его руку своею.
– Но это не означает, будто в жизни нет места волшебным сказкам и старым фотоальбомам.
– Мне надо возвращаться.
– Можешь побыть часок. У меня в номере. Послушаешь шум океана.
Он пробыл два.

Глава двадцать седьмая

Прическа у Спиннерена чуть растрепалась. Дженни поправила ее кончиками пальцев. Они сидели за самым маленьким столиком в самом темном углу клуба «Армантье». Этот столик был ближе других к двери, за него частенько присаживались «прямые», чтобы поглазеть на забавы «голубых».
Поцци, мужеподобная официантка, играя веером из бумажных денег, принимала заказ. Ее внимание было сосредоточено на Спиннерене, но смотрела она на Дженни.
Когда она отошла от столика, Дженни подалась к своему спутнику.
– Ты видел, как она на меня глазела?
– По-моему, она с тобой заигрывает.
– О Господи, – Дженни была приятно взволнована. – Хочется надеяться, что мне тут не понадобится в уборную. А то идти будет страшно.
– Да уж, она там непременно к тебе подклеится, – сказал Спиннерен.
Дженни внимательно посмотрела на него.
– Ты вдруг стал какой-то совершенно другой.
– Другой?
– Да. Расслабился. Я не знаю, как это описать. Чувствуешь себя здесь в своей тарелке.
– А почему бы и нет?
– Ну, мне кажется, здесь очень странная публика.
– Только не мы.
– А сейчас ты вдруг рассердился!
Дженни не поняла, почему это произошло.
Им подали напитки. Поцци по-прежнему пялилась на Дженни. Дженни затеребила ворот блузки. Поцци, однако же, продолжала смотреть ей прямо в глаза. Явно строила из себя крутую.
– А уж разольем мы сами, спасибо, – сказал Спиннерен.
Когда Поцци отошла, Дженни придвинулась к Спиннерену и шепнула ему:
– Ну, у тебя и реакция! Никогда такой стремительной не видела.
– Да, реакция у меня хорошая.
Она взяла его руку и всмотрелась в нее так, словно это была стеклянная безделушка.
– И я никогда не видела, чтобы у мужчины были такие маленькие и такие красивые руки. Но жестокие. Очень жестокие. Ты ведь очень сильно избил ту женщину?
– Я сломал ей обе коленные чашечки.
– О Господи!
– И тебе это понравилось.
– Правда?
Дженни произнесла это с наигранным удивлением.
– Очень понравилось.
– А почему ты не пробуешь?
– Не пробую чего?
– Ну, сам понимаешь.
– Нет, не понимаю.
– Почему ты не пробуешь меня хотя бы пощупать?
– А что, в Атланте до сих пор выражаются именно так?
– Нравится мужикам разыгрывать из себя крутых, верно? Ну хорошо, почему ты не попробовал меня трахнуть?
Внезапно все лицо Спиннерена залилось румянцем. И это изумило Дженни.
– Привет, детектив Кортес, – громко, на весь зал, провозгласил Эсма, честно предупреждая всех, кому следовало получить это предупреждение.
Спиннерен посмотрел на вновь вошедшего сыщика.
Кортес вошел в зал, держа под мышкой сверток размером примерно в коробку для сигар. Он прошел к стойке и заказал пиво. Спиннерен пристально смотрел на него.
– Кто это? – спросила Дженни.
– Никто.
– Но ты его знаешь?
– Нет, не знаю. Извини. Мне надо пи-пи. Неожиданное словечко прозвучало как интимная шутка.
– Только смотри, чтобы и тебя там кто-нибудь не заклеил.
Спиннерен прошел через весь зал в темный коридор, в который выходили туалеты.
Через минуту за ним туда же проследовал Кортес.
Спиннерен стоял, сложив руки, у окна. Он явно старался ни к чему здесь не прикоснуться. Кортес подошел к писсуару, положил на его крышку свой сверток и, расстегнув молнию, отлил.
– Еще один фокус, и тебе крышка, – сказал Кортес.
– Твоя, что ли, крышка? – спросил Спиннерен.
– Не перестанешь баловаться ножичком – и я не смогу прикрывать тебя. В последний раз дело и вообще прошло мимо меня. Я тебе не нянька.
– Я ведь не прошу тебя прикрыть меня в этой истории. Но и не хочу, чтобы ты ее на меня повесил.
Кортес так резко развернулся к Спиннерену, что обмочил ему туфлю.
– Сукин сын! О чем ты говоришь?
Вырвав клок бумажного полотенца, он исправил свою промашку.
– Ты пустил за мной «хвост»?
– Как он выглядит?
– Толстяк, странно наклоняющий голову. Ездит на старом белом «кадиллаке».
– Единственный толстяк на белом «кадиллаке», который приходит мне в голову, это Майк Риальто.
– Твой человек?
– Мы с ним знакомы. Но он не из полиции, если ты об этом.
– Я хочу сказать, твой это человек или нет? А служит ли он в полиции, это мне без разницы.
– И он за тобой следит?
– Ну, не в данный момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35