– Что?
– Винный погребок. Вот план помещения, который вам пригодится. Сделайте копии для художника и плотников. Вы только поглядите, Ред. Я не люблю два раза повторять одно и то же.
– Эта сцена разыгрывается на парковой аллее и в тире.
– Вы меня не слушаете, Бама. Я же говорю вам, что хочу, чтобы все это было выстроено на самом деле. Никаких картонных стен. Самый настоящий погребок. Мне наплевать, снимем мы там хотя бы один кадр или нет. Но я хочу, чтобы его выстроили и обставили…
– Если вы замышляете то, что вы, как мне кажется, замышляете, то, по-моему, это лишнее, – заметил Экрон.
Твелвтрис проигнорировал его слова. Он смотрел на Баму, подавшись вперед, словно собираясь пригласить сценариста на танец или на поединок.
– Напишите мне сценку. Напишите вставную сценку в романтическом стиле. Дайте волю воображению. Не могу же я все делать сам. Просто внесите эту сценку в сценарий. Если кто-нибудь спросит, есть ли у нас в сценарии сценка в винном погребке, смело отвечайте, что есть. Вы понимаете, что я вам говорю? Я излагаю вам свое требование: эту сценку надо включить в сценарий. Будь у меня время, я бы написал ее сам. Но у меня нет времени. Что я, по-вашему, его рожаю, что ли?
– Нет. Конечно же нет, Роджер. Я так не думаю.
– Или я тебя хорошо знаю, а, парень? Я практически гожусь тебе в отцы. Мы с тобой встречались всего пару раз. Так с какой стати ты называешь меня Роджером?
– Все в этом городе называют друг друга по имени, – пробурчал Каддо, единственный, кому пришло в голову придти на помощь молодому сценаристу.
Остальные подливали в кофе сливки и подсыпали сахар, а потом самым тщательным образом размешивали.
– Ты что, социолог? Или ведешь журнал хороших манер? Или я определил тебя в протоколисты?
Твелвтрис зловеще уставился на Каддо.
– Мистер Твелвтрис, – начал было Бама.
– Слушаю.
– Не понимаю, почему…
Официантка, обнаружив, что Твелвтрис отодвинул тарелку, потянулась за ней, как обезьяна за кокосом.
Твелвтрис, резко развернувшись, уставился на нее.
– Какого хуя тебе надо?
– Вы отодвинули тарелку. А я подумала…
Она запнулась. Вопреки всему она почувствовала страх и разозлилась на себя за это.
– Что ты подумала?
– Подумала, что вы кончили.
– Ага, значит, ты подумала, что я кончил?
– Выглядело дело так, будто вы кончили.
– Ну, раз ты говоришь, что я кончил, значит я, наверное, кончил.
– Прошу вас, сэр. Если вы…
– Ты, на хер, сказала, что я кончил, значит, я, на хер, кончил.
Каждое слово Твелвтрис чеканил, пропитывая его желчью.
Официантка забрала его тарелку и поставила ее верхней в стопку тех, что уже стояли на тележке. Укатила тележку прочь. Спиннерену было видно, что подбородок у нее дрожит от ярости и отчаяния. Он отхлебнул остывшего кофе.
– Пиздища, – сказал Твелвтрис. – Пиздища только что потеряла работу, но об этом еще не догадывается.
Дженни обвела взглядом сидящих за столом мужчин, мысленно оценивая каждого. Она посмотрела даже на Спиннерена с его невозмутимым взглядом палача, которого ничто из происходящего здесь не касается. Сделай что-нибудь, сказал ему ее взгляд, или, уподобившись остальным, лижи моему отцу ноги. Уподобившись всем этим засранцам.
Спиннерен подался вперед и негромким голосом доверительно произнес:
– Мистер Твелвтрис, эта девушка прибыла сюда откуда-нибудь из Нью-Джерси или из Огайо – одному Богу известно, откуда, – и ей удалось получить работу в этом ресторане. И вдруг однажды вечером с компанией друзей вваливается Роджер Твелвтрис, он же Мистер-Полуночная-Америка. Ах ты, Господи! Она пугается до смерти. – (Твелвтрис начал было улыбаться.) – Она пугается того, что может что-нибудь не так сделать. Что опрокинет салат ему на колени, что подаст ему недожаренный бифштекс. Да и откуда ей знать, какие еще ужасы могут случиться? – (Твелвтрис окончательно расслабился.) – Я хочу сказать, она боится того, что сама загубит самый прекрасный день во всей своей жизни, – и, черт побери, так оно и есть!
– Нет-нет, – пробормотал Твелвтрис таким тоном, словно внушал адвокату приговоренного, что вовсе не обязательно собирается сжигать смертника заживо. Он поглядел на Экрона, потом на Каддо и, наконец, на Баму. – Может, поручить этому парню заняться сценарием? Эдакий ведь он мастер все расписать! Правда ведь, он мастер все расписать?
– Я хочу сказать, что все это вертится в мозгу у несчастной девушки буквально сию секунду, – со стопроцентной уверенностью в собственной правоте добавил Спиннерен.
– Мне нравится, парень, твой образ мыслей.
– Если вам угодно, я подключу Конни к работе над сценарием. Заключу с ним контракт, – сказал Экрон.
– Да к чему он ему нужен, твой контракт? Этот парень, похожий на девушку, он, хотите верьте, хотите нет, частный сыщик. Ищейка. Топтун… Подайте мне счет!
Экрон поднял руку, и официантка исхитрилась сунуть счет ему под мышку. Экрон подписал его, воспользовавшись кредитной карточкой новой киностудии.
– Вам нужна сцена в винном погребке, значит, я напишу вам эту сцену, мистер Твелвтрис, – сказал Бама.
– Что это за херня с мистером Твелвтрисом, а, Джонни? Мы с тобой как-никак собираемся снимать кино. Наше кино. Я для тебя Роджер, и никак иначе! – Он достал из бумажника сотенную и сунул ее под блюдце, давая официантке понять, что это персональные чаевые от Роджера Твелвтриса. – Только проследи за тем, чтобы потом погребок можно было перенести ко мне в дом – ион бы там отлично смотрелся.
Когда все вышли на улицу, Твелвтрис взял Спиннерена под локоток и отвел в сторонку.
– Чем-нибудь конкретным занимаетесь на данный момент?
– Ничем таким, чем я не мог бы пожертвовать.
– И сколько?
– Пятьдесят.
– Боже мой!
Спиннерен начал аккуратно обходить его.
Твелвтрис схватил его за руку, поглядел через плечо, чтобы убедиться в том, что никто не сможет их перебить.
– А эта услуга, которую вы готовы оказать…
– На вас никто ни за что не выйдет.
– И это будет выглядеть как несчастный случай?
– Такое бывает только в книгах, а иногда в делах, имеющих политическую подоплеку. Обычные задания решаются куда прямолинейней. Когда по городу бродит столько психопатов, готовых прирезать каждого, о ком пишут в газетах, вам нужно позаботиться только о двух вещах: чтобы на вас не смогли навесить оружие и чтобы у вас было алиби.
– А если они выйдут на вас?
– Против меня ничего не будет, а оружия не найдут.
На верхней губе у Твелвтриса выступили капельки пота, рука, теребящая кадык, задрожала.
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Твелвтрис. Я знаю: чем проще, тем лучше. И у меня нет ни малейшего желания – у меня, похожего на девушку, как вы изволили выразиться, – садиться за решетку. Так вот, к вопросу о моем гонораре.
– Вы хотите наличными?
– Да, наличными. И на вашем месте я бы приготовил их уже завтра. Я зайду за ними, закончив дело.
– Так быстро?
– Чем быстрее, чем лучше. Ничего фантастического придумывать не придется.
– Я понимаю: чем проще, тем лучше.
– Верно. Сделаю дело, приду за деньгами. Только без всяких свидетелей.
– Мы можем встретиться…
– У вас пляжный дом в Малибу, не так ли? Будьте там в одиночестве следующую ночь. И, на всякий случай, еще одну.
– И никого со мной? А быть с моим алиби?
– Вас впустит охранник, не так ли? Вот это и станет вашим алиби.

Глава двадцатая

Свистун и Нелли прибыли в мотель «Бье Ривеж» со стороны океана, пройдя через Палму и по Главной набережной.
Кто-то из числа бесноватых художников, решив, как видно, покрасить главное здание, расписал каждую его стену и любую второстепенную архитектурную деталь в особый цвет. Вход в дом был на углу: две ступеньки крыльца и двойная дверь с застекленными вставками, настолько грязными, что они тоже казались расписанными.
Сперва Свистун решил, что Нелли вдруг оступилась. Ухватил ее за локоть, чтобы не упала. И только тут понял, что она узнала человека, сидящего в шезлонге в дальнем конце Дадли-корт – он глазел на обнаженную красотку, которую кто-то написал нитрокраской на кирпичной стене здания на другой стороне аллеи.
Видывал Свистун старых актеров и писателей, упустивших в далеком прошлом стопроцентный, казалось бы, шанс. Пивал с ними кофе, выслушивал их рассказы о том, как с ними уже начинали здороваться за руку самые главные знаменитости и как все сорвалось в самую последнюю минуту. О том, как они пропили, просадили, профукали верную удачу. На Четырех Углах и «У Милорда» таких было полным-полно. И не надо ему было ехать так далеко, чтобы встретиться с их точной копией.
Человек, похожий на кучу тряпья, повернул голову в их сторону, Глаза у него оказались молочно-голубого цвета, и на мгновение Свистун решил, будто старик слеп в результате двойной катаракты. Но нет, в этих глазах жила горечь поражения.
– Папа, – еле слышно пробормотала Нелли. А потом позвала вслух: – Папа! Папа! Это я!
Старик встал, джинсы висели на его тощем теле так, словно карлика втиснули в наряд великана.
– Нелли, – сказал он. – С матерью приехала повидаться, верно, Нелли?
Голос был как бы с твердой сердцевиной, но с мягкою оболочкой – голос мечтателя, которому хочется быть героем, но у него ничего не выходит.
Но тут из глубокой сени деревьев послышался другой голос, нежный и чуть насмешливый.
– Солнышко, – позвал он. – Солнышко, солнышко.
На светлое место вышла несколько неопрятно выглядевшая женщина. На ней был отдельный купальный костюм, благодаря чему во всей красе представали чрезвычайно худые шея, руки и плечи. Грудь ее, казалось, была позаимствована у другой женщины – куда большего формата, чем эта. Грудь была не только большой, но и высокой – поразительно высокой для женщины ее лет. Живот и бедра, конечно, вяловаты, а вот ногам могли бы позавидовать многие юные красотки, даже если сейчас эти ноги были в грязных и мокрых пятнах. У нее было тело того типа, которое в одетом виде кажется более обнаженным, чем раздетые тела других женщин.
Волосы ее когда-то были такими же рыжими, как у Нелли, но, судя по всему, в попытке сохранить этот цвет, когда он начал блекнуть, она вовсе погубила их. Теперь ее волосы были похожи на рифленую бумагу, попавшую под дождь. Небрежные пряди свисали на щеки и шею.
В руке она держала большой стакан, до половины налитый красным вином. Другой рукой откинула волосы со лба и убрала их за ухо.
Нелли прошла мимо отца, который почему-то при этом от нее отвернулся.
Она взяла мать за руку, ощутила под пальцами вялую плоть и хрупкую кость, скользнула рукой выше, обняла за плечо и оставила там свою руку, словно прося поддержки вместо того, чтобы оказывать ее. Мать, подавшись вперед, прикоснулась к щеке Нелли. На мгновение они и впрямь показались сестрами: обе выглядели сейчас предельно молодо, хотя видок при этом был у них диковатый.
Они обнялись по-настоящему. А потом, разомкнув объятия, но продолжая держать друг друга за талию, повернулись к Свистуну и к старику.
– Это моя мать, Флоренс Рейнбек, – сказала Нелли.
– Фло, – пояснила та.
– А это мой отец, Джесси Рейнбек.
Свистун повернулся к мистеру Рейнбеку и пожал ему руку. Он увидел в глазах у старика слезы. Поняв, что его слабость заметили, старик мотнул головой в сторону океана.
– Сильный ветер, – пояснил он, хотя стояло полное безветрие.
– Ну что, можешь рассказать мне что-нибудь любопытное? – спросила Перчик.
– Откуда мне знать, могу или нет, если мне неизвестно, что именно тебя интересует?
– Просто расскажи мне, что ты нарыл, и нарыл ли ты хоть что-нибудь.
– Твой парень ведет активную светскую жизнь.
– Что это значит?
– Он был на большом приеме, который устраивал Роджер Твелвтрис в честь совершеннолетия дочери.
– Ну, он весьма представительный молодой человек. Может быть, познакомился где-нибудь с этой девицей. Вот и стал вхож.
– Может быть. А временный охранник у ворот – это твой парень?
– К сожалению, Роджер Твелвтрис не входит в мою клиентуру.
– Спиннерен там долго не задержался. Больше было похоже на то, что приехал и уехал.
– Значит, он там не работал.
– А ты что, подумала, что его могли взять туда телохранителем?
– Мне пришла в голову такая мысль.
– Он ушел раньше, потому что ему надо было заехать на службу за своим соседом.
– А у него есть сосед?
– А ты этого не знала?
– Он очень скрытный парень, а повода вторгаться в его личную жизнь у нас не было.
– До сегодняшнего дня.
– Да, нас кое-что заинтриговало.
– Ты решила выяснить, не хочется ли ему открыть собственное дело.
– С чего ты взял?
– Это нетрудно вычислить.
– Он очень настаивал, чтобы мы заплатили ему за работу еще перед тем, как с нами рассчитался заказчик. А как только твой служащий начинает настаивать на авансе, тебе становится любопытно, с какой стати ему это понадобилось.
– Так дело обстоит практически в любом бизнесе, – заметил Риальто. – Так тебе неинтересно про соседа?
– А это важно?
– Тебе известен пассивный пидер, которого зовут Ян Савода?
– Я уже давно не держу конюшню, Майк. И картотеку на них не веду тоже.
– Ну вот, этот трюкач задирает болт до пупа и берет между ног, как женщина.
– Операция, – сказала Перчик.
Она сказала это вовсе не Риальто. Просто с языка сорвалось.
– Не понял?
– Спиннерен сказал, что ему нужны деньги, потому что его другу необходима операция.
– Ну вот, все и выяснилось.
– Ты очень помог, Майк.
– И сделал это с радостью.
– Я заплатила тебе за три дня.
– Но никакого возврата!
– Знаешь, Майк, это не слишком честно.
– А что, по-твоему, честно, Перчик?
– Честно, если ты отработаешь на меня еще два дня.
– И чем мне надо заняться?
– Будешь следить за Спиннереном. Какого черта! Может, еще что-нибудь нароешь.
– Просто, Перчик, ты не любишь проигрывать.
– А я, Майк, никогда и не проигрываю.
– Хотите выпить? – предложила Фло, глядя прямо на Свистуна, и наверняка ей хотелось, чтобы он ответил утвердительно.
– Нет.
– Что значит нет? Такой большой мальчик, как вы?
– Нет, потому что я завязал, – ответил Свистун.
– Ага, значит, вы из этих, – сказала Фло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35