Способность думать оставила меня, и я склонился над мертвой женщиной. Я протянул руку погладить ее голову, и неожиданно воспаленные глаза ее уставились на меня, она поднялась, скалясь и шипя от жажды. Детвора заливалась от восторга, видя, как их бабушка тянет руку к моему горлу, но она оказалась слишком неповоротлива. Я отступил, поднял пистолет и засадил ей свинец прямо в грудь. Затем что-то острое впилось в мою спину — это пятый ребенок, тот, что заманил меня сюда, цепляясь ногтями, пытался забраться на меня. Я стряхнул его и, когда он рухнул на пол, выстрелил наугад. Пуля разнесла ему череп, и остальные дети начали расступаться, но бабка, к моему ужасу, снова зашевелилась, а с ней и внук, и все они вновь стали наступать на меня. Неизвестно, что было хуже: взгляд мальчика, у которого недостает половины головы, или же голод в глазах других детей, таких же юных и невинных. Самый маленький подбежал ко мне, я оттолкнул его рукой и выскочил из комнаты, захлопнув дверь за собой, и когда вурдалаки снова открыли ее, я был уже у выхода наружу. Дверь была заперта — вот черт, подумалось мне, я же совсем забыл об этом. Я безуспешно боролся с задвижкой, а ребятня уже бежала ко мне, раскрыв свои крохотные ротики, со светящимися триумфом глазами. Одному удалось оцарапать меня, но тут дверь наконец поддалась, и я вылетел наружу, успев захлопнуть ее перед самыми их носами. Я налег на дверь всем своим весом, чувствуя, как маленькие тельца толкают ее изнутри, затем со всех ног устремился к коню и взобрался на него, пока они меня не догнали. Я поскакал галопом прочь, успев краем глаза заметить провожающих меня взглядами детей, которые, словно голодные звери, издавали какие-то хлюпающие звуки. Больше я не оглядывался, направив все свои усилия на то, чтобы поскорее добраться до базилики. Я должен был во что бы то ни стало найти Гайдэ, пока она еще жива.
Впереди мерцал огонек пламени. Легким галопом я подъехал к арке базилики — там стоял какой-то человек с высоко поднятыми руками, его силуэт четко выделялся на оранжевом фоне огня. Он смеялся, и в смехе этом я услышал отзвук издевательского ликования. Он смотрел на меня и продолжал хохотать — это был Горгиу. Когда я проезжал мимо него, он попытался прыгнуть на меня, но конь ударил его копытом по голове, и бедняга отлетел назад. Я погнал коня к базилике во весь опор. Темные силуэты отовсюду смотрели на меня; тут был и священник, глаза которого так же, как и у остальных, излучали смерть. Твари сбились в кучу в дальнем конце церкви вокруг развалин башни. Я подскакал к ним, сбивая одних и расталкивая других, когда они тщились стащить меня с седла.
— Байрон! — донесся крик Гайдэ.
Она стояла на верхней ступеньке, одетая мальчиком-слугой. В обеих руках ее было по горевшему факелу, а перед ней пылал костер. Она перепрыгнула через пламя и побежала вниз по лестнице. Один из монстров двинулся было за ней, но я прицелился и выстрелил из пистолета, и тот отступил с пулей в груди. Я посмотрел по сторонам и увидел лошадь Гайдэ — она была мертва, алчные человеческие пиявки лежали рядом, присосавшись к ней.
— Прыгай, — крикнул я Гайдэ.
Она прыгнула и чуть не упала, но успела зацепиться за сбрую моего скакуна, и я на ходу втянул ее в седло, крепко сжав руками. Мы мчались не разбирая пути. Скалы и оливы проносились мимо, и я знал, что, если мы хотим спастись, надо скорее выбраться на дорогу. Внезапно зигзаг молнии прорезал небо над пиками гор.
— Справа! — прокричала Гайдэ.
Я кивнул и взглянул туда. Там была дорога, выходящая из замка, и при очередной вспышке молнии я увидел еще кое-что — скопище черных фантомов, они валили из ворот в стене и бесцельно растекались в разные стороны, подобно куче листьев, разносимых бурей. Когда мы выехали на дорогу, они, казалось, учуяли человеческую кровь, и их верещание заглушало теперь шум ветра; но догнать нас они были не в силах, а впереди никто уже нам не преграждал путь. Вскоре мы скрылись за поворотом, и они исчезли из виду.
Я уже начал верить в наше спасение. Но когда мы проезжали под аркой, обозначавшей древний предел деревни, я вдруг почувствовал, как что-то тяжелое свалилось мне на спину, и я, выпав из седла, очутился на земле. Кто-то дышал мне в шею гнилым смрадом. Я пытался повернуться и схватить нападавшего, чьи острые, как лезвия, ногти впились в мою руку.
— Только не дай ему укусить тебя! — кричала Гайдэ. — Байрон, не дай ему испить твоей крови!
Существо, похоже, отвлеклось на ее крики, оно : обернулось, и в тот же миг я сумел выскользнуть из его объятий и разглядеть вампира. Это оказался Петро, но как он изменился! Кожа его приобрела восковой оттенок, присущий трупам, зато глаза сверкали, как у шакала, и, увидев, что я вырвался, они вспыхнули красным, и он вновь бросился на меня. Я схватил его за горло, пытаясь столкнуть с себя, но он оказался слишком сильным, и я снова почувствовал его гнилое дыхание, а челюсти его клацали все ближе и ближе к моей шее. Смердение было невыносимым, и состояние мое было близко к обмороку.
— Петро! — слышал я крики Гайдэ. — Петро!
Тут его слюни потекли мне на лицо, и последние силы оставили меня. Я приготовился встретить смерть или, скорее, мертвую жизнь, ставшую судьбой целой деревни. Но затем раздался глухой звук. Петро скатился с меня. Я открыл глаза. Гайдэ стояла надо мной с тяжелым камнем в руках. Камень был в крови, и волосы налипли на него. Петро лежал рядом недвижим, но постепенно мышцы его опять напряглись, а его пальцы поползли к ногам Гайдэ, которая тут же выхватила из-под плаща распятие и изо всех сил вонзила его брату в сердце. Петро завизжал точно так же, как и его брат до этого, фонтан крови брызгами разлетелся от его груди. Гайдэ вытащила распятие из мертвеца, затем легла рядом и стала рыдать, хрипло, без слез.
Я обнял ее и, когда слезы потекли наконец по ее щекам, с нежностью взял ее за руку и повел к коню. Я не проронил ни слова — а что я мог ей сказать?
— Мчи во весь опор, — прошептала Гайдэ, когда мы двинулись. — Подальше от этого места. Мы никогда больше не вернемся сюда.
Я кивнул и пришпорил лошадь, и она понеслась галопом вниз по горной дороге.
Лорд Байрон замолчал. Он сжимал ручки кресла и тяжело дышал.
— И вы уехали? — в нетерпении спросила Ребекка. — То есть вам удалось бежать оттуда навсегда? Лорд Байрон грустно улыбнулся.
— Мисс Карвилл, ради бога, это ведь моя история. Вы до сих пор вели себя очень великодушно, не прерывая моего рассказа. Пожалуйста, не портите этого впечатления.
— Простите меня…
— Но?..
Ребекка утвердительно улыбнулась.
— Совершенно верно, но вы так и не объяснили, что же произошло с деревней. Это-то вы можете мне рассказать?
Лорд Байрон поднял брови.
— Как все они могли так быстро измениться? Это дело рук паши? Горгиу?
Лорд Байрон вновь едва заметно улыбнулся.
— Подобные вопросы, как вы легко можете себе представить, волновали меня не меньше. Мне не хотелось донимать Гайдэ расспросами, я не хотел, чтобы она вспоминала то, что случилось с ее семьей. Но тем не менее, по мере того как гроза усиливалась, я вынужден был думать о месте, где мог бы ее переждать, поэтому мне надо было знать, безопасно ли будет сделать остановку или мы должны ехать всю ночь.
— Ваш конь, если он нес вас обоих… я полагаю, вы могли загнать его?
— Нет. Мы встретили кое-кого. Видите ли, у моста, где мы раньше повстречали Горгиу, — мы как раз этот мост переезжали, — из пелены дождя вдруг возник всадник, он вел на привязи вторую лошадь и окликнул меня по имени. Это был Висцилий. Он дожидался меня.
— Бросить вас, мой господин? — сказал он, скаля зубы из-под густых усов. — Только потому, что вурдалак дал мне деньги? — Он сплюнул и разразился проклятьем в адрес паши. — Откуда ему знать, — продолжал Висцилий, — что и разбойник чтит свою честь не меньше, чем священники падки до золота и мальчиков?
Очередной поток брани хлынул из его уст, а затем он сказал, что построил хижину в скалах.
— Мы двинемся на рассвете, мой господин, но теперь девушке необходим отдых. Там есть огонь и еда, — он подмигнул, — да и раки тоже найдется.
Я не мог ничего возразить, даже поблагодарить его мне было трудно. Помни, сказал я себе, людей с добрым сердцем следует искать среди разбойников.
Даже Гайдэ как будто ожила, когда мы расположились у огня. Она все еще не разговаривала, но, отужинав, я начал задавать ей вопросы о наших шансах на спасение — станут ли твари из деревни преследовать нас или нет? Гайдэ покачала головой. Она сказала, что это исключено, если паша действительно уничтожен. Я спросил, что она хочет этим сказать. После недолгого раздумья она прерывистым голосом стала объяснять: когда паша делает человека вурдалаком, тот становится чудовищем, все существование которого заключено лишь в ненасытной жажде человеческой крови. Некоторые из этих существ всего лишь зомби, целиком зависимые от воли паши; другие же переходят в состояние животной жестокости, заражая тех, у кого они пьют кровь таким же всепоглощающим безумием. Она запнулась, и Висцилий протянул ей бутыль с раки. Гайдэ отпила из нее и продолжила рассказ. Как она полагает, именно таким сделали ее отца. Она взглянула на меня. Глаза ее горели ненавистью.
— Он должен был знать, к чему это приведет. Он сделал это совершенно осознанно, обрек моего отца, семью, целую деревню на участь живых мертвецов. Но, Байрон, если ты убил его, создания тоже начнут умирать, и нам ничего не грозит. Если ты убил его…
— Что это значит, если? Я застрелил его, я видел, как он умер.
Висцилий хмыкнул.
— Вы выстрелили ему в сердце, мой господин?
— Да.
— Вы в этом точно уверены, мой господин?
— Черт возьми, Висцилий, я трость могу расщепить с двадцати шагов, а уж в сердце с двух я всяко попаду.
Висцилий пожал плечами.
— Ну, тогда нам, кроме татар, бояться некого.
— Кроме солдат паши? Им-то зачем за нами гнаться?
Висцилий снова пожал плечами.
— Отомстить за смерть Вахель-паши, разумеется. Он опять взглянул на меня и улыбнулся.
— Милосердия у них столько же, сколько и у разбойников.
— Столько же? Ну уж нет, с разбойниками им в милосердии не тягаться.
Висцилий оскалил зубы в ответ на мой комплимент, на который он и не думал напрашиваться, и его теплота тронула меня.
— Нет сомнения, — сказал я, — что мертвые твари сожрут солдат.
— Будем надеяться, что так.
Висцилий вытащил свой нож и уставился на него.
— Но я бы на месте татар спалил деревню и дождался рассвета.
— А солнечный свет убивает этих существ?
— Это и ребенку ясно, мой господин.
— Но я видел пашу при свете дня.
— Ему ничего не страшно, — сказала вдруг Гайдэ, обхватив себя руками. — Он старше, чем эти горы, и укус его смертельнее змеиного, что же ему бояться каких-то солнечных лучей? Но солнце действительно делает его слабее, и он теряет все силы, когда в небе нет луны, чтобы восстановить их.
Она схватила мои руки и страстно поцеловала их.
— Вот почему нам необходимо отправиться в дорогу завтра же, с первыми лучами. И ехать как можно быстрее, с такой скоростью, на которую только способны наши лошади. — Она кивнула. — Только тогда мы освободимся от них. — Она улыбнулась мне. — Ты помолился богине, Байрон, как я тебя просила?
— Да.
— И она услышала твои молитвы?
— Несомненно, — прошептал я. Я нежно поцеловал ее в лоб.
— Она не могла не услышать.
И я велел ей идти спать.
Висцилий всю ночь провел на часах, будто был сделан из камня. Я хотел было сидеть с ним, но тут же стал клевать носом, а едва я сомкнул глаза, как он уже шептал мне на ухо, что вот-вот начнет светать. Я взглянул на небо — гроза прошла, и ранний утренний воздух был прозрачен и чист.
— Сегодня будет жарко, — прошептала Гайдэ, когда мы собирались в путь.
Я посмотрел на нее. Ее щеки были свежи, как рассвет на востоке, а глаза сияли светом рождающегося дня. Я впервые увидел, что из-под мрака воспоминаний в ней пульсирует свобода, о которой до сих пор она лишь мечтала.
— У нас получится, — сказал я, крепче сжимая ей руку.
Она ответила кивком, села в седло, подождала, пока мы с Висцилием последуем ее примеру, и затем поскакала по тропе.
Мы гнали лошадей во весь опор, а солнце между тем поднималось все выше и палило все сильнее. Время от времени Висцилий слезал с коня и взбирался на какой-нибудь утес или выступ в скале, а когда догонял нас, то лишь улыбался и качал головой. Но около полудня, когда он в очередной раз спустился к нам, он выглядел хмурым и, поравнявшись с нами, пробормотал, что видел облако пыли. Хотя и далеко, но оно двигалось.
— В нашу сторону? — спросил я. Висцилий пожал плечами.
— Они едут быстрее нас?
Василий пожал плечами во второй раз:
— Если это татары, то очень может быть. Я тихо выругался, глядя вперед на дорогу, потом оглянулся через плечо на голубое безоблачное небо.
— Куда же нам деваться, Висцилий? — медленно спросил я. — Как нам скрыться?
— Надо выехать за пределы владений паши. Они не посмеют преследовать знатного иноземного господина дальше этих границ, тем более если этот господин — друг великого Али-паши.
— Ты уверен в этом?
— Да, мой господин.
— Где же эта граница?
— На Миссолунгской дороге. Там есть небольшая крепость.
— И долго ли еще до нее ехать?
— Пару часов, а если поторопимся — успеем и за полтора.
Гайдэ посмотрела на небо.
— Уже почти полдень. Солнце начнет клониться к горизонту. — Она обернулась ко мне. — Мы должны ехать как можно быстрее. Скакать, словно сам дьявол гонится за нами.
И мы помчались. Прошел час, но ничто не нарушало тишину жаркого дня, кроме звука копыт наших коней, поднимающих за собой облака белой пыли и несущих нас к Миссолунгской дороге. Мы остановились у ручья — у этого прекрасного зеленого оазиса среди скал и камней, чтобы напоить наших лошадей. Гайдэ спешилась, но, едва наполнив свой бурдюк, она оглянулась и увидела смутное облачко пыли вдалеке.
— Ты нам об этом говорил? — спросила она Висцилия.
Мы оба посмотрели туда.
— Они приближаются, — сказал я. Висцилий кивнул.
— Берите коней, — велел он, оттаскивая свою лошадь от воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42