— Надеждой.Я улыбнулась. На душе у меня просветлело.— Разве можно почуять надежду? Она кивнула.— Если знаешь как.— А что с кончиками пальцев?— Посмотри на них.Я поднесла к глазам левую руку, но поначалу ничего не увидела. Потом у меня перехватило дыхание. Кончики моих пальцев стали менять цвет — теперь у них был цвет облаков в небесах. Словно свежий ветер гнал по небу перистые облачка — белые, пурпурные и красно-оранжевые. Они стремительно двигались по подушечкам моих пальцев. Цвета штормов, солнечных закатов, раннего утра. Они все вместе пролетали теперь перед моими глазами.Наверное, от изумления я издала какой-то звук, потому что в этот миг все цвета исчезли и мои пальцы приобрели свой обычный цвет. Я некоторое время не сводила глаз со своей руки. Потом взглянула на Франсес, но уже совсем иначе, чем прежде.— Вот что я увидела, когда мы ездили в Крейнс-Вью. Тебе это не увидеть — опыта нет. Сейчас я тебе помогла, чтобы ты сама могла убедиться.— И это происходит со всеми женщинами? У всех такие пальцы? У всех беременных?— Да.— И вас в Румынии научили это видеть?— В числе прочего.— А что еще вы умеете, Франсес? Она шумно вздохнула.— Немного. Я была слишком молода, чтобы оценить то, что мне предлагали. Знания гнались за мной по пятам, но я была проворнее. Когда ты молод, тебя интересуют только светские таланты, Миранда. Чтобы производить впечатление на окружающих и быть везде принятой. Но эти люди, а принадлежали они к самым разным слоям общества, хотели научить меня совершенно непостижимым вещам, потому что я была с Шумдой. Ах, если б у меня достало терпения и усердия! Я познакомилась со жрецом езиди, с братством сармунов… Ты и представить не можешь, каких людей я там знала! Но меня ничем было не пронять. Молодые словно из резины сделаны — от них все отскакивает. Шумда меня называл бимба визиа-та — своим испорченным ребенком, и совершенно заслуженно. — Она снова вздохнула и потерла руками бока. — Когда стареешь, слишком много говоришь с тенями. Старые воспоминания, запоздалые раскаяния. Я могла очень многому научиться, когда была молода, но я этого не сделала — огромная моя ошибка. Но кое-что я умею. Узнала, что ты беременна. Я знаю: все, что с тобой сейчас происходит, это следствие твоей беременности.— А призрак Джеймса? Звуки, которые я слышала на лестнице? Малыш в нашем доме?— Они тоже часть этого. Поверь, все это тебе сейчас необходимо. В твою жизнь скоро войдет нечто великое и значительное, а все происходящее — только часть увертюры.Подойдя ко мне, она положила ладони мне на плечи и поцеловала мою макушку. Она впервые меня поцеловала.* * *Когда я вернулась в Крейнс-Вью, дождь взял небольшую передышку, а небо было затянуто темными грозовыми тучами. Выйдя из поезда, я остановилась на платформе и уставилась в мрачное небо. Я вспомнила кончики моих пальцев и все, что произошло сегодня в квартире Франсес. От пережитого за этот день я порядком устала, но решила пройти милю до нашего дома пешком. Мне хотелось размяться. Воздух был свежим и бодрящим, какой всегда бывает за городом после дождя.Я шла, дыша полной грудью, и вспоминала слова Франсес. Сильнее всего отдавались у меня в мозгу ее слова «иной мир существует» — словно бой часов в полночь. Хочу я этого или нет, тот мир стал частью моего. Мне придется его принять и следовать туда, куда он меня поведет. Но как все это отразится на наших с Хью отношениях? И на нашем ребенке?Франсес рассказала мне об одном скучном типе, который внезапно, уже достигнув средних лет, обрел способность видеть, как станет выглядеть в старости тот или иной человек. До конца своих дней ему приходилось жить с этим… талантом? Проклятием? Как такое назвать?Другой человек неожиданно обнаружил у себя способности хироманта. Этот счастливчик в конце концов сошел с ума, потому что он дошел до такого состояния, когда ничего другого не видел, кроме людских ладоней и начертанных на них судеб.— Вас подбросить? Вид у вас усталый.Подняв голову, я встретилась взглядом с Маккейбом, облокотившимся на крышу своей машины» возле булочной. В одной руке у него был французский рогалик, в другой — картонный пакет молока.— Нет, спасибо. Я только что с поезда, и прогулка пешком просто возвращает меня к жизни. Но у меня есть к вам вопрос.Он осклабился и кивнул.— Проехаться не хотите, но вопрос задать желаете. Ладно. Валяйте.— Знали ли вы когда-нибудь человека с необычными способностями? Который мог бы предсказывать будущее, читать по ладони или что-нибудь в этом роде?Он ответил без колебаний:— Моя бабка. Ну была бестия, я вам скажу. Всегда знала, если я вру. У нас в семействе о ней легенды ходили. Никто не осмеливался сказать ей неправду, потому что она всегда знала. А хуже всего было то, что она колотила тех, кто ей врал. Соврешь — трах тебе! Когда я был мальчишкой, она мне тысячу затрещин влепила. Представляете, что я был за шустрила? А почему вы спросили?Я Маккейба совсем не знала, но у меня вдруг возникло желание рассказать ему обо всем. Может, после всего случившегося в тот день мне нужен был друг.— Ах да, — продолжал он. — И Франсес Хэтч тоже из таких. Она, бывает, настраивается на потусторонние каналы. — В его машине заверещала рация, и он наклонился, чтобы лучше слышать. Я не могла разобрать ни слова.— Мне надо отчаливать. Кто-то орет во все горло на Скидмор-стрит. — Забираясь в машину, он сунул в рот остаток рогалика, а в машину сел, держа пакет с молоком в руке.Он уехал прежде, чем я успела ему все рассказать. А кричала японка. Некая миссис Хаяси. Прежде я никогда ее не видела. Она проглотила слишком много таблеток, и у нее начались галлюцинации, которые сводили ее с ума. Ее дети стояли на подоконниках высотного здания и весело махали ей руками. Пока, мама. Потом один за другим они стали прыгать вниз. Она смотрела, как они летели вниз и разбивались о землю прямо перед ней. Я видела ее лицо, широко открытый рот, слышала ее безумные вопли, умолявшие о помощи.Соседи стояли у окна ее маленького домика на Скидмор-стрит и смотрели, как она катается по полу, рвет на себе волосы и выкрикивает слова на языке, которого никто из них не понимает.Я это видела.Пятью часами позже вернулся Хью, бледный и совершенно вымотанный. Он прошел в гостиную, сел в свое новое кресло и издал протяжный стон. Я принесла ему выпить и спросила, что еще для него сделать. Он без улыбки поцеловал мне руку и ответил, что ничего. Мой милый — он поднял на меня усталые глаза и извинился, что не смог прийти на ужин пораньше. У него был ужасный день. Сорвалась серьезная сделка по продаже редкой скрипки Гваданьини. Он разругался со своими помощниками. Звонила Шарлотта и обвиняла его во всех смертных грехах.Я села на пол возле него и прижалась щекой к его ноге. У меня была для него замечательная новость, но я молчала. Скажу после еды. Я ее приготовлю, и это будет замечательная, самая роскошная еда, какую я когда-либо делала. А потом, когда нам обоим станет лучше и день снова будет принадлежать нам, придет время для моего сюрприза. Не раньше.Мы помолчали. Снова пошел дождь. Голос Хью, когда он заговорил, звучал приглушенно и тускло, словно лишился всех своих прежних красок.— Знаешь, что я люблю? Оставить летом окна открытыми и лечь спать. Твоих щек касается легкий ветерок. Начинаешь дремать, а ветер крепчает, но тебя уже так разморило, что ты не в силах ничего с этим сделать. А потом посреди ночи тебя будит оглушительный удар. Снаружи бушует непогода, створки окна хлопают, словно аплодируют грозе. И ты встаешь — спать хочется до чертиков, но тебя уже словно током шарахнуло, и ты тащишься закрывать окна. Все вокруг мокрое: подоконник, пол… Пока ты спал, сюда задувало, и теперь тут море разливанное.Самое лучшее — это встать у открытого окна, чтобы промокнуть. Я опираюсь о подоконник и высовываю голову наружу. Дождь хлещет в лицо, вокруг творится что-то невообразимое. Три часа ночи, кругом никого, кто мог бы это видеть. Только ты. Все это представление для тебя одного.Я обняла и сильно сжала его ногу. Его рука опустилась мне на голову и потрепала меня по волосам. Несколько минут мы сидели не шевелясь. Единственным, что изменилось за это время, были звуки ветра снаружи. Рука Хью замерла. Дождь мало-помалу прекратился. Все застыло. Тишина была густой, как мех. Несмотря на все сюрпризы и волнения этого странного дня, следующие несколько минут были самыми спокойными и умиротворяющими в моей жизни.Когда я наконец шевельнулась, чтобы встать, потому что у меня затекла спина, и потому что пора было готовить обед, и потому что после я смогу сказать Хью о нашем ребенке, его рука соскользнула с моей головы. Я увидела, что он спит.Он был мертв. Часть вторая Налог на грех Через три дня после похорон я снова увидела Хью.Стоя у кухонной раковины, я выглянула в окно, выходившее на маленький двор позади дома. Я не чувствовала своего тела. И вообще ничего не чувствовала. После его смерти я пребывала в каком-то ходячем ступоре, иначе мне было бы еще хуже.Меня удивило, что боль утраты заглушалась обретением такой прорвы всяких ужасных вещей. Я приобрела бездну свободного времени. Будь он сейчас здесь, мы бы делали что-нибудь вместе. Теперь же делать было нечего. Будь он сейчас здесь, я бы делала это для него. Теперь же делать было нечего. Будь он сейчас здесь, я бы дотрагивалась до него, говорила с ним, знала, что он в соседней комнате… этот ряд был ужасен и бесконечен.Как и пространство вокруг меня. Пространство на нашей новой двуспальной кровати, в доме, в совместной жизни, которая у нас только начиналась. Пустое кресло Хью, его пустые туфли, аккуратно выставленные в ряд в его шкафу, стол с одним прибором.Тишина стала оглушительной, дни — длиннее, ночи — невыразимыми. Я внезапно стала с каким-то трепетом сродни религиозному относиться к его вещам и всему, что ему нравилось, — его кофейной чашке, бритве, любимым рецептам, телевизионным шоу, цвету, деревьям. Я не отрываясь смотрела на коробки, в которые он упаковал свои вещи при переезде, со смешными надписями, сделанными его рукой. «Отель „Тарзан“». Иногда, протянув руку, я дотрагивалась до какой-то вещи. Одни были шероховатыми. Другие гладкими. Но все они принадлежали Хью. Серебряный перочинный ножик со сломанным лезвием и надписью «Сараево». Кепка-бейсболка цвета клюквы с надписью «Эрлхэм». Томик стихов, озаглавленный «Неизвестный Рильке». С тоскливым чувством я перевернула пару страниц и, не осознавая, что делаю, прочла следующее:Теперь мы пробуждаемся с воспоминаниями, видим былое; нежный шепот, который когда-то наполнял нас истомой, сидит теперь молча рядом с взлохмаченными волосами.В другой коробке были палочки, которые он собрал. Увидев их, я сразу вышла из комнаты.Я перебирала в памяти его мысли, его мнения, взгляды, шутки, слова, сказанные экспромтом, на ходу, всерьез. Все. Я это записывала, потому что мне хотелось сохранить все следы Хью Оукли для меня и нашего сына. Часами я просиживала в его кресле, стараясь припомнить все. Но это было все равно что собирать по зернышку целый мешок риса, просыпавшийся на белый, щелястый пол. Зернышки разлетелись по всему полу, и большая их часть невидима.Держа в руке стакан воды, я стояла возле кухонного окна и смотрела во двор. Поймала себя на том, что улыбаюсь. Мне вспомнилось нечто новое: Хью однажды сказал, что в этом дворе нам следует посадить тыквы и подсолнухи, ведь они — клоуны в королевстве растений. Разве можно не усмехнуться при виде тыквы? И не улыбнуться, глядя на подсолнух? Я глотнула воды из стакана и почувствовала, как холодная влага пролилась в горло. Приложила стакан ко лбу и провела им несколько раз от виска к виску. Зазвонил телефон, и я закрыла глаза. Кто там на этот раз? И что я им могу сказать? Оставьте меня в покое. Неужели вы не можете просто оставить меня в покое? Я снова открыла глаза.Футах в двадцати от меня во дворе стояли Хью и мальчик, которого я видела во время первого посещения этого дома. Телефон зазвонил снова. Хью выглядел в точности как в день своей смерти. На нем была та же одежда — темные брюки, белая рубашка и ирландская синяя твидовая спортивная куртка, которую он так любил. Телефон не умолкал.На фоне трелей звонка я уловила какой-то стук. Опустив глаза, я обнаружила его источник: у меня тряслась рука, и стакан с водой дробно стучал о край раковины.Мальчик повернулся ко мне спиной и склонился к земле. Включился автоответчик. Я услышала свой спокойный голос, произносивший прежнее: «Нас нет дома, но оставьте, пожалуйста, сообщение…»Пытаясь унять дрожь в руках, я открыла окно и окликнула Хью по имени. Не знаю, кричала ли я, говорила обычным голосом или шептала. Он взглянул на меня и коротко взмахнул рукой, так, будто я звала его на ленч и он давал понять, что придет через минуту. Но он меня услышал! И он действительно был там! Но он умер. Но он там был.Я была так ошарашена, так захвачена видением Хью, что даже не замечала, чем тем временем занимается мальчик. Не видела, как он поднял и швырнул камень.Он попал мне в лицо. Я вскрикнула и отшатнулась. Прижала ладони к лицу, и по пальцам заструилась теплая кровь. Я обо что-то споткнулась и, подвернув ногу, упала на пол. Попыталась выставить вперед руку, чтобы смягчить падение, но она была вся в крови и, коснувшись пола, скользнула по нему в сторону. Со всего маху я ударилась головой.Я лежала на боку, пыталась моргать, чтобы в голове прояснилось. Все вокруг замедлилось, чуть ли не замерло. Кровь попала мне в глаза, и я никак не могла толком их разлепить. Голова у меня ужасно кружилась. Я лежала неподвижно и слышала свое прерывистое дыхание. Собравшись с силами, я вытерла лицо и открыла глаза. Я увидела камень на полу. Вот обо что я споткнулась. Он был большим, серебристо-коричневым. Большой камень на кухонном полу. Помню, что подумала уже тогда, уже там: откуда он здесь взялся?А потом случилась еще одна странная вещь. Где-то рядом засмеялся ребенок.У меня в голове все смешалось. Я старалась на чем-нибудь сосредоточиться, вытерла глаза от крови;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36