Вот в таком положении вы сейчас и оказались. Многим очень давно хотелось вашей крови.
– Я не собираюсь истекать кровью. – Я оттолкнула тарелку.
– Док, – он выпустил дым, – вы уже кровоточите. А здравый смысл подсказывает мне, что, если, плавая с акулами, начал кровоточить, вылезай из воды к чертовой матери.
– Мы можем на пару минут как-нибудь обойтись без избитых фраз?
– Послушайте. Я могу сказать то же самое по-португальски или по-китайски, но вы же не станете меня слушать.
– Если по-португальски или по-китайски, обещаю послушать. Даже если вы все же решите говорить по-английски, то, пожалуй, послушаю.
– Подобными замечаниями вы вряд ли завоюете себе симпатии. Именно об этом я и говорил.
– Я же сказала это с улыбкой.
– Мне доводилось быть свидетелем того, как вы с улыбкой производили вскрытие.
– Ничего подобного. Не с улыбкой, а со скальпелем.
– Иногда между ними нет большой разницы. Я видел, как вы своей улыбкой наносили раны защитникам.
– Если я такой жуткий человек, как же мы с вами оказались друзьями?
– Потому что я отгородился еще большим количеством стен, чем вы. Суть в том, что я ловлю белок среди деревьев, а вы плаваете среди акул. И те и другие норовят нас укусить.
– Марино, вы спятили.
– Да, вы не ошиблись, и именно поэтому я бы хотел, чтобы вы на некоторое время притаились, док. Честное слово, – сказал он.
– Не могу.
– Могу вам честно сказать, что это будет похоже на столкновение интересов, если вы начнете копаться в этих делах. Вас только еще больше очернят.
– Умерла Сьюзан. Умер Эдди Хит. Умерла Дженнифер Дейтон. У меня в офисе коррупция, и мы не можем точно сказать, кто отправился на электрический стул пару недель назад. А вы предлагаете мне, чтобы я просто отошла в сторонку и подождала, пока все само собой каким-то таинственным образом не уладится?
Марино потянулся за солью, но я перехватила ее.
– Нет. А перец – сколько угодно, – сказала я, пододвигая перечницу.
– Да я сдохну от такой здоровой диеты, – проворчал он. – Еще немного, и она мне так осточертеет, что я возьмусь за все подряд. Выкурю одну за другой пять сигарет, бурбон в одну руку, кофе – в другую, съем бифштекс, жареную картошку с маслом, сметану, соль. И пропади все пропадом.
– Нет уж, пожалуйста, не надо так с собой поступать, – сказала я. – Лучше уж позаботьтесь о себе и не умирайте хотя бы раньше меня.
Некоторое время мы молча ели.
– Док, вы не обижайтесь, но мне хотелось бы знать, что вы надеетесь выяснить по поводу тех чертовых перышек-пушинок?
– По возможности, откуда они взялись.
– Я могу разрешить ваши сомнения – от птиц.
* * *
Расставшись с Марино около семи вечера, я вернулась в центр города. Температура на улице поднялась почти до пяти градусов, вечер был теплым, дождь хлестал порой настолько сильно, что многие машины останавливались переждать очередной порыв. Желтые, как пыльца, фонари за моргом были похожи на расплывчатые кляксы, главный подъезд закрыт, на автостоянке ни одной машины. Войдя в здание, я пошла по ярко освещенному коридору мимо секционной и, по мере приближения к офису Сьюзан, чувствовала, как у меня учащается пульс.
Я не знала, что могу там найти, но, открыв дверь, сразу направилась к картотеке, потом просмотрела ящики стола, каждую книжку и старое телефонное сообщение. Все выглядело так же, как и до ее смерти. Марино имел большой опыт осматривать чьи-то владения, не нарушая присущего им беспорядка. Телефонный аппарат по-прежнему косо стоял на правом углу стола, его перекрученный шнур был похож на штопор. На зеленой промокательной бумаге лежали ножницы и два карандаша со сломанными грифелями, ее халат висел на спинке стула. Памятка о назначенном каким-то врачом приеме все еще была приклеена к монитору ее компьютера, и, глядя на ее аккуратный, слегка наклонный почерк, я внутренне содрогнулась. Когда она сломалась? Когда вышла замуж за Джейсона Стори? Или разрушительный процесс начался гораздо раньше, еще когда она была просто дочерью щепетильного священника, одной из близнецов, у которой убили сестру.
Сев на ее стул, я пододвинулась к картотеке и стала просматривать содержание ее материалов. В основном это были проспекты и другая печатная информация по поставкам хирургических материалов и других принадлежностей для морга. Ничто особо не привлекло моего внимания, пока я с любопытством для себя не обнаружила, что она сохранила практически все записки с указаниями, полученные ею от Филдинга, но ни одной ни от меня, ни от Бена Стивенса, хотя я знала, что мы посылали их в огромном количестве. Дальнейший осмотр ящиков и книжных полок был также безрезультатным, и тогда я сделала вывод о том, что наши записки кто-то взял.
Поначалу я решила, что их мог унести Марино. Потом меня словно что-то кольнуло, и я кинулась к себе наверх. Открыв дверь своего офиса, я прямиком направилась к ящику, где лежали подшитые бумаги и документы – письменные указания по работе, телефонные переговоры, распечатки полученных мною сообщений, корректировки бюджета и наброски долгосрочных планов. Я начала рыться в ящиках и скоросшивателях. Я искала толстую папку, в которой хранились копии всех письменных указаний для моих сотрудников и сотрудников других организаций за последние несколько лет. Я обыскала и офис Роуз и, вернувшись к себе, вновь досконально осмотрела все, что можно. Папка исчезла.
– Ах ты мерзавец, – еле слышно вымолвила я, выйдя в коридор вне себя от негодования. – Мерзавец.
Офис Бена Стивенса был настолько вылизан и продуманно обставлен, что он напоминал витрину мебельного магазина. Его письменный стол с яркими медными ручками и отделанной красным деревом столешницей был выполнен в уильямсбургском стиле, на полу стояли медные лампы с темно-зелеными абажурами. Пол был закрыт персидским ковром машинной работы, стены украшены большими фотографиями горнолыжников, игроков в поло на норовистых лошадях и бесстрашных моряков в бушующем море. Я начала с того, что взяла личное дело Сьюзан. Резюме и все положенные документы были внутри. Отсутствовали несколько благодарностей, выписанных и подшитых лично мною к ее делу. Я стала просматривать ящики стола и обнаружила в одном из них коричневый несессер с зубной щеткой, зубной пастой, бритвой, кремом для бритья и небольшим флаконом одеколона.
То ли это было едва ощутимое движение воздуха, когда бесшумно открылась дверь, то ли я просто по-звериному почувствовала чье-то присутствие. Подняв глаза, я увидела стоявшего в дверях Бена Стивенса, наблюдавшего за тем, как я завинчивала крышечку на флаконе с одеколоном. Наши ледяные взгляды встретились, последовала долгая пауза. Я не чувствовала страха. Меня совсем не смутило то, за чем он застал меня. Во мне лишь кипело негодование.
– Что-то вы сегодня неожиданно поздно, Бен.
Застегнув молнию на его несессере, я опустила его обратно в ящик. Я положила сложенные руки на стол, мои движения и речь были нарочито неторопливыми.
– Мне всегда нравилось оставаться после работы, потому что вокруг никого больше нет, – сказала я. – Ничто не мешает. Никто не войдет и не отвлечет тебя от того, что ты делаешь. Ни лишних глаз, ни ушей. Ни звука, за исключением редких шагов охранников. А мы хорошо знаем, почему их шаги раздаются так редко, только в том случае, если что-то привлекло внимание, потому что они страсть как не любят захаживать в морг когда бы то ни было. Я не знала ни одного охранника, который бы отличался в этом плане от других. То же самое и с уборщиками. Они даже не спускаются вниз, а здесь делают лишь самый минимум. Но это спорный вопрос, не правда ли? Сейчас уже около девяти. А уборщики к половине восьмого уж наверняка уходят домой.
Удивительно, как я до сего момента не догадалась. Ни разу не осенило. Возможно, это печальное свидетельство того, насколько я была занята. Вы говорили полиции, что практически не знали Сьюзан как человека, хотя частенько подбрасывали ее на работу и домой, как, например, в то снежное утро, когда я делала вскрытие Дженнифер Дейтон. Я помню, что в тот день Сьюзан была сама не своя. Она оставила тело посреди коридора, набирала какой-то номер по телефону и тут же повесила трубку, стоило мне войти в секционную. Я сомневаюсь, что у нее был какой-то деловой звонок в семь тридцать утра, когда большинство людей не могли в непогоду выехать из дому. И в офисе звонить было некому – еще никого не было, кроме вас. Если она набирала ваш номер, почему же она так судорожно попыталась скрыть это от меня? Может быть, потому, что вы являлись для нее кем-то еще, кроме прямого начальника?
И, конечно, наши с вами отношения – не менее интригующий момент. Вроде бы все нормально, и тут вдруг вы заявляете, что я самый отвратительный босс на всем белом свете. Я и задумалась, только ли Джейсон Стори наговорил столько всего журналистам. Просто невероятно, чти я вдруг из себя представляю. Такой образ. Тиран. Неврастеничка. Человек, который каким-то образом причастен к смерти своей сотрудницы.
У нас со Сьюзан были довольно хорошие, дружеские отношения, до недавних пор, Бен, как и у нас с вами. Однако сейчас это только слова, потому что все, что хоть как-то могло бы документально подтвердить мои слова, ни с того ни с сего пропало. И я предчувствую, что вы уже кому-нибудь нашептали, что некоторые важные документы и приказы исчезли из офиса, намекая таким образом на то, что взяла их я. Когда исчезают разные письменные документы, об их содержании можно сказать все, что угодно, не так ли?
– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Бен Стивенс. Он отошел от двери, но не приблизился к столу и не сел на стул. Его лицо пылало, в колючем взгляде сверкала ненависть. – Я ничего не знаю ни про какие пропавшие папки с документами, однако если это так, то не стану скрывать этого факта от представителей власти, точно так же, как не собираюсь отрицать того, что, случайно заехав в офис взять здесь нечто забытое мною, я застал вас за тем, что вы роетесь в моем столе.
– Что же вы забыли, Бен?
– Я не обязан отвечать на ваши вопросы.
– На самом деле наоборот. Вы работаете у меня, и, если вы приходите в здание поздним вечером и я узнаю об этом, у меня есть полное право спросить вас.
– Ну, давайте. Попробуйте меня уволить. Это вам сейчас как раз на руку.
– Вы просто головоногий моллюск, Бен.
Он вытаращил глаза и облизал пересохшие губы.
– И ваши попытки как-то навредить мне похожи на выпущенные в воду чернила, потому что вы – в панике и стремитесь каким-то образом отвлечь от себя внимание. Это вы убили Сьюзан?
– Черт, у вас что-то не в порядке с головой. – Его голос дрожал.
– Она уехала из дома поздним утром в день Рождества, якобы к подруге. На самом же деле встретиться она должна была с вами, не так ли? А вам известно, что, когда она лежала мертвой в своей машине, от ее воротника и шарфика пахло мужским одеколоном, таким же, какой стоит у вас в столе, чтобы душиться, прежде чем после работы отправиться по барам.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– Кто ей платил?
– Не исключено, что вы.
– Невероятная чушь, – спокойно ответила я. – Вы со Сьюзан во что-то впутались, чтобы подзаработать, думаю, инициатива исходила от вас, так как вам были известны ее затруднения. Она, вероятно, делилась с вами своими проблемами. Вы знали, как ее можно убедить, и вам-то тоже деньги не помешают. Чего стоят одни эти походы по барам. Кутить – дорого, и я знаю, какие суммы вам платили.
– Ничего вы не знаете.
– Бен, – я понизила голос, – хватит. Остановитесь, пока не поздно. Скажите мне, кто стоит за всем этим.
Он старался избегать моего взгляда.
– Слишком дорога цена, когда умирают люди. Неужели вы думаете, что, если вы убили Сьюзан, вам это сойдет с рук?
Он молчал.
– Если ее убил кто-то другой, то где гарантия, что с вами не случится то же самое?
– Вы мне угрожаете.
– Чушь.
– Вы не можете доказать, что одеколон, которым пахло от Сьюзан, мой. Нет таких тестов. Нельзя поместить запах в пробирку, нельзя его сохранить, – сказал он.
– Я попрошу вас сейчас уйти, Бен.
Он повернулся и вышел из офиса. Когда я услышала, как закрылись двери лифта, я прошла по коридору к окну, выходившему на автостоянку. Я не рискнула выйти к своей машине до тех пор, пока Стивенс не уехал.
* * *
Здание ФБР – это бетонная цитадель на пересечении Девятой улицы и Пенсильвания-авеню в центре округа Колумбия. Я подъехала туда утром следующего дня вслед за кучей детей-школьников. Они напомнили мне Люси в этом же возрасте, когда бросились вверх по лестнице, устремились к скамейкам и замелькали между кустами и деревьями в кадках. Люси бы с большим удовольствием посмотрела лаборатории, и я неожиданно почувствовала, что мне ее очень не хватает.
Шум звонких детских голосов стих, будто унесенный ветром; я целеустремленно шла в определенном направлении, поскольку бывала здесь уже много раз. Я миновала дворик, маленькую стоянку и охранника, пока не добралась до стеклянной двери в центральной части здания. Внутри был вестибюль со светлой мебелью, зеркалами и флагами. На одной стене с фотографии улыбался президент, а на другой, подобно хит-параду, висели фотографии десяти наиболее опасных преступников страны, находившихся в розыске.
Подойдя н столу дежурного, я предъявила свои водительские права молодому агенту, чей унылый вид казался под стать его серому костюму.
– Я – доктор Кей Скарпетта, главный судмедэксперт Вирджинии.
– Вы к кому?
Я сказала.
Он сверил мое лицо с фотографией, удостоверился в том, что я не вооружена, позвонил и выдал пропуск. В отличие от академии в Куонтико, здесь, казалось, царила атмосфера напыщенности и скованности.
Мне еще ни разу не доводилось встречаться со специальным агентом Майнором Дауни, но связанная с его именем ирония вызывала определенные ассоциации. Он представлялся маленьким и худеньким, со светлыми волосами, покрывавшими все его тело, за исключением головы. У него, должно быть, слабое зрение, бледная кожа без намека на загар, и он, естественно, не обращает на себя никакого внимания, где-то появляясь или откуда-то исчезая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43