И все же сложенный манящей буковкой «О» рот входа в подземелье был еще далеко, слишком далеко. Тут потолок, стены и пол галереи резко сошлись вместе, словно сжавшиеся в кулак пальцы. И снова волна вытесненного внезапным сокращением воздуха подтолкнула нас сзади, так что мы буквально вылетели из рушащегося прохода, точно стрела из духовой трубки.
Впереди, всего в каких-то ста шагах от нас, Ша Урли ковыляла по пляшущему полу подземного мира, таща на себе обмякшую, ярко-красную от крови Ниасинт.
– Хватайтесь за них, когда будем пролетать мимо! – прокричал я Костарду и Банту. Обеими руками они крепко, хотя и несколько неуклюже, вцепились в женщин, и мы подняли всех четверых. Отталкиваясь одной рукой от ржавого воздуха, мы все же рискнули оглянуться. И вовремя: мы увидели, как проклятый каменный холм взорвался веером булыжников, который на мгновение скрыл от нас небо.
Четыре черных титанических когтя выросли из земли. Отряхивая с себя мелкие камни, они тянулись, тянулись, тянулись вверх, пока не одолели почти треть расстояния до подземного небосвода. Укорененное в земле запястье прервало их полет, но они продолжали раскачиваться, наслаждаясь свободой движения, которой не знали все эти тысячелетия погребения.
А гигантское око с усеянным звездами зрачком, кровавое солнце этого дьявольского мира, казалось, с надрывной радостью созерцало фрагмент своего былого «я», восставший из небытия векового плена.

XVIII

Свой коготь подними!
Подняться миром выше, и жить
По-прежнему в слезах,
И вместо неба свод из камня видеть.

– Вот так, – показывала нам Ша Урли. – Выдергивайте их, как корешки… видите, как быстро и гладко зажила ее плоть там, где я их уже убрала?
Мы уложили Ниасинт в небольшом углублении в стенке каньона, в нескольких милях от когтей. Когти Омфалодона закрывали собой половину неба, лениво царапая воздух, точно все еще не в силах до конца поверить в свое освобождение из могилы. Любому, кто придет теперь за Снадобьем для Полетов, понадобятся навыки скорее альпинистские, нежели спелеологические.
Обрывки кровеносной системы демона, внедренной в тело девушки, сочились ее собственной кровью до тех пор, пока мы не извлекли их. В то время как мы, четверо мужчин, сосредоточенно выдергивали мелкие сосудики, Ша Урли острием своего кинжала осторожно сбривала последние комки демонской плоти с рук и ног Ниасинт. Как только зловонная субстанция Вторичника отваливалась, кожа девушки, хотя по-прежнему бледная и бескровная, снова обретала сияние юности, особый лоск, который, должно быть, отличал ее много столетий тому назад. Так молодая женщина вновь обрела красоту, которой суждено было обратиться в прах в незапамятные времена, если бы не вмешательство святотатственного бессмертия. Наконец стоны Ниасинт умолкли, морщины боли на лбу разгладились, и она, здоровая и чистая, погрузилась в сон. Мы отошли от нее и приступили к неотложному разговору с глазу на глаз. Бант, очевидно, приготовился предъявить нам суровые упреки, но Костард, опередив его, проблеял:
– Дядюшка Барнар, клянусь Трещиной, как ты мог? – И голос изменил ему.
Признаюсь, мы с Барнаром обменялись мимолетным взглядом, подумывая, не ввести ли наших компаньонов в заблуждение, но тут же отказались от этой мысли, отдав предпочтение мужественной прямоте. С улыбкой соболезнования я похлопал Костарда по спине.
– Что делать, мы рискнули и проиграли.
– Да, вы рискнули, а мы потеряли наше Снадобье для Полетов! – Этот наглый молодой болван и впрямь рисковал сорвать себе голос, так он звенел, а его крохотные крысиные глазки грозили выкатиться из-под тяжелого козырька бровей. – Вы двое вылетели из туннеля! Да вы и сейчас еле на ногах стоите!
– Непросто научиться контролировать каждый свой шаг, племянник, – объяснил Барнар. – Поскольку конечности наши умащены, любое неосторожное движение отрывает нас от земли. Мы пока еще только учимся твердо ступать по ней, не думая о каждом шаге.
– Давайте перейдем прямо к делу, – решительно вмешалась Ша Урли, единственная, кому удалось сохранить сравнительно дружелюбную улыбку. – Вполне понятно, что вы прикарманили чересчур много Снадобья, иначе откуда катастрофа? И вот это?
Она показала в сторону громоздившихся на горизонте когтей. Мы все взглянули туда и тут же увидели трех Фуражиров, которые подскочили к конечности Омфалодона и принялись карабкаться по ней. Мы увидели, как сверкнули их небольшие на таком расстоянии челюсти, как яркими Ручейками брызнула кровь демона, а потом произошло то, что вполне можно было предвидеть, но от чего тем не менее У нас глаза на лоб полезли: Фуражиры, молотя ногами, словно цепами, взмыли в небо.
В воздухе гигантов охватила паника: ничто в их природе и образе жизни не подготовило их к такому повороту событий. Лихорадочно взбивая воздух длинными конечностями и кренясь то на одну сторону, то на другую, скрылись они в рубиновой мгле, не понимая, что каждая отчаянная попытка дотянуться до твердой почвы уносит их еще выше. Тем не менее, пока мы наблюдали за ними, еще около дюжины Фуражиров собрались вокруг когтей, привлеченные, вероятно, запахом крови Омфалодона. Двое или трое из них, ступая на те места, где плоть уже была сорвана или омыта потоком крови, удержались на ногах и покормились. Тем временем мы заметили, что широкий фронт Пожирателей, стремившихся до сих пор исключительно к маячившей в отдалении крепости, раскололся, обретя вторую путеводную звезду – когти Омфалодона.
Но, как ни потрясающ был этот спектакль, меркантильные вопросы собственности вскоре вновь завладели умами наших компаньонов.
– Итак, единственный вопрос, который еще имеет смысл задавать, заключается в следующем: поделитесь ли вы Снадобьем для Полетов с нами, лишившимися из-за вашей жадности своей доли, или откажетесь? – подвела итог Ша Урли.
– О каких долях можно говорить, – возразил я, – когда речь идет о предмете, обладание которым напрямую зависит исключительно от удачи? Ты, например, задержалась не из-за нас, а из-за Ниасинт, которая попала в беду, что, конечно, свидетельствует о твоем благородстве! Тогда как почтенный Ха Оли и молодой Костард лишились своей доли Снадобья из-за того лишь, что не сумели удержать его и равновесие одновременно, когда земля под ногами закачалась. Надеюсь, вы согласитесь, что мы сделали все возможное, чтобы помочь вам во время возмущения почвы, однако первое правило авантюриста, если говорить без обиняков, гласит: «Свою добычу каждый бережет сам».
Костард долго еще продолжал верещать, а Бант – заниматься казуистикой, но мы были непоколебимы, хотя сохранять твердость и вежливость одновременно становилось все труднее и труднее. Шаря глазами по сторонам, чтобы немного отвлечься, я заметил, что вся нижняя часть когтей Омфалодона покрылась, словно мхом, Пожирателями, в то время как их верхние суставы скрыло облако Фуражиров, неожиданно для себя взлетевших в воздух. Громадные пальцы яростно дергались, снова и снова, и до нас доносились сухие щелчки, – это раскалывались и мелким мусором летели вниз панцири Пожирателей, столкнувшихся с громадными цепами. Но, несмотря ни на что, Фуражиры все прибывали и прибывали. Я взглянул на небо.
В самом ли деле проливающий кровавые слезы глаз, это мрачное светило здешнего вечно темного неба, слегка дрогнул, или мне это только показалось? Правда ли, что взгляд, устремленный им на давно погребенную и вдруг снова воскресшую к жизни часть самого себя, сделался более пристальным, чем обычно? А слезы полились еще чаще, чем раньше, ведь неполным было освобождение, произошедшее одним небом ниже того прокаленного солнцем рая, к которому стремился он издревле?
– Довольно, Костард, – воскликнула Ша Урли, ибо он один продолжал разглагольствовать перед нами. – Ты лишь попусту сотрясаешь воздух! Разве не ясно, что наши друзья скорее голышом в огонь прыгнут, чем расстанутся хотя бы с малой толикой своей поживы? – И она обратилась ко мне. – Знаешь, Ниффт, глядя на тебя сейчас, я не могу удержаться от улыбки, нет, даже от смеха… – И она и впрямь сначала улыбнулась, а потом и расхохоталась, вполне непринужденно, на мой взгляд. – Прости мои слова, – продолжила она, как только смогла, – но я так и представляю, как у тебя от свинской жадности кишки до самой задницы свело при одной мысли о том, чтобы расстаться хотя бы с десятитысячной частью своих богатств!
– Я и впрямь слегка опечален, – был мой сдержанный ответ, – что ты считаешь, будто я достоин столь резких выражений. Простая истина заключается в том, что все, что мы делали, мы делали и ради вас тоже. Вот и сейчас мы готовы – если, конечно, такое транспортное средство вполне отвечает вашим требованиям, – вернуть вас всех назад, в относительную безопасность Гнезда. Ведь, в конце концов, разве не ждет нас там задача, выполнить которую мы подрядились с самого начала и из которой вы, если не ошибаюсь, намеревались с нашей помощью извлечь прибыль? Ибо теперь мы вполне в состоянии отработать обещанную тобой, Ха Оли, плату. А? Королеву-Мать никто не подоит, пока мы тут стоим и переминаемся с ноги на ногу.
Это их проняло, но Костард так и не успокоился, и все время, пока мы вязали веревочные петли для воздушной транспортировки наших компаньонов, он продолжал ныть.
– Это просто немыслимо несправедливо, дядюшка! Вы украли кусок демона из моей камеры, вы воспользовались моей собственностью, чтобы определить местонахождение и приобрести чудесное Снадобье, а теперь (и это не говоря уже о том, что своей жадностью вы лишили всех остальных возможности получить его), теперь вы отказываетесь…
Тут Барнар мягко зажал рот и затылок юноши между двумя огромными, испещренными шрамами лапами.
– Послушай меня хоть разок, Костард, – с нежным беспокойством в голосе заговорил он. – Гнездо тебе не принадлежит. Запомни раз и навсегда, ты владеешь только спусковым оборудованием, шлангами и насосами, при помощи которых ты грабишь Гнездо. Преподнеси тебе этого демона кто-нибудь на блюдечке, тебе бы и в голову не пришло, как можно им воспользоваться. И, даже расскажи он тебе об этом Снадобье, тебе ни за что не добраться бы до него в одиночку. А если бы и добрался, то скажи честно, отдал бы ты Сборщику Пошлин собственную руку или ногу в уплату?
Так что послушай, что я тебе скажу. Если ты промолвишь еще хотя бы слово – одно-единственное словечко! – я отправлю тебе назад пешком, и добирайся как знаешь. – Желая проверить, возымело его внушение какое-нибудь действие или нет, он убрал руку со рта Костарда. Никаких звуков не последовало.
Для Бантов и Костарда мы связали веревочные петли, на которых они могли сидеть. Для Ниасинт пришлось соорудить более сложные качели, в которых она могла бы лежать. Когда мы укладывали ее в них, она открыла глаза.
Девушка пригубила немного вина, заботливо поднесенного к ее губам Ша Урли. Как только земной напиток проник в ее горло, по лицу девушки пробежала судорога, точно от сладкой боли. Почувствовав вкус вина, она распахнула полные удивления глаза, точно припоминая запахи земли, простор небесного свода, жар солнца. Слезы затуманили ее взор и потекли по щекам.
– О божественные силы, на что я стала похожа в этом вечном аду? На меня еще можно смотреть без отвращения?
Ша Урли с улыбкой склонилась над ней. По правде говоря, очаровательная дольменитка была довольно-таки мягкосердечна, несмотря на все свои гневные вспышки.
– Да, милая Ниасинт, ты прекрасна, как и прежде. Твоя краса, утонченная и коварная, сверкает, точно ты не встретила еще и тридцатой своей весны. Выпей еще. Вот так. А теперь отдыхай. С тобой друзья. Мы поднимем тебя на землю, и ты снова будешь жить под солнцем…
Я привязал веревки двоих мужчин к своему поясу спереди, а Барнар сделал тоже самое с женщинами. Воспользовавшись возможностью, я на мгновение отошел в сторонку и достал из мешка Острогала. Созвездия его разномастных глаз сверкали обидой и гневом, но с уст, как обычно, стекали сплошь мед и млеко.
– О невыразимые! Вот и настала пора нам возрадоваться, разве нет? Вам – тому чуду, которым вы теперь обладаете, а мне – возвращению в родную почву, в какой-нибудь укромный уголок на дне пересохшего ручья неподалеку отсюда, может быть?
– А мы и радуемся, почтенный обрубок! – ответил я. – И испытываем глубочайшую благодарность к тебе. Ну что, полетели, Барнар?
– Полетели конечно! – отозвался мой друг. Мы учились оставаться на земле, не отпуская полуосознанную мысль о том, что это необходимо, своего рода умственный якорь, который, удерживая нас от полета, позволял думать о других вещах. Теперь одного взмаха рук, как при плавании, и одного желания взлететь хватило, чтобы плавно воспарить в винно-красную мглу. Мы двинулись вдоль каньона на высоте примерно пяти саженей над ним.
– Прошу вас отметить, господа, – дрожащим голосом вновь заговорил демон, – что я честно служил вам. Я доставил вас сюда безопасным путем и способствовал вашему обогащению, о светлейшие мои благодетели! После этого вы, конечно, не откажете мне в простой, несложной пересадке, которую я…
– Тише, о частичный! – перебил я его. – Все дело в том, Острогал, что теперь, когда мы вплотную подошли к исполнению условий контракта, в наших сердцах поднимается волна непреодолимого отвращения при одной только мысли о том, чтобы шевельнуть хотя бы пальцем ради продления твоей отвратительной демонской жизни, пусть даже на одно мгновение, тем более что Снадобье, которого нам так хотелось, уже у нас и путь назад в Гнездо мы можем отыскать самостоятельно.
– Это глубокая инстинктивная ненависть, – пояснил Барнар, – которую люди искони питают к демонам. Мы обнаружили, что просто не в состоянии, как бы нам того ни хотелось, противостоять этому атавистическому чувству.
– С другой стороны, – добавил я, – нечестно навлекать на тебя что-либо иное, кроме той судьбы, которая ждала тебя с самого начала и от которой мы тебя спасли. Таким образом, приличия ради, а также в знак признания твоей заслуживающей всяческого уважения честности по отношению к нам мы возьмем на себя труд доставить тебя обратно в детскую, в челюсти той самой личинки, которой ты был предназначен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35