– Вот и Чарли Бон то же самое говорит.
– Чарли?
– Да. Ну, знаешь, тот пацаненок, который вечно ходит лохматый. Помнишь, мы были на дне рождения у его дяди? Чарли младше всех, но он только и делает, что ввязывается в какие-то истории, а мы с Танкредом и Габриэлем – вслед за ним. На этот раз он пытается вызволить одного мальчика, которого превратили в невидимку.
– В невидимку? – встревоженно переспросила миссис Вед.
– Ага. Я вырезаю его портрет из дерева, – продолжал Лизандр. – Знаешь, мам, так здорово получается! Наверно, самая удачная моя работа. Понимаешь, я решил, что предки помогут расколдовать невидимку, если будут знать, как он выглядит. Но барабаны… они твердят, будто я сделал что-то не так.
Миссис Вед встала.
– Не ты, сынок. Кое-кто другой. Отправляйся в школу и разберись. – Она двинулась к двери, и ее длинная цветастая юбка шуршала, как морской прибой.
– Пр-рекр-р-расное р-р-развлечение! – закричал попугай.
– Кому как. – И миссис Вед удалилась.
Наступил понедельник, и предчувствия Лизандра не замедлили оправдаться.
Первое, что увидели Чарли с Фиделио, выбежав в сад после контрольной по истории, была компания их друзей, столпившаяся вокруг кострища, причем довольно свежего. В самом кострище ничего особенного не было – завхоз Уидон частенько жег на задворках академии мусор, – но вот выражение на лицах друзей Чарли насторожило. Лизандр как будто окаменел и уставился на угли, точно не веря своим глазам. Танкред весь напрягся, и его соломенная шевелюра искрилась от волнения. Оливия, стоявшая по другую руку от Лизандра, заметила Чарли и отчаянно замахала ему. Чарли с Фиделио мгновенно оказались рядом.
На выжженном пятачке валялись какие-то обгорелые сучья, клочки бумаги, а из них смотрели… два голубых глаза. Это было все, что осталось от деревянного шедевра, в который Лизандр вложил столько времени и сил.
– Как они могли?! – одними губами спросила Эмма.
Лизандра затрясло. Он стоял руки по швам, сжав кулаки, и весь дрожал от гнева и обиды. Говорить он, похоже, просто не мог.
Чарли краем глаза заметил, что на них, как на подопытных зверьков, глядит кучка старшеклассников, все как на подбор – заклятые враги Чарли и его друзей. Тут был Аза Пик с удовлетворенной усмешечкой на остренькой физиономии, рядом злорадно ухмылялась Зелда Добински. А вот Манфред не улыбался – он свирепо уставился прямо на Лизандра: не иначе злился, что тот придумал такой отличный способ выручить Рики Сверка.
– Никто же про нее не знал… – прошелестел Лизандр. – Никто, кроме нас… Как же… Кто же…
– Кто-то с живописи, ясное дело, – откликнулась Оливия.
Повисло молчание. Затем Лизандр, а за ним и остальные посмотрели туда, где у входа в руины за ними наблюдали Белла и ее хвостик – Доркас.
– Но почему? – Лизандра все еще трясло.
– Потому что скульптура получилась слишком хорошо, – мрачно объяснила Оливия. – И еще потому, что кое-кому совершенно не улыбается, чтобы Рики расколдовали.
– Ты только не сдавайся, Лизандр! – решился Чарли. – Ладно?
– Знал бы ты, каково ему! – вмешался Танкред. – Он же душу в эту скульптуру вложил! Ему же самому больно – верно, Зандр? А ты, Чарли, и понятия не имеешь, что это такое!
Чарли смутился.
– Извини… – выдавил он. – Я правда не знал… что это так.
Фиделио навострил уши. Потом помотал головой.
– Что за дела? – удивился он. – Барабаны бьют. Совсем рядом!
– А ты как думаешь? – обрушился на него взвинченный Танкред. – Хватит, Зандр, пошли отсюда. – Он крепко ухватил друга за руку и повлек за собой к школе. Лизандр шел покорно, с пустыми глазами, но, похоже, плохо соображал, кто и куда его ведет. Чарли и остальные смотрели ему вслед и отчетливо слышали затихающий вдали звук барабанов, похожий на стук огромного сердца.
– Я же его не просил скульптуру резать! – тоненько, сдавленно сказал Чарли, обращаясь к невыносимо живым голубым глазам, глядевшим из пепла. – Он сам захотел! Сам придумал!
– Ты ни в чем не виноват, – подбодрил его Фиделио. – Ничего, оклемается Лизандр. А нам просто надо придумать другой способ.
– Все равно ужас. – Эмма даже не могла смотреть в кострище. – Точно… сгорел настоящий мальчик.
– Ладно, будет терзаться, пошли, – сквозь зубы сказала Оливия, косясь на розовощекую Беллу и Доркас. – А то эти вон прямо упиваются, на нас глядя. Хватит им потешаться.
Не успели они направиться к школе, как к кострищу подбежал Габриэль.
– Слушайте, со мной сейчас такое было! – выдохнул он. – Я пошел на урок фортепиано и… В общем, чуть не застрял там лет так на сто! А еще… – Тут его взгляд упал на кострище, и Габриэль воскликнул: – Это что?! Неужели…
– Именно. Скульптура Лизандра, – подтвердил Чарли. – И все мы прекрасно знаем, кто ее спалил.
Оливия попыталась переключить внимание друзей на что-нибудь повеселее и сказала:
– А я фрисби из дома привезла! Давайте сыграем!
Десять минут прыганья по траве и метания летающей тарелки сделали свое дело: компания немножко приободрилась. Оливия то и дело теряла туфли и очень веселилась. Когда они, запыхавшиеся, уселись на бревно, Габриэль вновь вернулся к рассказу о необычайном уроке фортепиано.
Собственно, мистер Пилигрим, который преподавал этот предмет, всегда был престранным человеком и уж точно самым чудаковатым из всех школьных учителей. Долговязый, бледный, темноволосый, всегда с отсутствующим видом, он редко появлялся где-нибудь помимо музыкальной комнаты наверху западной башни и даже позволял себе пропускать утренние собрания в актовом зале. Кроме того, мистер Пилигрим славился крайней молчаливостью, из-за которой желающих учиться у него почти не было: в самом деле, какой же это учитель музыки, если ты играешь-играешь, а он и слова не вымолвит? Только Габриэль и ходил к нему на занятия. И, о чудо, на этот раз мистер Пилигрим разговорился (конечно, на свой лад), причем сообщил пораженному Габриэлю немало интересного.
– Ну, так что он сказал? Не тяни! – Оливия нетерпеливо постучала носком канареечно-желтой туфли по траве.
– Да бред какой-то, – ответил Габриэль. – Дело было так. Играл я, играл, а мистер Пилигрим вдруг ни к селу ни к городу говорит: «Не знаю, как его сюда занесло, но я ему помочь не смог». Я спрашиваю: кого занесло? А он в ответ: мол, для него это слишком, и светофоры, и транспорт, и пластмасса всякая. Они ему не нравятся – слишком непонятно. Рано или поздно он все это уничтожит, но я бы не стал его винить. – Габриэль развел руками. – Ничего себе, а? Потом посмотрел на меня в упор и говорит: «Только не знаю, как именно он это сделает, а ты? Ты что думаешь?» А я ему на это…
В душе у Чарли зашевелилось нехорошее подозрение, и он уронил летающую тарелку на ногу Габриэлю.
– Ты чего? – вскинулся тот.
– Рассказывай! – потеребила его Оливия, сгоравшая от нетерпения. – А ты ему на это…
– Я говорю: понятия не имею, сэр. А что тут еще скажешь?
– Эх ты! Надо было спросить: «Кто такой он и что именно сделает?» – подсказал Фиделио.
Нехорошее подозрение набирало силу, и Чарли нервно заерзал.
– Что случилось? Ты прямо позеленел! – участливо заметила Эмма.
– Минутку-минутку… – Чарли дернул Габриэля за рукав. – А мистер Пилигрим не сказал, как выглядел этот таинственный «он»?
Габриэль помотал головой:
– Нет, и даже имени его не назвал. Просто расписывал, какой этот тип могущественный и необыкновенный. А потом показывает мне ноты – между прочим, Бетховена, сонату номер двадцать семь, – и говорит: «Смотри, что он сотворил с музыкой!» У меня глаза на лоб полезли: все ноты до единой из черных стали золотыми! Потом я огляделся, – а у мистера Пилигрима же в башне летучих мышей полно. Они вообще-то симпатичные, мне нравятся, считай, те же хомячки, только крылатые…
– И что мыши? – поторопил его Фиделио.
– Тоже стали как позолоченные! – выпалил Габриэль.
– Мамочки… – вырвалось у Чарли. Он чуть с бревна не упал.
Эмма забеспокоилась:
– Нет, тебе определенно плохо!
– Все нормально, – промямлил Чарли.
– И пауки с паутиной тоже стали позолоченные, – растерянно продолжал Габриэль, – но это как раз мило, похоже на новогодние украшения.
Чарли обливался холодным потом. Впервые в жизни он услышал звонок на урок (точнее, охотничий рожок на урок) с плохо скрываемой радостью. И впервые в жизни перспектива контрольной по математике казалась ему радужной. Что угодно, лишь бы отвлечься и ни слова больше не слышать про подозрительные чудеса, о которых повествует Габриэль. Поди знай, о чем он еще собирался рассказать!
Фиделио еле удалось нагнать приятеля – с такой скоростью Чарли мчался к школе.
– По-моему, тебе известно, кто приходил к мистеру Пилигриму! – проницательно заявил Фиделио.
– Тс-с! – взмолился Чарли, но было поздно: рядом уже галопировала Оливия.
– Давай расскажи! Жалко тебе, что ли? – воскликнула она.
К счастью, именно в этот момент они всей кучей ввалились в холл, и Чарли возблагодарил устав академии за строгое правило молчания. Сжав губы в ниточку, он направился на урок математики. За ним спешил заинтригованный Фиделио. Разочарованные девочки пошли по своим классам, а Габриэль с тяжким вздохом поплелся на контрольную по сольфеджио, которая уже дня три преследовала его в кошмарных снах.
Как Чарли ни надеялся погрузиться в спасительные дроби и уравнения, чтобы забыть о чудесах в музыкальной комнате, ему это не удалось: мысли все равно крутились вокруг таинственного посетителя, позолотившего паутину и летучих мышей над головой у мистера Пилигрима. Ну кто бы еще додумался до такого? Кто еще станет шарахаться от светофоров и транспорта? Контрольную Чарли сдал позже всех и был уверен, что написал ее на двойку. Эх, надо было не французский с волшебной палочкой зубрить, а к математике готовиться!
Однако рассказом Габриэля скверные новости не закончились: на следующей перемене Чарли услышал еще кое-что. Одна из буфетчиц в столовой, трясущимися руками разливая суп, во всеуслышание рассказывала:
– Захожу я утром к мяснику, бифштексов купить, и только я к витрине, а они вдруг как вспорхнут с прилавка – и превратились в быка! В живого быка! Выбил он витрину – и на улицу! Еле увернуться успела. Ужас, ужас! Бык из бифштексов воскрес! Куда мир катится?
– А и правда, куда, миссис Джилл? – широко улыбнувшись, спросил Фиделио. Взбудораженная миссис Джилл, не глядя, плюхнула половину супа ему мимо тарелки, и он еле успел отскочить.
– Ты ведь ей не поверил? – прошептал Чарли, усаживаясь рядом с приятелем за стол.
– А ты разве поверил? – Фиделио хохотнул. – Бедная тетенька, у нее крыша поехала!
– Я – да, – мрачно сказал Чарли. – Даже и не сомневаюсь.
К ним подсел измученный контрольной Габриэль.
– Слыхали? – спросил он. – Миссис Джилл быка у мясника встретила!
– Еще как слыхали! – прервал его Фиделио. – Чарли вот верит. Потому что знает, кто это устроил, почему и зачем. Ну, Чарли, признавайся: кто?
– Картину помните? – со вздохом спросил Чарли. – Маленькую такую, старинную, я ее в той четверти в школу приносил.
Фиделио и Габриэль замерли, не донеся ложки до рта.
– Это которая с чародеем? – свистящим шепотом уточнил Габриэль.
Чарли быстро огляделся. В столовой царил обычный гвалт, смешанный со стуком ложек и вилок. Никто вроде бы не обращал внимания на их компанию, да и попробуй разбери хоть слово в таком гаме. Но мальчик на всякий случай придвинулся поближе к приятелям и, понизив голос, вкратце рассказал о визите к Скорпио и его последствиях, включая и бурую мышку.
– По-твоему, раз мышь тут, так и колдун тут? – спросил Фиделио.
– А как же иначе? Я сначала подумал – быть того не может, он же остался на картине. Но дядя Патон утверждает, что это только изображение Скорпио, а не суть. В общем, я все время убеждал себя, что Скорпио не мог выбраться, потому что… ну, страшно не хотел в это верить.
– Значит, позолоченная паутина и бык из бифштексов – его рук дело? – допытывался Фиделио.
– А чьих же еще, – буркнул Чарли. – Знаете, у меня такое тихое чувство, что это еще цветочки. А ягодки впереди. Он еще развернется!
И Скорпио развернулся.
Ученики академии только было собрались в сад на вторую большую перемену, как на яркое солнце набежало темное облако. За ним другое, третье, и вскоре над академией сгустились уже не облака, а настоящие тяжелые тучи, причем какого-то необыкновенного цвета: сначала они были свинцовые, потом стали темно-синими, а потом и вовсе почернели. Наступил непроглядный зловещий мрак.
Дети столпились у двери в сад, не решаясь выйти. Собственно, сада в кромешной темноте видно не было.
– Ну вы все и нюни! – Зелда Добински выступила вперед и насмешливо фыркнула. – А ну марш на улицу! В сад, все в сад! Подумаешь, тучек испугались!
Чтобы подать пример младшим, она протиснулась сквозь толпу и, храбро задрав голову, сделала несколько шагов в темноту. Младшие потянулись за ней.
Плюх!
На гордо задранную голову Зелды шлепнулась жаба.
Плюх!
И еще одна.
На первой жабе Зелда открыла рот, а на второй – пронзительно завизжала и метнулась обратно в помещение.
После чего над садом пошел натуральный дождь из жаб и лягушек.
Кое-кто из ребят заверещал и кинулся под крышу, другие, наоборот, пытались поймать хоть одну жабу, но скользкие земноводные были такие увесистые и так больно били по рукам, что после нескольких «ай» и «ой» охота прекратилась. Больше в сад никто не совался.
В отдалении завыли сирены: полиция, пожарные и «скорая помощь» кружили по городу, охваченному паникой. Жабы все сыпались. Лягушки тоже.
Чарли постарался встать как можно дальше от окна в сад, но все равно прекрасно их видел. Да где же Скорпио? Тьфу ты! Как его теперь изловишь? Как вернешь обратно?!
Перемену пришлось отменить: в темноте, да еще под непрекращающимся ливнем из жаб делать в саду было нечего. В академии зажгли свет, детям было велено расходиться по классам. Чарли предстоял урок английского у мистера Хека – краснолицего раздражительного толстяка, который имел мерзкое обыкновение чуть что лупить по рукам указкой и драть за уши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33