«Теперь очередь графа Дракулы», — мрачно думал он, толкая дверь в ризницу. Она неожиданно легко открылась, и Чипе остановился на пороге, ожидая.
Внутри то ли никого не было, то ли они не возражали, чтобы он вошёл.
Чипе переступил порог и посветил вокруг фонариком.
— О Боже, нет, — сказал он. — Нет. Господи, нет.
— До свиданья, мистер Чипе, — сказал Святой Жаба.
Вы когда-нибудь ездили в пригород на метро со станции Черинг-Кросс? Вам знакомо это ощущение долгой поездки без остановок, когда кажется, что вы неподвижны, а стены туннеля с огромной скоростью проносятся мимо вас? Физики называют это относительностью. В сущности, это больше напоминало полет вверх по трубе, чем поездку в туннеле, но скорее было и тем и другим одновременно, если вы понимаете, о чем я говорю. Относительность. Мимо прошел старик с угрюмым лицом, одетый по американской моде начала двадцатого века, бормоча что-то о Каркозе. За ним ехал антикварного вида «понтиак», в котором сидело четверо растерянных итальянцев. Ехал довольно медленно, так что я успел заметить год — 1936, и даже прочитать номерной знак: Род-Айленд AW 1472. Затем прошел черный человек, но не чернокожий, не негр, а именно черный, без лица, и мне очень не хочется рассказывать, что у него было вместо лица! Он жалобно поскуливал и повизгивал, произнося что-то вроде «Текели-ли! Текели-ли!». Появился еще один мужчина, похожий на англичанина, но уже в одежде начала девятнадцатого века. Он посмотрел в мою сторону и сказал: «Я просто обходил лошадей». Я мог ему посочувствовать: я тоже «просто» открыл чертову дверь. Пролетел гигантский жук, во взгляде которого было больше ума, чем во взгляде любой виденной мною прежде букашки. Казалось, он одновременно перемещался в разных направлениях, если в том месте вообще уместно было говорить о направлении. Потом мимо меня с криком «Родерик Ашер!» пролетел седовласый пожилой мужчина, удивленно округлив голубые глаза. Затем прошел целый парад пятиугольников и других геометрических фигур, которые, казалось, разговаривали друг с другом на каком-то языке прошлого или будущего или той местности, которую они считали родиной. И теперь уже ощущение напоминало не движение в туннеле или по трубе, а катание на «американских горках» с «нырками» и «петлями», но не такими крутыми, как в Брайтоне. По-моему, я видел такую кривую в учебнике неевклидовой геометрии. Затем я промчался мимо шоггота, или он промчался мимо меня, и хочу вам сказать, что все картинки— ничто в сравнении с реальностью! Я готов отправиться куда угодно и рисковать жизнью, Служа Ее Величеству, но я прошу лорда Гарри не давать мне поручений, в которых мне снова придется сталкиваться с этими шогготами. Далее рывок или, правильнее, «точка перегиба», и я начинаю кое-что узнавать: это Инголынтадт, центр университетского городка. Затем мы снова взлетаем, но ненадолго, и снова точка перегиба: Стоунхедж. Люди в капюшонах, совсем как янки из Ку-Клукс-Клана, совершают среди камней какой-то чудовищный ритуал, то и дело громко поминая «Козла Лесов Легионов Младых», и звезды над головой какие-то чужие. Что ж, знания хватаешь там, где можешь, — и сейчас я знаю, пусть и не смогу объяснить ни одному паршивому академику, откуда я это знаю, — что Стоунхедж намного древнее, чем мы считаем. Свист рассекаемого воздуха, бах, мы снова взлетаем, и сейчас мимо проплывают корабли — самые разные: от старых клипперов янки до современных роскошных лайнеров, и все они отчаянно подают сигналы SOS, а следом летит группа самолетов. Я понял, что, видимо, в этой части расположен Бермудский Треугольник, и примерно тогда же меня осенило, что американец с угрюмым лицом — возможно, Ам-броз Бирс. Хотя я по-пежнему не имел ни малейшего представления, кем были остальные типы. Затем в одном направлении со мной двинулись Девочка, Песик, Лев, Железный Дровосек и Страшила. И тут же возник вопрос: посещаю ли я реальные места или это лишь места в сознании разных людей? И есть ли между первыми и вторыми какое-то различие? Когда рядом со мной оказались Мнимая Черепаха, Морж, Плотник и другая Девочка, моя вера в подобное различие начала разрушаться. Неужели некоторые писатели действительно умели подключаться к альтернативному миру, или пятому измерению, или как там это называется? Снова мимо меня прошел шоггот (тот самый или уже другой?), тараторивший: «Йог-Сотот-Неблод-Зин», и по его интонации я понял, что речь идет о чем-то совершенно омерзительном. Знаете, я умею адекватно реагировать на самые неприличные предложения, не распуская рук: в конце концов, я человек цивилизованный. Но все же намного лучше, когда такие предложения исходят из человеческого рта, или хотя бы вообще изо рта, а не из отверстий, которые и называть-то неудобно. Боже праведный, чтобы полностью понять, о чем я говорю, нужно самому встретиться с шогготом. Но я снова взлетел, изгибы становились все круче, а точки перегиба встречались все чаще. Увидев Головы, я безошибочно понял, что прибыл на остров Пасхи. У меня мелькнула мысль о поразительном сходстве этих Голов с Тлалоком и ллойгором с Фернандо-По, но этот безумный круиз продолжился и я попал в место последней стоянки.
— Сто тысяч чертей! — сказал я, глядя на Манолета с вероникой ина лежавшую с перерезанным горлом бедняжку Консепсьон. — Моетерпение лопнуло!
На этот раз я решил не бродить внутри Церкви Звёздной Мудрости. В конце концов, есть же предел.
Вместо этого, выйдя на улицу Текилья-и-Моты, я подошёл к церкви и, держась от неё на некотором расстоянии, попытался представить, где БАЛБЕС прячут машину времени.
Когда я над этим думал, раздался первый выстрел.
Потом автоматная очередь.
Позже я узнал, что на улицу Текилья-и-Моты, стреляя из всего, что стреляет, вышло все население Фернандо-По — потомки кубинских и испанских ссыльных, местные негры и всякий цветной сброд. Это был самый настоящий контрпереворот: группа под предводительством капитана Путы сместила Текилья-и-Моту и предотвратила ядерную войну. Но тогда я об этом ещё не знал, поэтому бросился к ближайшему дверному проёму, чтобы укрыться от пуль. Было страшно. Мимо меня, размахивая старинной морской саблей, пробежал какой-то испанец — голубой, словно небо в полный штиль. С криком «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!» он понёсся прямо на регулярные части, которые наконец-то прибыли, чтобы навести порядок. Он кинулся на солдат, рубя головы направо и налево, словно пират на абордаже, пока его не изрешетили пулями. Таковы испанцы: даже педики умирают как мужчины.
Впрочем, все это меня не касалось, поэтому я попятился, толкнул дверь и вошёл в здание. Не успел осознать, куда это я вошёл, как увидел мрачный взгляд Святого Жабы и услышал:
— Опять ты!
На сей раз путешествие было не таким интересным (я ведь уже все это видел), и у меня было время поразмыслить и понять, что старая лягушачья морда не пользуется ни машиной времени, ни каким-нибудь другим механическим устройством. Я оказался перед пирамидой — в прошлый раз они пропустили эту стоянку — и ожидал возвращения в отель «Дурутти». К моему удивлению, после финального рывка сквозь измерения, или что там это было, я попал совсем в другое место.
00005 попал в огромный мраморный зал специальной конструкции, призванный до глубины души поражать воображение посетителей. Колонны вздымались на гигантскую высоту, поддерживая потолок, который был слишком высоким и тёмным, чтобы его можно было увидеть, а каждая из пяти стен выглядела непроницаемо-мраморной. Взгляд поневоле останавливался на гигантском золотом троне в форме яблока, ярко блестевшем даже в таком тусклом освещении. На троне сидел старик с седой бородой чуть не до пола и в белоснежной мантии. Он звучно произнёс:
— Как ни банально это звучит, добро пожаловать, сын мой. Хотя эта церковь тоже не дотягивала до «ортодоксальной», она была явно лучше тошнотворной берлоги Святого Жабы. Впрочем, 00005 был настороже, как всякий здравомыслящий британец.
— Слушайте, — отважился произнести он, — вы ведь не из мистиков, а? Должен вам сказать, что я не намерен обращаться ни в какое язычество.
— Процесс обращения в другую веру, как понимаешь это ты, — спокойно отозвался старик, — состоит во вдалбливании определённых слов в уши человека до тех пор, пока эти слова не начинают слетать с его языка. Мне такое совсем не интересно. Так что об этом не волнуйся.
— Ясно, — задумчиво произнёс 00005. — Но это ведь не Шангри-Ла или какое-нибудь такое место?
— Это Даллас, штат Техас, сын мой. — В глазах старика вспыхнули искорки лукавства, хотя его поведение по-прежнему оставалось серьёзным. — Мы находимся под канализационными трубами Дили-плазы, а я — Дили-Лама.
Агент 00005 покачал головой.
— Я не против, когда надо мной подшучивают, — начал он.
— Я Дили-Лама, — повторил старик, — а находимся мы в штаб-квартире Эридианского Фронта Освобождения.
— Шутки шутками, — сказал Чипе, — но как вы управляете этой лягушачьей тварью из Церкви Звёздной Мудрости?
— Цатоггуа? Мы им никак не управляем. На самом деле мы тебя от него спасли. Причём дважды.
— Цатоггуа? — повторил Чипе. — А я думал, эту дрянь зовут Святым Жабой.
— Да, это одно из его имён. Когда он впервые появился в Гиперборее, его там знали как Цатоггуа, и под этим именем он фигурирует в «Пнакотических манускриптах», «Некрономиконе» и других писаниях. Верховные жрецы Атлантиды Кларкаш Тон и Лхув Керафт описали его самым подробным образом, но их труды нигде не сохранились, кроме как в наших архивах.
— Вот это откровение, — сказал агент 00005 напрямик. — Судя по всему, сейчас вы скажете, что меня привела сюда карма или что-нибудь в этом роде?
Вообще-то ему очень хотелось где-нибудь присесть. Конечно, перед стоявшим Чипсом сидящий Лама весьма выигрывал в значительности, но после такого тяжёлого дня у агента уже гудели ноги.
— Да, у меня для тебя ещё много откровений, — сказал старик.
— Вот этого я и боялся. Нельзя ли мне где-нибудь приткнуть свою задницу — как говаривал мой дядя Сид, — чтобы спокойно выслушать их? Уверен, ваш рассказ займёт много времени.
Старик пропустил его реплику мимо ушей.
— Это решающий исторический момент, — сказал он. — Все силы Зла, которые раньше были рассеяны и часто находились в конфликте, собираются вместе под знаком глаза в пирамиде. Все силы Добра тоже собираются, но под знаком яблока.
— Понятно, — кивнул 00005. — И вы хотите завербовать меня в лагерь Добра?
— Вовсе нет, — воскликнул старик, со смехом подпрыгивая на троне. — Я хочу пригласить тебя остаться здесь, с нами, пока эти чёртовы идиоты на поверхности не закончат драться.
00005 нахмурился.
— Это неспортивно, — неодобрительно сказал он, но тут же усмехнулся. — О, я чуть не попался, да? Вы все-таки меня разыгрываете!
— Я говорю тебе правду, — резко сказал старик. — Думаешь, как мне удалось дожить до такого преклонного возраста? Принимая участие в глупых кабацких драках, в мировых войнах, в том Армагеддоне, который сейчас начинается? Разреши напомнить тебе об улице, на которой мы тебя подобрали; это совершенно типичная история для Кали-юги. Хочешь, я открою тебе тайну долголетия, мальчик, — мою тайну? Я прожил столь возмутительно долго потому, — высокопарно произнёс он, — что мне насрать на Добро и Зло.
— На вашем месте я бы постеснялся такое говорить, — холодно ответил Чипе. — Если бы весь мир думал так, как вы, воцарился бы полный хаос!
— Ладно, — приподнял руку старик. — Я отправлю тебя обратно к Святому Жабе.
— Подождите! — дёрнулся в смущении Чипе. — Не могли бы вы отправить меня на встречу со Злом в какой-нибудь из его, э-э-э, более человеческих форм?
— Ага, — насмешливо произнёс старик. — Ты хочешь выбрать меньшее из зол, так? Но даже сейчас, пока мы с тобой говорим, таких обманчивых возможностей для выбора остаётся все меньше. Если хочешь встретиться лицом к лицу со Злом, придётся встречаться с ним на его условиях, и не в той форме, которая соответствует твоим обывательским представлениям о Страшном Суде. Оставайся здесь, малыш. Зло намного опаснее, чем ты думаешь.
— Ни за что, — твёрдо сказал Чипе. — «Не наше дело судить-рассуждать, наше дело в бою погибать!» Любой англичанин скажет вам это.
— Ещё бы, — давясь от смеха, фыркнул старик. — Твои соотечественники такие же придурки, как и эти техасцы, что над нами. Гордятся своей идиотской Лёгкой Бригадой, как наша деревенщина — своим поражением при Аламо! Давай-ка я расскажу тебе одну историю, сынок.
— Как вам угодно, — сухо ответил 00005. — Но ни одна циничная притча не изменит моих понятий о Праве и Долге.
— На самом деле ты рад этой передышке; не так уж ты жаждешь снова столкнуться с силами Цатоггуа. Ладно, к делу.
Старик уселся поудобнее, по-прежнему не замечая, как Чипе устало переминается с ноги на ногу, и начал:
— Это рассказ о Нашей Госпоже Раздора, Эриде, дочери Хаоса, матери Фортуны. Наверняка ты что-то читал об этом у Булфинча[33],но он дал экзотерическую версию. Я же расскажу тебя внутреннюю, эзотерическую историю.
(Мысль единорога — это реальная мысль? В каком-то смысле это основной вопрос философии…
Я думал, вы собирались рассказать мне какую-то историю, а не погружаться в кошмарную немецкую метафизику. Я досыта наелся этого в университете.
— Будет и история. Так вот, коротко говоря, мысль единорога -это реальная мысль. Как и мысль Спасителя на Кресте. Как Корова,
перепрыгнувшая через Луну. Как исчезнувший континент My, валовой национальный продукт, квадратный корень из минус единицы и все остальное, что способно мобилизовать эмоциональную энергию. Таким образом, в определённом смысле Эрида и все прочие олимпийцы были — и остаются — реальными. В то же время, но уже в другом смысле, есть лишь один Истинный Бог, и твой Спаситель — это Его единственный сын; а Ллойгор, как и Цатоггуа, достаточно реален, что затащить тебя в свой мир по ту сторону Кошмара. Впрочем, хватит философии.)
— Ты помнишь историю о Золотом Яблоке, хотя бы в экзотерическом и смягчённом варианте?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42