Итак, все произошло как нельзя лучше, и нам не на что жаловаться. В самом деле, ведь комета могла либо раздавить нас при столкновении, либо слиться с земным шаром, и в обоих случаях мы не имели бы счастья странствовать по солнечной системе.
Пальмирен Розет говорил это с таким удовлетворенным видом, что никто не осмелился ему противоречить. Только Бен-Зуф дерзнул вставить замечание, что «ежели бы комета вместо Африки зацепила Монмартрский холм, тот, несомненно, устоял бы, и тогда…»
— Монмартр? — вскричал Пальмирен Розет. — Ваш холмик разнесло бы в пух и прах, как простую кочку!
— Кочку? — с негодованием воскликнул Бен-Зуф, задетый за живое. — Да мой холм сам ухватил бы на лету вашу паршивую комету и нахлобучил бы ее как шапку!
Чтобы пресечь этот неуместный спор, Гектор Сервадак заставил Бен-Зуфа замолчать, объяснив профессору, какие нелепые идеи вбил себе в голову его денщик о своем родном Монмартре.
Итак, инцидент был исчерпан, но Бен-Зуф так и не простил Пальмирену Розету презрительного отзыва о его родном холме!
Однако оставалось еще неизвестным, продолжал ли Пальмирен Розет свои астрономические наблюдения после катастрофы и к какому выводу он пришел относительно дальнейшей судьбы кометы. Вот что необходимо было узнать.
Лейтенант Прокофьев, опасаясь крутого нрава профессора, самым деликатным образом задал ему вопрос о пути движения Галлии в мировом пространстве и о времени ее обращения вокруг Солнца.
— Да, сударь, — отвечал Пальмирен Розет, — я определил путь следования моей кометы еще до столкновения, но потом мне пришлось произвести все вычисления заново.
— Почему же, господин профессор? — спросил лейтенант Прокофьев, несколько удивленный таким ответом.
— Потому что если земная орбита не изменилась после катаклизма, то об орбите Галлии этого сказать нельзя.
— Орбита Галлии изменилась?
— Да, я утверждаю это с полным правом, — ответил Пальмирен Розет, — так как мои позднейшие наблюдения были произведены с величайшей точностью.
— И вы вычислили элементы новой орбиты? — с живостью спросил лейтенант Прокофьев.
— Да, — не колеблясь, отвечал Пальмирен Розет.
— В таком случае вам известно…
— Вот что мне известно, сударь: Галлия задела Землю, находясь в восходящем узле, в два часа сорок семь минут тридцать пять и шесть десятых секунды пополуночи в ночь с тридцать первого декабря на первое января; десятого января она пересекла орбиту Венеры, пятнадцатого января оказалась в своем перигелии, затем снова пересекла орбиту Венеры, первого февраля достигла нисходящего узла, тринадцатого февраля перерезала орбиту Марса, десятого марта проникла в пояс малых планет, взяла себе в спутники Нерину…
— Все это мы уже знаем, дорогой профессор, — сказал Гектор Сервадак, — так как имели счастье найти ваши записки. Только там не было ни подписи, ни указания места.
— Да разве можно было сомневаться, что записки составлены мной?! — воскликнул профессор с гордостью. — Я же сотнями бросал их в море, я. Пальмирен Розет!
— Разумеется, сомневаться не приходилось! — любезно подтвердил, граф Тимашев.
Между тем никакого ответа относительно будущего Галлии присутствующие так и не получили. Казалось даже, что Пальмирен Розет избегает прямо отвечать на этот вопрос. Лейтенант Прокофьев собирался было повторить свою просьбу более настойчиво, но Гектор Сервадак, боясь рассердить старого чудака, перевел разговор:
— Кстати, дорогой учитель, чем вы объясняете, что при таком страшном столкновении мы все же дешево отделались?
— Это легко объяснить.
— Вы полагаете, что Земля не слишком пострадала, если не считать потери нескольких квадратных лье территории, и что, в частности, ось ее вращения не изменилась внезапно?
— Да, я так полагаю, капитан Сервадак, — отвечал Пальмирен Розет, — и вот на каком основании. Земля двигалась тогда со скоростью двадцати восьми тысяч восьмисот лье в час. Галлия — со скоростью пятидесяти семи тысяч лье. Представьте себе, что поезд, проходящий около восьмидесяти шести тысяч лье в час, налетел бы на препятствие. Сами можете судить, господа, каков был бы при этом толчок. Комета же, обладая ядром исключительной твердости, прошла сквозь Землю навылет, ничего не разрушив, подобно пуле, пущенной с близкого расстояния сквозь оконное стекло.
— В самом деле, — проговорил Гектор Сервадак, — так оно, пожалуй, и случилось…
— Именно так, — подтвердил профессор с глубоким убеждением, — тем более что комета летела наискось к поверхности Земли. Упади Галлия вертикально, она проникла бы в самую глубь нашей планеты, произведя ужасные разрушения, и раздавила бы даже Монмартрский холм, если бы он встретился ей на пути!
— Сударь! — воскликнул Бен-Зуф, возмущенный этим выпадом, к которому на сей раз не подавал никакого повода.
— Молчи, Бен-Зуф, — остановил его капитан Сервадак.
В эту минуту Исаак Хаккабут, приблизившись к Пальмирену Розету, спросил его дрожащим голосом:
— Господин профессор, а вернемся ли мы на Землю и когда мы вернемся?
— Вы очень спешите туда? — спросил Пальмирен Розет.
— То, о чем спрашивает вас Исаак, — вмешался лейтенант Прокофьев, — мне хотелось бы сформулировать более научно.
— Говорите!
— Вы утверждаете, что прежняя орбита Галлии изменилась?
— Бесспорно.
— Какой же стала новая орбита, новая кривая движения кометы? Неужто гиперболической? Это увлекло бы Галлию в бесконечные пространства звездных миров и без всякой надежды на возвращение.
— Нет! — ответил Пальмирен Розет.
— Значит, она обратилась в эллиптическую?
— Именно.
— И плоскость ее будет совпадать с плоскостью земной орбиты?
— Несомненно.
— Следовательно, Галлия комета периодическая?
— Бесспорно, и даже короткопериодическая, так как ее полный оборот вокруг Солнца, учитывая возмущающее влияние Юпитера, Сатурна и Марса, завершится в два года.
— Но в таком случае, — воскликнул лейтенант Прокофьев, — все шансы за то, что через два года после столкновения Галлия опять встретится с Землей в той же самой точке?
— Действительно, сударь, этого можно опасаться.
— Опасаться? — изумился капитан Сервадак.
— Да, господа! — ответил Пальмирен Розет, топнув ногой. — Нам здесь хорошо, и, если бы это зависело только от меня, Галлия никогда не вернулась бы к Земле!
ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой ученику Сервадаку здорово попало от профессора Пальмирена Розета
Итак, все стало ясно, все нашло объяснение для наших исследователей, любителей строить гипотезы! Их уносила комета, летящая по околосолнечному миру. Громадное светило, которое после катастрофы появилось на миг в густой пелене облаков перед капитаном Сервадаком, было не чем иным, как Землей. Грандиозный, небывалый прилив на Галлийском море был вызван притяжением земного шара.
И, главное, комета должна неминуемо встретиться с Землей, — так по крайней мере утверждал профессор. Были ли, однако, его вычисления настолько точны, чтобы неизбежность этой встречи могла считаться математически доказанной? Вполне понятно, что у галлийцев остались на этот счет некоторые сомнения.
Последующие дни колонисты были заняты хлопотами по устройству своего гостя. К счастью, профессор принадлежал к людям неприхотливым в житейских мелочах и легко мирился с любыми условиями. Витая день и ночь в облаках, следя за светилами, блуждающими в небесных пространствах, ученый мало интересовался помещением и пищей, за исключением разве кофе. Он как будто даже не заметил, как искусно и умело поселенцы приспособили для жилья Улей Нины.
Капитан Сервадак хотел отвести самую лучшую комнату своему старому учителю. Но тот, вовсе не склонный жить рядом с другими поселенцами, отказался наотрез. Единственное, что ему было нужно, это уголок для обсерватории, удобно расположенный и уединенный, где он мог бы спокойно заняться астрономическими наблюдениями.
Гектор Сервадак и лейтенант Прокофьев постарались отыскать удобное помещение. Им повезло. В склонах вулканического массива, футах в ста над центральным залом, они обнаружили узкую пещеру, вполне подходящую для астронома и его приборов. Там поставили кровать, несколько стульев, шкафчик, не говоря уже о знаменитой трубе, которую установили с таким расчетом, чтобы по возможности облегчить наблюдения. Струя лавы, отведенная от главного потока, обогревала помещение обсерватории.
Там и обосновался профессор; в назначенные часы он съедал обед, который ему приносили, спал мало, занимался вычислениями днем, наблюдал звезды ночью — словом, почти не принимал участия в общей жизни. Все привыкли к его чудачествам и решили, что самое лучшее — оставить его в покое.
Между тем наступили жестокие морозы. Термометр показывал в среднем около тридцати градусов ниже нуля по Цельсию. Ртутный столбик не колебался, как это бывает при неустойчивой погоде, а медленно и неуклонно падал. Это понижение должно было прекратиться с наступлением самой низкой температуры межпланетного пространства, а повышение начаться лишь с того момента, когда Галлия, следуя своей эллиптической траектории, несколько приблизится к Солнцу.
Ртутный столбик вел себя так потому, что ни одно дуновение не нарушало неподвижности галлийской атмосферы. Колонисты находились в совершенно необычных климатических условиях. В воздухе не двигалась ни одна молекула. Все жидкое и газообразное на поверхности кометы как будто застыло. Ни бури, ни дождя, ни облаков не наблюдалось ни в зените, ни над горизонтом. Не было ни влажных испарений, ни густых туманов, которые часто заволакивают полярные области земного сфероида. Небо оставалось неизменно ясным и прозрачным, солнце сияло в вышине днем, а звезды ночью, но даже солнечные лучи, казалось, совсем не грели.
Интересно, что в подобных условиях такие свирепые холода легко было переносить даже на свежем воздухе. В самом деле, то, что губит зимовщиков полярных стран, что иссушает их легкие и лишает жизненных сил, — это жестокие холодные бури, пронзительные северные ветры, гибельные туманы, грозные вьюги. В этом причина всех болезней и недугов, убийственных для полярных мореплавателей. Но в периоды затишья, когда воздух бывает неподвижен, все они стойко выдерживали самые страшные морозы, будь то на острове Мелвилл, как Парри, за восемьдесят первым градусом широты, как Кан, или еще дальше, за пределами широт, достигнутых неустрашимым Холлем и исследователями судна «Полярис». Если зимовщики тепло одеты и сытно питаются, они могут вынести при безветрии самые жестокие холода, и они это доказали, даже когда температура» падала до шестидесяти градусов ниже нуля.
Поселенцы Теплой Земли находились в наиболее благоприятных условиях, чтобы выдержать холод межпланетного пространства. У них не было недостатка ни в мехах со шкуны, ни в дубленых кожах. Пища была обильная и здоровая. Благодаря тихой безветренной погоде они без труда выходили на воздух, несмотря на необычайное понижение температуры.
К тому же генерал-губернатор Галлии тщательно следил, чтобы все колонисты были тепло одеты и сытно накормлены. Им были предписаны ежедневные гимнастические упражнения, и они их добросовестно выполняли. Никто не мог уклониться от правил общежития, обязательных для всех. Ни юный Пабло, ни крошка Нина не составляли исключения. Эти милые дети, тепло укутанные в меха, словно маленькие эскимосы, бегали вдвоем на коньках у побережья Теплой Земли. Пабло заботливо помогал своей подруге, играл с ней, поддерживал ее, когда она уставала. Словом, они вели себя так, как и подобает в их возрасте.
А что поделывал Исаак Хаккабут?
После довольно нелюбезного приема, оказанного ему Пальмиреном Розетом, Исаак Хаккабут вернулся на тартану в полном отчаянье. В его душе произошел переворот. После точных и обстоятельных объяснений профессора он не мог сомневаться, он уже не сомневался более, что какая-то блуждающая комета умчала его в пространство за миллионы лье от земного шара, где он так долго и так удачно вел торговые дела.
Казалось бы, очутившись на Галлии, одним из тридцати шести ее обитателей, в положении столь необычайном и непредвиденном, он должен был совершенно измениться, задуматься над самим собой, ощутить более дружеские чувства к тем немногим людям, которых по милости своей сохранил ему бог, а не смотреть на них исключительно с точки зрения выгоды и наживы.
Ничего этого не случилось. Если бы Исаак Хаккабут изменился, он не был бы законченным образцом себялюбца, человека, который думает только о себе. Наоборот, он еще более очерствел и ломал голову только над тем, как бы извлечь побольше барышей из создавшегося положения. Он достаточно хорошо знал капитана Сервадака и потому был спокоен: никто не причинит вреда ему, Исааку Хаккабуту, его имущество находится под надежной охраной французского офицера и только неожиданный случай может изменить такое положение вещей. Однако такого случая как будто не предвиделось; и вот что придумал Исаак Хаккабут, чтобы использовать трудное положение колонистов.
С одной стороны, следовало принять в расчет надежды на возвращение на Землю, как бы слабы они ни были. С другой стороны, в небольшой колонии не было недостатка в золоте и серебре, английском и русском, но эти металлы могли иметь ценность только на старой земле. Предстояло, следовательно, мало-помалу прибрать к рукам все денежные запасы Галлии. Итак, план Исаака Хаккабута состоял в следующем: распродать все товары до возвращения, так как ввиду их редкости они имели больше ценности на Галлии, чем будут иметь на Земле, но вместе с тем, учитывая нужды колонии, подождать, пока спрос во много раз превысит предложение. Это вызовет несомненное повышение цен и принесет верную прибыль. Итак — распродать все, но повременить, чтобы продать подороже.
Вот что обдумывал Исаак Хаккабут в своей тесной каюте на «Ганзе». Во всяком случае, поселенцы были избавлены от его неприятного злого лица, и никто на это не жаловался.
В течение апреля Галлия прошла путь в тридцать девять миллионов лье и к концу месяца находилась в ста десяти миллионах лье от Солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48