мебель для ванной под дерево
Спусти пары. Гертруда Винкворт Эсмонда Хаддока нисколько не интересует. И он вовсе не ее благосклонности добивается своим ухаживанием.
— Не будь ослом. Верти. А Обрыв влюбленных? А сандвичи?
— Все исключительно для того, чтобы возбудить ревность Тараторки.
— Что-о?
— Он надеется таким способом вернуть ее любовь. Понимаешь, на самом деле это не он ей дал отставку. Ты перепутал. Это Таратора дала ему от ворот поворот, потому что они разошлись во мнениях по одному политическому вопросу. Но она все равно осталась путеводной звездой его жизни. Я слышал это из его собственных уст. Мы с ним сдружились за портвейном. И можешь больше не опасаться угрозы с его стороны.
Китекэт вылупил на меня глаза. В их глубине зарделась заря надежды.
— Это серьезно?
— Вполне.
— Ты говоришь, Таратора — путеводная звезда его жизни?
— Его личные слова,
— И все его знаки внимания Гертруде — просто уловка?
— Именно.
Китекэт испустил глубокий вздох Умирающего гуся.
— Уф-ф! Ты снял у меня с души тяжелый груз, Берти.
— Я так и думал, что тебя это обрадует.
— Еще бы не обрадовать. Ну ладно, спокойной ночи.
— Ты уходишь?
— Да, Берти, как мне ни приятно твое общество, я вынужден тебя оставить, потому что у меня полно дел в другом месте. Из разговора с Куини я выяснил, что она знает, где у дяди Чарли хранятся ключи от погреба. Так что пока. Надеюсь, еще увидимся.
— Постой минутку. Ты будешь разговаривать с Тараторкой?
— Завтра же утром. Надо ей сообщить, что я здесь, и вообще ввести ее в курс, чтобы не наделала промахов. А что?
— Передай ей от меня, что придется ей найти на роль Пата другого исполнителя.
— Ты отказываешься от роли?
— Да, — ответил я и посвятил его во все.
Он выслушал, кивая, и сказал, что понимает.
— Да, да. Ты прав, конечно. Я передам.
И удалился на цыпочках, всем своим видом выражая радостную готовность, будь у него в руках шляпа, а в шляпе розы, щедро разбросать их направо и налево, так что на некоторое время меня здорово взбодрило сознание, что благодаря мне в жизни друга вновь, так сказать, засияло солнце.
Но одного этого сознания все же мало, для того чтобы надолго взбодрить человека, на неопределенный срок застрявшего в застенке «Деверил-Холла», и вскоре я уже опять погрузился в царство мрака, где и рад бы словить за хвост Синюю птицу, да не ухватишь.
А я давно уже усвоил, что в трудную минуту нет вернее утешения, как завалиться в постель с хорошим чтивом, от которого дыбом встают волосы на голове, и забыться, погрузившись в книгу. По счастью, я прихватил из города одну книженцию, «Убийство в Грейстоун-Грейндже» называется, и теперь углубился в нее, знай только страницы переворачивал. Было ясно, что лучшего выбора я сделать не мог. Это оказалось одно из тех произведений, где то и дело встречаются мертвые английские баронеты, распростертые на полу в библиотеке, а к героине перед сном, что ни вечер, прямо из стены вылазит Нечто и начинает шляться по комнате, так что я очень скоро вполне успокоился, выключил свет и заснул крепким живительным сном, каковой живительный сон продолжается у меня всегда до самого прибытия утренней чашки чаю.
Напоследок, перед тем как окончательно смежились усталые вежды и отключилось сознание, мне послышался звонок у входных дверей и говор отдаленных голосов, из чего можно было заключить о прибытии в усадьбу нового гостя.
Утренний рацион мне доставил Силверсмит, и хотя его обращение со мной оставалось довольно прохладным — свидетельство того, что вчерашние проказы Сэма Голдуина до сих пор не прощены, — я, однако, набрался храбрости и попробовал завязать с ним дружескую беседу. Я всегда стараюсь, по возможности, устанавливать дружеские отношения между тем, кто приносит чай, и тем, кто его пьет.
— А, Силверсмит, доброе утро, доброе утро, — начал я. — Как сегодня погодка, а? Отличная?
— Да, сэр.
— Жаворонок поет в небесах, и улитка ползет по листу, и все такое прочее?
— Да, сэр.
— Знаете, Силверсмит, может быть, конечно, мне просто приснилось, но у меня сложилось такое впечатление, что вчера поздно вечером раздался звонок у входной двери и затем кое-какие закулисные разговоры. Я не ошибся? Никто не приезжал вечером после закрытия?
— Приехал, сэр. Мистер Вустер.
Он холодно взглянул на меня, как бы напоминая, что не желает участвовать в дружеской беседе с человеком, ответственным за вторжение Сэма Голдуина в его жизнь, и пропал, оставив Бертрама, как вы можете себе представить, в довольно задумчивом состоянии. Недоумевая, я приподнялся, прислонился спиной к подушкам и поднес чашку к губам. Все это было выше моего разумения.
По его словам выходило, что вчера приехал «мистер Вустер», а отсюда могло следовать только одно из двух: либо я, как герои моего анекдота, ослышался, либо же только что со мной беседовал дворецкий, который с утра пораньше находится под градусом.
Ни то ни другое предположение меня не удовлетворяло. Слух у меня с детских лет чрезвычайно острый, а мысль, чтобы Силверсмит к восьми часам утра успел наклюкаться, и вовсе не выдерживала критики. Только самые безответственные из дворецких способны принимать спиртное до завтрака, и если Дживсов дядя Чарли представляется моим читателям лицом безответственным, значит, его образ мне совершенно не удался. Маленького лорда Фаунтлероя можно вообразить с утра заложившим за галстук, но Силверсмита — ни за что.
И однако же, он, бесспорно, сказал: «Мистер Вустер». Я сидел и ломал голову, не находя даже мало-мальски убедительного объяснения этой загадке, когда вдруг отворилась дверь и в комнату проник призрак Дживса с завтраком на подносе.
ГЛАВА 8
Я сказал «призрак Дживса», потому что в первый, ужасный момент я именно так определил для себя это явление. Приветствие: «Кого мы видим? Призрак!» — замерло, непроизнесенное, у меня на губах, ибо я почувствовал себя примерно так же, как героиня «Убийства в Грейстоун-Грейндж», когда обнаружила Нечто у себя в спальне. Не знаю, случалось ли вам встречаться с привидением, но могу вас заверить, что поначалу берет сильная оторопь.
Но потом ноздрей моих коснулся аромат поджаренного бекона, и, осознав, что весьма мало вероятно, чтобы потустороннее видение разгуливало с нашим национальным кушаньем на подносе, я немного успокоился. Настолько, во всяком случае, чтобы, почти не пролив, удержать чашку в руке и чтобы при этом еще пролепетать: «Дживс!» Однако и это не так-то мало для человека, у которого только что язык завернулся за гортань и одновременно прилип к небу.
— Доброе утро, сэр, — промолвил он. — Я подумал, что, чем присоединяться ко всей компании в столовой, вы предпочтете завтрак в одиночестве своей комнаты.
Отлично зная, что в столовой меня бы ждали пять теть, из них одна глухая, одна полоумная и одна — леди Дафна Винкворт, и весь букет совершенно непригоден для потребления на голодный желудок, я от души оценил такой дружеский жест, — тем более когда сообразил, что в хозяйстве наподобие здешнего порядки, вернее всего, традиционные, сильно отстающие от последнего писка современной творческой мысли, и не иначе как за столом там прислуживает лично дворецкий.
— Правильно ведь? — спросил я. — За завтраком пирующих обслуживает сам Силверсмит?
— Да, сэр.
— Бог ты мой! — воскликнул я, бледнея сквозь здоровый загар. — Ну и человек, Дживс!
— Кто, сэр?
— Ваш дядя Чарли.
— А-а, да, сэр. Сильная личность.
— Еще какая сильная. Что там у Шекспира говорится про кого-то, у кого взор матери?
— «Взор Марса — а не матери — грозный, наводящий страх» — вот, видимо, цитата, которая вам припомнилась, сэр.
— Верно, верно. Именно такой взор у дяди Чарли. Неужели вы так его и называете — «дядя Чарли»?
— Да, сэр.
— Поразительно. Для меня даже подумать о нем как о дяде Чарли — все равно что назвать его Реджи или Джимми или, если на то пошло, даже Берти. Он что же, качал вас в детстве на колене?
— Весьма часто, сэр.
— И вы не трепетали? Железный ребенок! — Я снова принялся за завтрак. — Отличный бекон, доложу вам, Дживс.
— Домашнего копчения, насколько я понимаю, сэр.
— И приготовленный из мирно настроенных свиней. И селедочка, я вижу, не говоря о тостах, джеме, даже, если зрение меня не обманывает, еще и яблоко! Что ни говори про «Деверил-Холл», но кормят здесь по-царски. Вы не замечали, Дживс, что хорошая копченая селедка на завтрак — основа успешного дня?
— Совершенно справедливо, сэр, хотя я сам скорее сторонник доброго куска ветчины.
Некоторое время мы с ним обсуждали сравнительные достоинства ветчины и рыбы как средства для поднятия боевого духа, поскольку многое можно сказать в пользу того и другого блюда, но наконец я все-таки затронул тему, затронуть которую хотел уже давно. Сам не понимаю, как это она вылетела у меня из головы.
— Кстати, Дживс, — говорю, — у меня есть к вам один вопрос. Что, во имя тысячи чертей, вы здесь делаете?
— Я так и предполагал, что это вас может заинтересовать, сэр, и уже сам собирался предоставить вам соответствующую информацию по своей инициативе. Я приехал сюда в качестве слуги мистера Финк-Ноттла. Разрешите мне, сэр.
Он поймал кусок копченой селедки, который сорвался у меня с вилки, оттого что рука моя сильно дрогнула, и поместил его обратно на тарелку. Я, как говорится, вылупил на него глаза.
— Мистера Финк-Ноттла?
— Да, сэр.
— Но ведь Гасси нет в «Деверил-Холле»?
— Он здесь, сэр. Мы прибыли вчера вечером, ближе к ночи.
Внезапно вспыхнувшая догадка осенила меня.
— То есть это был Гасси, про кого дядя Чарли вчера говорил, что приехал мистер Вустер? Я сижу здесь под именем Гасси, а теперь является Гасси под моим именем?
— Совершенно верно, сэр. Ситуация создалась весьма любопытная и, пожалуй, довольно запутанная…
— Это вы мне говорите, Дживс?
Только опасение перевернуть поднос с завтраком помешало мне обратиться лицом к стене. Когда Эсмонд Хаддок во время нашего давешнего разговора за портвейном упомянул «дни для наших душ суровых испытаний», он и не подозревал, какими суровыми могут стать испытания для наших душ, если, поплевав на ладони, где-то там примутся за дело всерьез. Я поднял кусок рыбы на вилке и рассеяно отправил в рот, пытаясь привести свои умственные способности в соответствие с требованиями момента, который даже самый мужественный человек неизбежно признал бы трудным.
— Но каким образом Гасси освободился из каталажки?
— Судья передумал и вместо заключения назначил ему штраф, сэр.
— С чего это он вдруг?
— Возможно, ему пришло в голову, что милосердие свободно, сэр.
— И изливается, как добрый дождь с небес, вы хотите сказать?
— Именно, сэр. Куда придется на земле. Его милость, наверно, принял во внимание, что оно есть благо и для дарующего, и для одариваемого и к лицу монарху на троне больше, нежели корона.
Я задумался. Да, пожалуй, в этом что-то есть.
— Сколько он из него выдоил? Пять фунтов?
— Да, сэр.
— И Гасси раскошелился и стал опять свободным человеком?
— Да, сэр.
Тут я нащупал болезненную точку:
— Но почему он здесь?
Я думал, что задал ему вопрос на засыпку, но не тут-то было. Где человек менее великий стал бы переминаться с ноги на ногу, крутить большими пальцами и бормотать: «Да, действительно, трудно сказать», — у Дживса было готово объяснение, и он подал его мне на блюдечке, и глазом не моргнув.
— Ему ничего другого не оставалось, сэр. С одной стороны, ее милость ваша тетушка непременно желала, чтобы вы поехали в «Деверил-Холл», с другой — мисс Бассет не менее определенно настаивала на том, чтобы и мистер Финк-Ноттл отправился сюда же. В случае, если бы одного из вас здесь не оказалось, начались бы расспросы, которые могли привести к самым плачевным последствиям. Взять хотя бы то, что мисс Бассет ожидает ежедневных писем от мистера Финк-Ноттла со всевозможными подробностями жизни в усадьбе: что слышно, что происходит, кто что сказал. Они, естественно, должны быть написаны на бумаге с деверильским гербом и иметь почтовый штемпель «Кингс-Деверил».
— А что, верно! Ваша правда, Дживс. Мне это и в голову не приходило.
Я задумчиво проглотил кусок тоста с джемом. А ведь скольких трудностей удалось бы избежать, если бы у судейского хватило ума оштрафовать Гасси с самого начала, а не спохватиться потом. Я уже утверждал это неоднократно и скажу опять: все судейские — ослы. Покажите мне судью, и я покажу вам остолопа.
Я принялся за яблоко.
— Значит, вот как обстоят дела.
— Да, сэр.
— Я — это Гасси, а Гасси — это я.
— Да, сэр.
— И потребуется неусыпная бдительность, чтобы не запутаться и не испортить всю игру. Мы будем ступать, как говорится, по яичным скорлупкам.
— Очень точное образное выражение, сэр.
Я доел яблоко и озабоченно закурил сигарету.
— Ну что ж, ничего не поделаешь, я вижу. Но только, пожалуйста, не надо снова запускать вашего Марка Аврелия, если вы начнете мне толковать про то, что все это — часть одной великой цепи, я этого не вынесу. А как настроение Гасси?
— Не особенно радостное, сэр. Раздосадованное, я бы сказал. Я узнал от мистера Перебрайта…
— Так вы виделись с Китекэтом?
— Да, в людской. Он помогал горничной Куини решать кроссворд. Он уведомил меня, что сумел организовать встречу с мисс Перебрайт и сообщил ей о вашем решении отказаться от роли Пата в ирландском скетче. Мисс Перебрайт проявила понимание и сказала, что, коль скоро приехал мистер Финк-Ноттл, он, конечно, возьмет эту роль на себя. Мистер Перебрайт виделся с мистером Финк-Ноттлом и сообщил ему о принятом решении, и это как раз и раздосадовало мистера Финк-Ноттла.
— Трусит?
— Да, сэр. И кроме того, ему слегка действуют на нервы отзывы деверильских дам о…
— О моем поведении?
— Да, сэр.
— Насчет собаки?
— Да, сэр.
— И портвейна?
— Да, сэр.
— И про «Алло, алло, алло, в лесу уже светло»?
— Да, сэр.
Я сокрушенно выдохнул большое облако дыма.
— Да, — говорю. — Боюсь, для начала я заработал ему неважную репутацию. Я не хотел, но так уж оно само получилось, что из-за меня у здешних хозяек сложилось о нем мнение как о гробе повапленном, которые водят публику за нос, притворяясь, будто не пьют ничего, кроме апельсинового сока, а чуть только публика повернется спиной, накачиваются портвейном до полной потери памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Не будь ослом. Верти. А Обрыв влюбленных? А сандвичи?
— Все исключительно для того, чтобы возбудить ревность Тараторки.
— Что-о?
— Он надеется таким способом вернуть ее любовь. Понимаешь, на самом деле это не он ей дал отставку. Ты перепутал. Это Таратора дала ему от ворот поворот, потому что они разошлись во мнениях по одному политическому вопросу. Но она все равно осталась путеводной звездой его жизни. Я слышал это из его собственных уст. Мы с ним сдружились за портвейном. И можешь больше не опасаться угрозы с его стороны.
Китекэт вылупил на меня глаза. В их глубине зарделась заря надежды.
— Это серьезно?
— Вполне.
— Ты говоришь, Таратора — путеводная звезда его жизни?
— Его личные слова,
— И все его знаки внимания Гертруде — просто уловка?
— Именно.
Китекэт испустил глубокий вздох Умирающего гуся.
— Уф-ф! Ты снял у меня с души тяжелый груз, Берти.
— Я так и думал, что тебя это обрадует.
— Еще бы не обрадовать. Ну ладно, спокойной ночи.
— Ты уходишь?
— Да, Берти, как мне ни приятно твое общество, я вынужден тебя оставить, потому что у меня полно дел в другом месте. Из разговора с Куини я выяснил, что она знает, где у дяди Чарли хранятся ключи от погреба. Так что пока. Надеюсь, еще увидимся.
— Постой минутку. Ты будешь разговаривать с Тараторкой?
— Завтра же утром. Надо ей сообщить, что я здесь, и вообще ввести ее в курс, чтобы не наделала промахов. А что?
— Передай ей от меня, что придется ей найти на роль Пата другого исполнителя.
— Ты отказываешься от роли?
— Да, — ответил я и посвятил его во все.
Он выслушал, кивая, и сказал, что понимает.
— Да, да. Ты прав, конечно. Я передам.
И удалился на цыпочках, всем своим видом выражая радостную готовность, будь у него в руках шляпа, а в шляпе розы, щедро разбросать их направо и налево, так что на некоторое время меня здорово взбодрило сознание, что благодаря мне в жизни друга вновь, так сказать, засияло солнце.
Но одного этого сознания все же мало, для того чтобы надолго взбодрить человека, на неопределенный срок застрявшего в застенке «Деверил-Холла», и вскоре я уже опять погрузился в царство мрака, где и рад бы словить за хвост Синюю птицу, да не ухватишь.
А я давно уже усвоил, что в трудную минуту нет вернее утешения, как завалиться в постель с хорошим чтивом, от которого дыбом встают волосы на голове, и забыться, погрузившись в книгу. По счастью, я прихватил из города одну книженцию, «Убийство в Грейстоун-Грейндже» называется, и теперь углубился в нее, знай только страницы переворачивал. Было ясно, что лучшего выбора я сделать не мог. Это оказалось одно из тех произведений, где то и дело встречаются мертвые английские баронеты, распростертые на полу в библиотеке, а к героине перед сном, что ни вечер, прямо из стены вылазит Нечто и начинает шляться по комнате, так что я очень скоро вполне успокоился, выключил свет и заснул крепким живительным сном, каковой живительный сон продолжается у меня всегда до самого прибытия утренней чашки чаю.
Напоследок, перед тем как окончательно смежились усталые вежды и отключилось сознание, мне послышался звонок у входных дверей и говор отдаленных голосов, из чего можно было заключить о прибытии в усадьбу нового гостя.
Утренний рацион мне доставил Силверсмит, и хотя его обращение со мной оставалось довольно прохладным — свидетельство того, что вчерашние проказы Сэма Голдуина до сих пор не прощены, — я, однако, набрался храбрости и попробовал завязать с ним дружескую беседу. Я всегда стараюсь, по возможности, устанавливать дружеские отношения между тем, кто приносит чай, и тем, кто его пьет.
— А, Силверсмит, доброе утро, доброе утро, — начал я. — Как сегодня погодка, а? Отличная?
— Да, сэр.
— Жаворонок поет в небесах, и улитка ползет по листу, и все такое прочее?
— Да, сэр.
— Знаете, Силверсмит, может быть, конечно, мне просто приснилось, но у меня сложилось такое впечатление, что вчера поздно вечером раздался звонок у входной двери и затем кое-какие закулисные разговоры. Я не ошибся? Никто не приезжал вечером после закрытия?
— Приехал, сэр. Мистер Вустер.
Он холодно взглянул на меня, как бы напоминая, что не желает участвовать в дружеской беседе с человеком, ответственным за вторжение Сэма Голдуина в его жизнь, и пропал, оставив Бертрама, как вы можете себе представить, в довольно задумчивом состоянии. Недоумевая, я приподнялся, прислонился спиной к подушкам и поднес чашку к губам. Все это было выше моего разумения.
По его словам выходило, что вчера приехал «мистер Вустер», а отсюда могло следовать только одно из двух: либо я, как герои моего анекдота, ослышался, либо же только что со мной беседовал дворецкий, который с утра пораньше находится под градусом.
Ни то ни другое предположение меня не удовлетворяло. Слух у меня с детских лет чрезвычайно острый, а мысль, чтобы Силверсмит к восьми часам утра успел наклюкаться, и вовсе не выдерживала критики. Только самые безответственные из дворецких способны принимать спиртное до завтрака, и если Дживсов дядя Чарли представляется моим читателям лицом безответственным, значит, его образ мне совершенно не удался. Маленького лорда Фаунтлероя можно вообразить с утра заложившим за галстук, но Силверсмита — ни за что.
И однако же, он, бесспорно, сказал: «Мистер Вустер». Я сидел и ломал голову, не находя даже мало-мальски убедительного объяснения этой загадке, когда вдруг отворилась дверь и в комнату проник призрак Дживса с завтраком на подносе.
ГЛАВА 8
Я сказал «призрак Дживса», потому что в первый, ужасный момент я именно так определил для себя это явление. Приветствие: «Кого мы видим? Призрак!» — замерло, непроизнесенное, у меня на губах, ибо я почувствовал себя примерно так же, как героиня «Убийства в Грейстоун-Грейндж», когда обнаружила Нечто у себя в спальне. Не знаю, случалось ли вам встречаться с привидением, но могу вас заверить, что поначалу берет сильная оторопь.
Но потом ноздрей моих коснулся аромат поджаренного бекона, и, осознав, что весьма мало вероятно, чтобы потустороннее видение разгуливало с нашим национальным кушаньем на подносе, я немного успокоился. Настолько, во всяком случае, чтобы, почти не пролив, удержать чашку в руке и чтобы при этом еще пролепетать: «Дживс!» Однако и это не так-то мало для человека, у которого только что язык завернулся за гортань и одновременно прилип к небу.
— Доброе утро, сэр, — промолвил он. — Я подумал, что, чем присоединяться ко всей компании в столовой, вы предпочтете завтрак в одиночестве своей комнаты.
Отлично зная, что в столовой меня бы ждали пять теть, из них одна глухая, одна полоумная и одна — леди Дафна Винкворт, и весь букет совершенно непригоден для потребления на голодный желудок, я от души оценил такой дружеский жест, — тем более когда сообразил, что в хозяйстве наподобие здешнего порядки, вернее всего, традиционные, сильно отстающие от последнего писка современной творческой мысли, и не иначе как за столом там прислуживает лично дворецкий.
— Правильно ведь? — спросил я. — За завтраком пирующих обслуживает сам Силверсмит?
— Да, сэр.
— Бог ты мой! — воскликнул я, бледнея сквозь здоровый загар. — Ну и человек, Дживс!
— Кто, сэр?
— Ваш дядя Чарли.
— А-а, да, сэр. Сильная личность.
— Еще какая сильная. Что там у Шекспира говорится про кого-то, у кого взор матери?
— «Взор Марса — а не матери — грозный, наводящий страх» — вот, видимо, цитата, которая вам припомнилась, сэр.
— Верно, верно. Именно такой взор у дяди Чарли. Неужели вы так его и называете — «дядя Чарли»?
— Да, сэр.
— Поразительно. Для меня даже подумать о нем как о дяде Чарли — все равно что назвать его Реджи или Джимми или, если на то пошло, даже Берти. Он что же, качал вас в детстве на колене?
— Весьма часто, сэр.
— И вы не трепетали? Железный ребенок! — Я снова принялся за завтрак. — Отличный бекон, доложу вам, Дживс.
— Домашнего копчения, насколько я понимаю, сэр.
— И приготовленный из мирно настроенных свиней. И селедочка, я вижу, не говоря о тостах, джеме, даже, если зрение меня не обманывает, еще и яблоко! Что ни говори про «Деверил-Холл», но кормят здесь по-царски. Вы не замечали, Дживс, что хорошая копченая селедка на завтрак — основа успешного дня?
— Совершенно справедливо, сэр, хотя я сам скорее сторонник доброго куска ветчины.
Некоторое время мы с ним обсуждали сравнительные достоинства ветчины и рыбы как средства для поднятия боевого духа, поскольку многое можно сказать в пользу того и другого блюда, но наконец я все-таки затронул тему, затронуть которую хотел уже давно. Сам не понимаю, как это она вылетела у меня из головы.
— Кстати, Дживс, — говорю, — у меня есть к вам один вопрос. Что, во имя тысячи чертей, вы здесь делаете?
— Я так и предполагал, что это вас может заинтересовать, сэр, и уже сам собирался предоставить вам соответствующую информацию по своей инициативе. Я приехал сюда в качестве слуги мистера Финк-Ноттла. Разрешите мне, сэр.
Он поймал кусок копченой селедки, который сорвался у меня с вилки, оттого что рука моя сильно дрогнула, и поместил его обратно на тарелку. Я, как говорится, вылупил на него глаза.
— Мистера Финк-Ноттла?
— Да, сэр.
— Но ведь Гасси нет в «Деверил-Холле»?
— Он здесь, сэр. Мы прибыли вчера вечером, ближе к ночи.
Внезапно вспыхнувшая догадка осенила меня.
— То есть это был Гасси, про кого дядя Чарли вчера говорил, что приехал мистер Вустер? Я сижу здесь под именем Гасси, а теперь является Гасси под моим именем?
— Совершенно верно, сэр. Ситуация создалась весьма любопытная и, пожалуй, довольно запутанная…
— Это вы мне говорите, Дживс?
Только опасение перевернуть поднос с завтраком помешало мне обратиться лицом к стене. Когда Эсмонд Хаддок во время нашего давешнего разговора за портвейном упомянул «дни для наших душ суровых испытаний», он и не подозревал, какими суровыми могут стать испытания для наших душ, если, поплевав на ладони, где-то там примутся за дело всерьез. Я поднял кусок рыбы на вилке и рассеяно отправил в рот, пытаясь привести свои умственные способности в соответствие с требованиями момента, который даже самый мужественный человек неизбежно признал бы трудным.
— Но каким образом Гасси освободился из каталажки?
— Судья передумал и вместо заключения назначил ему штраф, сэр.
— С чего это он вдруг?
— Возможно, ему пришло в голову, что милосердие свободно, сэр.
— И изливается, как добрый дождь с небес, вы хотите сказать?
— Именно, сэр. Куда придется на земле. Его милость, наверно, принял во внимание, что оно есть благо и для дарующего, и для одариваемого и к лицу монарху на троне больше, нежели корона.
Я задумался. Да, пожалуй, в этом что-то есть.
— Сколько он из него выдоил? Пять фунтов?
— Да, сэр.
— И Гасси раскошелился и стал опять свободным человеком?
— Да, сэр.
Тут я нащупал болезненную точку:
— Но почему он здесь?
Я думал, что задал ему вопрос на засыпку, но не тут-то было. Где человек менее великий стал бы переминаться с ноги на ногу, крутить большими пальцами и бормотать: «Да, действительно, трудно сказать», — у Дживса было готово объяснение, и он подал его мне на блюдечке, и глазом не моргнув.
— Ему ничего другого не оставалось, сэр. С одной стороны, ее милость ваша тетушка непременно желала, чтобы вы поехали в «Деверил-Холл», с другой — мисс Бассет не менее определенно настаивала на том, чтобы и мистер Финк-Ноттл отправился сюда же. В случае, если бы одного из вас здесь не оказалось, начались бы расспросы, которые могли привести к самым плачевным последствиям. Взять хотя бы то, что мисс Бассет ожидает ежедневных писем от мистера Финк-Ноттла со всевозможными подробностями жизни в усадьбе: что слышно, что происходит, кто что сказал. Они, естественно, должны быть написаны на бумаге с деверильским гербом и иметь почтовый штемпель «Кингс-Деверил».
— А что, верно! Ваша правда, Дживс. Мне это и в голову не приходило.
Я задумчиво проглотил кусок тоста с джемом. А ведь скольких трудностей удалось бы избежать, если бы у судейского хватило ума оштрафовать Гасси с самого начала, а не спохватиться потом. Я уже утверждал это неоднократно и скажу опять: все судейские — ослы. Покажите мне судью, и я покажу вам остолопа.
Я принялся за яблоко.
— Значит, вот как обстоят дела.
— Да, сэр.
— Я — это Гасси, а Гасси — это я.
— Да, сэр.
— И потребуется неусыпная бдительность, чтобы не запутаться и не испортить всю игру. Мы будем ступать, как говорится, по яичным скорлупкам.
— Очень точное образное выражение, сэр.
Я доел яблоко и озабоченно закурил сигарету.
— Ну что ж, ничего не поделаешь, я вижу. Но только, пожалуйста, не надо снова запускать вашего Марка Аврелия, если вы начнете мне толковать про то, что все это — часть одной великой цепи, я этого не вынесу. А как настроение Гасси?
— Не особенно радостное, сэр. Раздосадованное, я бы сказал. Я узнал от мистера Перебрайта…
— Так вы виделись с Китекэтом?
— Да, в людской. Он помогал горничной Куини решать кроссворд. Он уведомил меня, что сумел организовать встречу с мисс Перебрайт и сообщил ей о вашем решении отказаться от роли Пата в ирландском скетче. Мисс Перебрайт проявила понимание и сказала, что, коль скоро приехал мистер Финк-Ноттл, он, конечно, возьмет эту роль на себя. Мистер Перебрайт виделся с мистером Финк-Ноттлом и сообщил ему о принятом решении, и это как раз и раздосадовало мистера Финк-Ноттла.
— Трусит?
— Да, сэр. И кроме того, ему слегка действуют на нервы отзывы деверильских дам о…
— О моем поведении?
— Да, сэр.
— Насчет собаки?
— Да, сэр.
— И портвейна?
— Да, сэр.
— И про «Алло, алло, алло, в лесу уже светло»?
— Да, сэр.
Я сокрушенно выдохнул большое облако дыма.
— Да, — говорю. — Боюсь, для начала я заработал ему неважную репутацию. Я не хотел, но так уж оно само получилось, что из-за меня у здешних хозяек сложилось о нем мнение как о гробе повапленном, которые водят публику за нос, притворяясь, будто не пьют ничего, кроме апельсинового сока, а чуть только публика повернется спиной, накачиваются портвейном до полной потери памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30