— Огастус, это вы привезли огромного лохматого пса? — задала она мне вопрос.
Вам станет ясно, как подействовали на меня головокружительные события в «Деверил-Холле», когда я скажу, что в первую минуту я совершенно не понял, о чем идет речь.
— Пса?
— Силверсмит говорит, что он ваш.
— Ах, ну да, — спохватился я, когда память возвратилась на свое седалище. — Конечно, конечно. Разумеется. Вы имеете в виду Сэма Голдуина. Но только он не мой. Его владелица — Таратора.
— Кто-о?
— Таратора Перебрайт. Она попросила меня взять его на пару дней.
При упоминании Тараториного имени, как и раньше за обедом, у леди Дафны занялось дыхание и громко лязгнули зубы. Было очевидно, что Таратора не пользовалась в «Деверил-Холле» любовью широких масс.
— Вы с мисс Перебрайт близко знакомы?
— О да, вполне, — ответил я и только тут сообразил, как это плохо согласуется с тем, что Тараторка сказала Эсмонду Хаддоку. Но его, к счастью, уже среди нас не было. — Она немного опасалась свалить животное на голову своему дяде без предварительного вспахивания, как говорится, поскольку он нельзя сказать, что уж такой собаколюб. Вот она, пока то да се, и спихнула его мне. Сэм в конюшне.
— Нет, он не в конюшне.
— Значит, Силверсмит ввел меня в заблуждение. Он сказал, что распорядится поместить животное в конюшню.
— Он и распорядился поместить его в конюшню. Но оно убежало и только что, как полоумное, ворвалось в гостиную.
Я почувствовал, что здесь требуется утешительное слово.
— Сэм Голдуин вовсе не полоумный, — заверил я леди Дафну. — Он не относится к числу наших светлых умов, но совершенно нормален. А в гостиную ворвался потому, что рассчитывал застать там меня. Он воспылал ко мне бурной страстью и считает зря потраченной каждую минуту, проведенную вдали от меня. Так что, как только его привязали в конюшне, он принялся грызть веревку, чтобы вырваться на свободу и отправиться на поиски. Довольно трогательно, я бы сказал.
Но леди Дафна всем своим видом показала, что отнюдь не разделяет моего умиления. В ее взоре блистал огонь анти-Сэмизма.
— Во всяком случае, это было крайне неприятно. Ввиду того, что вечер такой теплый, двери в сад оставили открытыми, и вдруг вбегает этот отвратительный зверь. Моя сестра Шарлотта испытала нервный шок, от которого теперь не скоро оправится. Животное налетело на нее сзади и гонялось за ней по всей комнате.
Я, конечно, промолчал — уж чего-чего, а тактичности нам, Вустерам, не занимать, — но про себя подумал, что это Шарлотте кара за сочинение куплетов «Алло, алло, алло, уже совсем светло», в другой раз пусть хорошенько подумает, прежде чем браться за перо. Теперь она получила возможность оценить ситуацию с точки зрения лисицы.
— А когда позвали Силверсмита, эта тварь укусила его.
Признаюсь, от такого известия я ощутил трепет восторга. «Ты лучше меня, Ганга Дин», — чуть было не процитировал я. Мне бы лично слабо было укусить Силверсмита, даже чтобы исполнить последнюю волю умирающей бабушки.
— От души сожалею, — сказал я вслух. — Не могу ли я тут что-нибудь сделать?
— Нет, спасибо.
— Я пользуюсь на Сэма большим влиянием. Быть может, мне удастся убедить его, чтобы он на этом поставил точку, возвратился в конюшню и завалился спать.
— Этого не потребуется. Силверсмит справился с ним и запер его в чулан. Ну а поскольку, как вы сказали, он живет, вообще говоря, в доме священника, я незамедлительно отошлю его туда.
— Давайте я сам его отведу.
— Пожалуйста, не утруждайте себя. Я полагаю, что лучше всего вам немедленно отправиться в постель.
Предложение пришлось мне вполне по душе. С той самой минуты, как дамский пол отчалил из столовой, у меня слегка сжималось сердце в предвкушении тихого, уютного вечера в семейном кругу, который ожидал меня под здешними сводами после того, как стараниями Эсмонда и моими будет покончено с портвейном. Сами знаете, что такое эти тихие уютные вечера в старинном загородном доме, притом что состав участников преимущественно женский. Вас загоняют в угол и предъявляют семейные фотоальбомы. Поют вам народные баллады. Голова у вас начинает клониться подобно лилии на стебле, приходится то и дело рывком возвращать ее на исходную позицию, и так — до полного и окончательного изнеможения. Гораздо лучше ретироваться в свое логово прямо сейчас, тем более что мне необходимо повидаться с Дживсом, который должен был давно уже приехать на поезде с моим багажом.
Не скажу, чтобы слова этой женщины, содержавшие намек на то, что я упился по уши, меня совсем уж нисколько не задели. У нее явно сложилось обо мне превратное мнение, будто бы меня нельзя допускать в гостиные, так как я немедленно превращаю их в подобие портового кабака после прибытия флота в родную гавань. Но справедливость — неотъемлемая черта Вустеров, и я не виню эту добросовестно заблуждавшуюся леди. Я готов признать, что, когда входишь в столовую и застаешь там человека с графином в руке, который горланит песни, стоя на стуле, это действительно наводит на кое-какие предположения.
— Я и вправду немного устал с дороги, — ответил я ей.
— Силверсмит покажет вам, где ваша комната, — произнесла она, и тут я углядел, что дядя Чарли находится среди нас. А я и не заметил, как он возник. Он, подобно Дживсу, материализовался из пустоты. Очевидно, это у них семейное.
— Силверсмит.
— Да, мадам?
— Проводите мистера Финк-Ноттла в его комнату, — распорядилась леди Дафна, но чувствовалось, что ее подмывало сказать не «проводите», а «препроводите».
— Очень хорошо, мадам.
Я заметил, что он слегка прихрамывает, из чего можно было понять, что Сэм Голдуин достал в броске его икру, но спрашивать и уточнять я не стал, так как опасался, вдобавок к икроножной мышце, причинить еще боль его самоуважению. Я поднялся вслед за ним по лестнице и очутился в удобной, хорошо обставленной спальне, после чего с веселой душой пожелал ему спокойной ночи.
— Да, Силверсмит, — сказал я.
— Сэр?
— Мой человек приехал?
— Да, сэр.
— Пришлите-ка его ко мне.
— Очень хорошо, сэр.
Он удалился, и через несколько минут я увидел перед собой так хорошо мне знакомые черты.
Но это не были черты Дживса. Это были так хорошо мне знакомые черты Клода Кэттермола Перебрайта.
ГЛАВА 7
Наверно, если бы я был средневековым сеньором — наподобие, скажем, того же рыцаря Роланда — в те дни, когда, куда ни швырнешь кирпичом, обязательно шарахнешь по башке какого-нибудь мага или звездочета, и люди то и дело в кого-то превращались, это явление меня бы нисколько не удивило. Я сказал бы просто: «А-а, так Дживса заколдовали и превратили в Китекэта? Жаль. Но что сделаешь, такова жизнь», — после чего и думать бы об этом забыл и распорядился бы, как обычно, чтобы подали трубки, и несли сюда кубки, и позвали ко мне скрипачей.
Но в наше время такой благодушный взгляд на вещи понемногу утрачивается, так что, врать не буду, я испытал глубокое потрясение. Я воззрился на пришельца, чувствуя, как глаза мои вылезли из родных орбит, словно улиткины рога, и, выпученные, заходили туда-сюда.
— Китекэт! — сдавленным голосом воскликнул я.
Он нахмурился и покачал головой, как заговорщик, когда его товарищ по заговору ляпнул что-то неуместное.
— Медоуз, — уточнил он.
— Что значит — Медоуз?
— Это меня так зовут, пока я нахожусь у тебя в услужении. Я твой слуга.
Меня осенила догадка. Я уже говорил, что портвейн, которым я на пару с Эсмондом Хаддоком, пожалуй, все-таки несколько злоупотребил, был добрым старым вином долгой выдержки и отличался изрядной крепостью. И вот теперь мне подумалось, что, возможно, в нем содержалась еще более сокрушительная сила, чем я поначалу определил, и что леди Дафна Винкворт была на самом деле права, сочтя меня пьяным вдребезги. И я уже готов был повернуться на бок и обратить лицо к стене, чтобы отоспаться, но Китекэт продолжал развивать свою мысль:
— Твой лакей. Твой камердинер. Твоя персональная обслуга. Все очень просто. Дживс приехать не смог.
— Что-о?
— Именно так.
— Ты хочешь сказать, что Дживса со мной не будет?
— Не будет. Я вместо него. Что это ты делаешь?
— Обращаю лицо к стене.
— Зачем?
— Разве ты не обратил бы лицо к стене, если бы оказался в этой мышеловке, где тебя считают Гасси Финк-Ноттлом, а ты остался без Дживса, без его поддержки и совета? О Господи! О, черт подери! О, проклятье! Почему Дживс не смог приехать? Болен он, что ли?
— По-моему, нет. Я, конечно, не специалист в области медицины, но, когда я видел его последний раз, вид у него был цветущий и витаминизированный. Глаза блестящие. Румянец во всю щеку. Нет, положительно, Дживс здоров. А помешало его приезду то, что его дядя Чарлз здесь дворецким.
— Как это могло ему помешать?
— Мой дорогой Берти, напряги свои умственные способности, если они у тебя имеются. Дяде Чарли известно, что Дживс присматривает за тобой, Дживс наверняка еженедельно пишет ему письма, извещая о том, как ему хорошо у тебя работается и как он ни за какие коврижки не сменит этого места на другое. Ну так подумай, что получится, объявись он вдруг в качестве слуги Гасси Финк-Ноттла? А я тебе объясню, что. У дяди Чарли возникнут подозрения. «Тут что-то не так», — скажет он себе. И не успеешь ты глазом моргнуть, как он бросится отдирать твои накладные бакенбарды и выводить тебя на чистую воду. Ясно, что Дживсу нельзя было приезжать.
Да, в его словах что-то есть, вынужден был признать я. Однако негодование во мне все еще бурлило.
— Что же он меня не предупредил?
— Ему самому это пришло в голову только после твоего отъезда.
— Но почему бы ему не уладить это с Силверсмитом полюбовно?
— Такую возможность мы с ним обсуждали. Но Дживс сказал, что его дядя Чарли из тех, с кем ничего не возможно уладить полюбовно. Это человек твердых принципов.
— Подкупить можно всякого человека.
— Но не Дживсова дядю Чарли. Ты не представляешь, Берти, что это за личность! Когда я приехал и увидел его, у меня поджилки затряслись. Помнишь, какое впечатление произвела на царицу Савскую первая встреча с царем Соломоном? Вот и со мной было примерно то же. «Мне и вполовину не сказано было», — пробормотал я про себя. Если бы не Куини, которая увела меняет его сурового лика и дала подкрепиться рюмочкой кулинарного хереса, я бы наверно где стоял, там бы и рухнул в обмороке.
— Кто это — Куини?
— Ты еще с ней не знаком? Горничная. Замечательная девушка. Обручена с полицейским по фамилии Доббс. Ты когда-нибудь пробовал кулинарный херес, Берти? Занятная вещица.
Я почувствовал, что мы уклонились от темы, сейчас было не время для легкомысленной болтовни насчет кулинарного хереса.
— Да послушай ты, черт возьми! Ладно, хорошо, я понял, почему Дживс дал задний ход и не приехал. Но ты-то почему здесь очутился? Не понимаю.
Он вздернул брови.
— Не понимаешь, почему я здесь?! Не ты ли своими губами говорил, когда мы обсуждали, брать ли мне на себя роль Гасси, не ты ли доказывал, что мое место — именно здесь? Что мне необходимо быть непосредственно на театре военных действий, постоянно видеться с Гертрудой, уговаривать ее, убеждать, чтобы сломить, в конечном итоге, ее неподатливость? — Он осекся и посмотрел на меня пронзительно. — Ты, может быть, вообще против того, чтобы я находился здесь?
— Д-да н-нет, я…
— Вот именно, — произнес он холодно и твердо, как крутое яйцо на пикнике. — У тебя, оказывается, имеются какие-то сложные соображения против моих планов? Ты не хочешь, чтобы я завоевал сердце девушки, которую люблю?
— Как это — не хочу? Конечно, я хочу, черт подери, чтобы ты его завоевал.
— Ну не по почте же мне завоевывать.
— Но все-таки находиться в «Деверил-Холле» тебе для этого не обязательно. Мог бы остановиться в доме священника.
— Нельзя требовать от дяди Сиднея, чтобы он разместил у себя одновременно и Тараторку, и меня. Слишком жирно будет.
— Тогда в гостинице.
— Здесь нет гостиницы. Только так называемые «пивные дома».
— Можно снять койку в доме у крестьян.
— И спать вместе с крестьянином? Нет уж, спасибо. Сколько, по-твоему, у них спальных мест?
Я растерялся и смолк. Впрочем, каяться и отрекаться от своих слов в таких случаях не имеет смысла. Когда я снова заговорил, Китекэт, я думаю, не уловил в моем голосе дрожи. Мы, Вустеры, такой народ. В минуту душевных терзаний мы похожи на индейцев, которые, даже когда их поджаривают на костре, все равно остаются душой общества.
— Ты ее уже видел? — спросил я.
— Гертруду? Да, как раз перед тем, как идти к тебе. Я был в холле, и она вдруг выходит из гостиной.
— То-то она, должно быть, удивилась?
— Не то слово. Она пошатнулась и едва не упала. Куини говорит: «Ой, мисс, вам плохо?» — и убежала за нюхательной солью.
— Так там была еще и Куини?
— Да, и Куини со спущенной косой. Она как раз делилась со мной своим беспокойством по поводу душевного состояния своего жениха. Он у нее атеист..
— Тараторка мне рассказывала.
— И каждый раз, как она пытается наставить его на путь истинный, он крутит ус и шпарит ей в ответ по Ингерсолу. Бедную девушку это очень расстраивает.
— А она довольно хорошенькая.
— Исключительно хорошенькая. Такой красивой горничной я в жизни не встречал.
— Гертруда, а не Куини.
— А-а, Гертруда. Этого, по-моему, ты мог бы мне не говорить. Гертруда — высший класс. Идет непосредственно за Еленой Прекрасной.
— Удалось тебе с ней потолковать?
— К сожалению, нет. Из гостиной вышло несколько теток, и мне пришлось исчезнуть. В этом отрицательная сторона лакейской должности — затрудняется общение. Да, между прочим, Берти, мне удалось узнать нечто крайне важное. Пикник под Обрывом влюбленных назначен на следующий четверг. Мне Куини сказала. Ей поручено наготовить сандвичи. Надеюсь, ты не дрогнул со вчерашнего дня? По-прежнему полон решимости и мужества? И я могу быть спокоен, что ты не допустишь продолжения подлых происков этого болвана Эсмонда Хаддока?
— Эсмонд Хаддок мне нравится.
— В таком случае стыд тебе и позор.
Я снисходительно улыбнулся.
— На его счет можешь не кипятиться, Китекэт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30