Засмеялись легко и спокойно.– Ах, дорогой мой, не сердись. Прости! Ничего другого я в виду не имела. Поверь мне! Господи, какая же я... Это послужит мне уроком. Я была совершенно уверена...Они целовались, прижимаясь друг к другу. Фелис соскочила с кровати.Он смеялся, обнимая ее. Задержав дыхание, выдохнул с шумом.– Господи, Кэй! А я никак в толк не мог взять, о чем это ты?Они катались на катере вокруг Манхэттена.Она ерошила его волосы.Он вручил ей подарок от "Тиффани", завернутый в голубую бумагу цвета его глаз. Филигранной работы сердце на цепочке. Большое золотое сердце. Изумительно выполнено.Она ему – два килограмма желейных мармеладин, ароматных, вкусных и ярких-ярких. "Душистый горошек".Позвонил Сэм:– Как поживаете?– Прекрасно. А как вы?– О'кей. Уезжал в Аризону. Брат скончался.– Примите мои соболезнования.– Н-да, вот так. Что поделываете? Какое несчастье с вашим приятелем, Широм. Поневоле начнешь задумываться, не роковой ли этот дом?– Вряд ли, – заметила она.– Послушайте, а я, пока был в отъезде, все размышлял над тем, что вы сказали. Я о мемуарах. Решил, отчего не попытаться. Объединю оба принципа: развлекая – поучать и поучая – развлекать. Веселенькая будет книжица, а?– Прекрасно, Сэм! Просто очень хорошо, – сказала она. – Рада. Правда. Уверена, получится. Ах, как здорово.– Спасибо на добром слове. А я тоже надеюсь. Кое-что уже набросал. Как это у вас там называется? Глава номер один, так? Не хотите взглянуть?Она вздохнула.– Знаете, я ведь имею дело в основном с беллетристикой. Вроде бы не по профилю. Хорошо, присылайте, верней, оставьте в швейцарской. Я покажу другому редактору. Думаю, он отнесется с полной ответственностью и даст объективную оценку.– О'кей... Спасибо. Годится. Буду вам весьма признателен. В каком виде? На машинке?– Да. Через два интервала и, пожалуйста, чтобы не слепой шрифт.Она сообщила об этом Питу, как только тот появился у нее. Он пришел поздно. Сказал, что неполадки в программе. Пришлось повозиться...– Интересно получится, должно быть, – откомментировал он новость, опускаясь рядом на край кровати.Она уже лежала.– Возможно, узнаю в конце концов, что там было между ним и Теа Маршалл.Он стал развязывать шнурок на сникере. Фелис мешала, играла со шнурком, решив, что с ней забавляются.– У меня создалось впечатление, что отношения были. Особого сорта, что ли. "Не могу жить без тебя, а я – с тобой" – вот такой, кажется, вариант. Думается, Сэм расположен говорить о ней весьма нелицеприятно.Он, передернув плечами, взглянул на нее:– Вот-вот! И поэтому ты хочешь отдать это другому редактору?– Не поэтому, – заметила она. – Я, как тебе известно, редактирую художественную литературу.– Это была твоя идея, – сказал он, сняв, наконец, обувь. – Я считал, что ты изъявишь желание редактировать и его книгу.Собрав страницы рукописи, которую она читала перед его приходом, сложила в папку.– Мальчик мой, – сказала она, покачав головой, – я бы и хотела, но только если была бы хоть наполовину уверена, что там все нормально. Теперь, когда мне известно о твоей роли в его судьбе и об этом фонде, в то время как он ничего не знает, не думаю, что я могу быть объективной. Отношения между редактором и автором должны быть искренними и чистосердечными, особенно с таким, который требует бережного отношения к тексту из главы в главу. – Отложила папку в сторону. – И еще потому, Думаю, могут возникнуть сложности, если он коснется того, что ранит тебя.Он смотрел на нее. Она напряглась. Улыбнулась ему, протянула руку, погладила по щеке.– Все это не суть важно, мой маленький, – сказала она. – И знать бы его не знала, если бы ты не поселил его в этом доме. Разве нет?Он кивнул.– Пора спать. Раздевайся и ложись, – сказала она и улыбнулась.Сэм оставил внизу, в швейцарской, конверт. Двенадцать страниц на машинке, перегнутых пополам. Машинистка из него, конечно, ни к черту! Это по форме, зато по содержанию – блеск! Нью-Йорк... Тридцатые годы... Сэму – восемь лет, Эйбу – двенадцать... В Бронксе – дядя Морис, актер. Вдохновитель – с одной стороны, и организатор – с другой. Начало творческой деятельности в составе постановочной группы спектакля "Стойте слева".Стиль немного напоминает Е. Л. Доктороффа...Она отдала главу на прочтение Стюарту.Одного он никак предугадать не мог – влюбился в нее. Да что там, – полюбил!А ведь можно было предвидеть!Милая, искренняя, трогательная, шикарная. И вообще Теа Маршалл. Все это было известно с самого начала, с того самого первого дня. Конечно, теперь они – ближе некуда, и она все та же... Но и в мыслях не было, что так зацепит его.И вот, пожалуйста! Сидит, смотрит на нее. Влюблен как мальчишка. И все рушится, разваливается...Она – в очках, ноги на журнальном столике – читает рукопись. Агент по распространению просто взял за горло. И хоть бы вещь стоящая, а то конфликт на сексуальной почве.Он про всю эту муру мог такого порассказать, на выбор... Фил и Лесли, Марк, Вайда, Фишеры, Гофманы... Вообще о многом, не только о сексуальных разногласиях. Права она тогда была, говоря, что нехорошо цепляться за каждое услышанное слово и держать в тайне секреты, которыми нельзя поделиться. Не есть хорошо, стало быть? Отвратительно, Кэй, дорогая... Возьмем Наоми. Если уж она, у которой не было и половины ума и тонкости, присущих Кэй, запеленговала его, не случится ли рано или поздно того же самого и с Кэй, несмотря на все меры предосторожности, которые он предпринимает? Разве он застрахован от прокола, который возможен в любую минуту? И как тогда выходить из положения? И что дальше, дальше-то что?Она обернулась к нему, взглянула через очки.– Что? Случилось что-нибудь?– Ровным счетом ничего, – ответил он, улыбаясь. – Сижу, смотрю на тебя. Приятно. Пардон за штамп – глаз отдыхает.– Если не нравится, не читай. Я не настаиваю и даже не обижусь.– Потрясающая, – сказал он и взял в руки открытую книгу. – Сцена на пароходе необыкновенно впечатляет.Обменялись улыбками. Она кивнула на дверь, посмеиваясь, сказала:– Иди-ка ты к себе! Поработай над программой, и я напрягусь в одиночестве.Заложив книгу закладкой, он сказал:– Возьму с собой. – Наклонился – она сняла очки – поцеловал. – Я люблю тебя.Она целовала его, ласково гладила по щеке. Он поцеловал ее, встал, обойдя тахту, направился в прихожую.– Спокойной ночи, Фелис! Где ты там?Смотря вслед, сказала:– Пит, одну минуту. – Отложив в сторону рукопись, встала с кровати.Он задержался у дверей.Она подошла к нему, заглянула в глаза.– Одна из наших редакторов, Венди Венчелер, кажется, я рассказывала тебе про нее...Он кивнул.– По случаю Дня благодарения она устраивает ужин. Понимаешь, там кому-то делали серьезную операцию по пересадке, их еще не выписывают. В общем, они домой еще не скоро попадут. Не хочешь пойти со мной? Конечно, поздновато тебе об этом говорю... нужно было сразу сказать. Знаешь...Он отвел взгляд и задержал дыхание. Зажав книгу под мышкой, положил руки ей на плечи.– Кэй, с тобой куда угодно, – сказал он. – Спасибо за приглашение. Действительно тронут. Но вот какая штука – мои двоюродные из Питтсбурга... Понимаешь, обещал к ним заглянуть. Каждый год прокатываю их. Неловко еще раз отказывать, сказал, что приеду обязательно.– Понимаю.– Извини, так получилось.– О'кей, – сказала она. – Доведись до меня, я бы так долго тебя ждать не стала.Он поцеловал ее, прижав к себе. Прошелся взглядом по ее фигуре.– Хм-м...– Иди-иди, – сказала она. – Нам обоим не помешает отвлечься. Завтра увидимся.Они поцеловались.Он отворил дверь и вышел в холл.Она стояла и смотрела, как он подошел к двери, ведшей на лестничную клетку, толкнул ее. Когда дверь закрылась, помахал. Через волнистое стекло было видно хорошо.Она закрыла за собой дверь, повернула головку замка. Наклонилась, взяла на руки Фелис. Посмотрела той в глаза.– Двоюродные? – спросила вслух. * * * – Я что-нибудь не то сказала?– Нет. Все о'кей.– Может, не так что-то сделала?– Нет-нет, – ответил он. – Ты не при чем, все дело во мне. Поверь. – Он закрыл глаза.Она поцеловала его в губы, ладонями откинула назад его волосы.– Это связано с твоей работой?– Нет, – сказал он. – В общем, да. Хотя нет...– Послушай, милый, уж не такая я безнадежная серость, что касается компьютеров.– Дорогая, прошу тебя. Давай помолчим. Хорошо? Ш-ш-ш...Она целовала его губы, веки. Закрыла глаза. Он вошел в нее. Жесткий и напряженный.Она заключила договор с одним писателем и купила костюм.Он не позвонил. Решила: на этот раз она выждет.В "Вертикали" до умопомрачения крутила педали. Довольно удачно выступала на производственном совещании редакторов. Была на вечеринке. Придя домой, – сразу же к автоответчику. Не звонил...Пекла пирог. С тыквой. Фелис уставилась, ни разу не моргнув.Утром в День благодарения позвонила родителям. Там были – Боб и Касс, дядя Тед. Все счастливы, кроме их обожаемой детки в клетке!.. Разговор оказался сносным – слава Богу, никаких вопросов о друзьях мужского пола, никаких споров и дискуссий. Ждут на Рождество. Она тоже ждет – не дождется.Индейка получилась сухая, зато гарнир – пальчики оближешь. За столом полно знакомых, незнакомых – тоже. А он что, где? В питтсбургском особняке, что ли? За чахлым столом? Или, может, один, в обнимку с компьютером – а еда холоднющая... Бр-р! Черт с ним... Подошел обходительный ортопед – из Вендиной команды – она этого старца мигом отшила, неизвестно за что. Пирог нанес всем сокрушительный удар. Придя домой, опять к телефону. Автоответчик не порадовал – он не позвонил.Пятница выдалась в полном соответствии с настроением – сплошная тоска! Серое небо, тронутая сединой природа. Заплатила по счетам, правда, по некоторым. Дала работу пылесосу. Застелила свежим бельем постель. Взяла телескоп. Увлекательное занятие!.. На озере чайки, на дорожке все бегают... Две бегуньи средних лет... Хм-м!.. Ударяют друг друга по плечу... Одна показала ладонь, другая жестикулирует пальцами... Обе в голубых спортивных костюмах. Какая жалость! Понимала бы язык глухонемых, знала бы о чем они говорят. Фелис, потоптавшись на подоконнике, пристроилась у колена.Попробовала поработать. Сколько изысков всяких в биографии Дороти Паркер. Долой! Чем меньше, тем лучше. А он, что он сейчас делает?Свернувшись калачиком на тахте, смотрела телевизор. Мыльные оперы. "Жизнь дается один раз"... "Больница общего типа..." Актрисы, довольно миловидные, не все, но некоторые... Наверное, своим детям уделяют до статочно внимания и времени... Будем надеяться! Звонок... Рокси на проводе. Пусть та поговорит, а она помолчит для разнообразия... Как дела? Отлично... Просто превосходно... Статус кво! Работы по горло.Съела йогурт, приняла ванну.В субботу все повторилось сначала. Телевизор – на место, в угол, еще разок прошлась пылесосом, вытерла пыль, сходила за продуктами, расположилась за письменным столом. Три недели прошло с тех пор, как у них все началось. Потерла пальцем подаренное сердце и... за работу. Переключилась полностью. Слава Богу, что чистый экземпляр...Телефон зазвонил, когда заканчивала редактировать последнюю страницу главы. 4,54 было на часах. Смотрела на аппарат, но трубку не брала. Звони, звони!..– Алло, – сказала она, подняв, наконец, трубку.– Привет!Сняла очки.– Привет.– Как прошел День благодарения?– Калорийно, – ответила она. – Шучу, конечно. А у тебя?– Никак! Я все придумал. Праздновал труса, если угодно, перед пучиной нашей страсти. Теперь сожалею.– Я тоже.– Люблю тебя, Кэй.– Пит, Господи... – она закрыла глаза, задержав дыхание, – я тебя люблю, люблю тебя... очень...– Милая моя... я так скучал. Нам есть о чем поговорить. Не телефонный это разговор. Видишь, я повторяюсь...– Две водки с тоником... Поднимаешься?– Нет. Спускайся ты ко мне. Не против?– Совсем наоборот. Прямо сейчас?– Прямо сейчас. Сможешь?– Минут через пятнадцать.– Ты мою берлогу не узнаешь. Вылизал, выскреб в твою честь. Глава седьмая Опять поговорить... Хорошо! Когда-никогда, а объясниться надо. Беспокоит, должно быть, разница лет. Она приняла душ и... потрясающий вид. Все равно – тридцать пять... Двадцать не дашь. Белые слаксы, лодочки без каблука, персиковый пуловер, сердечко на цепочке. Телефонный звонок... Ну кто еще? Флоренс Лири Уинтрол. Совсем некстати. Так и есть! Хочет обсудить кое-что, снять одно, добавить другое. Пять минут ушло. Договорились встретиться в понедельник. Она переключила телефон на автоответчик, взяла ключи. Сполоснула кошачьи миски. Вот – еда, вот – вода! Пока, Фелис! Пока, киса! Скоро увидимся.Лифты... Один на пятнадцатом, другой на шестом. Оба пошли вниз. Ну, что ж! И она вниз, но пешком. Спускалась по лестнице. Темп... Вихрь... Особенно на поворотах, на лестничных клетках, тускло освещенных флюоресцентной подсветкой. Ее шаги гулко разносились в сером железобетонном колодце. Возрастная разница... конечно, об этом. Что же еще? Не рассеянный склероз, не кансер, то бишь рак, или что-то еще – в этом роковом доме всего можно ожидать... Тринадцатый... Наконец-то!Он суетился на кухне. Рубашка в клетку, джинсы... Дверь настежь... Битлз поют: "Хей, Джуд!" Обернулся. Улыбнулся. Не улыбка, а взрыв, обвал... Чувств, радости!– Две водки и тоник, – говорит он и вытирает руки кухонным полотенцем на крючке. – Прошу прощения, мисс, ваши данные. Проверка документов.Поцелуи, поцелуи, поцелуи... "Хей Джуд!" закончилась, диск-жокей наговорился вволю, началась новая композиция. "Элеонора Ригби"...Она пошла в гостиную, на ходу поправляя прическу. Жалюзи опущены. В потолок бьет свет из плафонов на хромированных рогах торшера, а с потолка свет – вниз. Почти стерильная чистота, если не принимать в расчет разбросанную одежду. Диван – светло-коричневая кожа – почти по центру. Напротив – телевизор, чуть левее от ТВ – стереопроигрыватель. Мило, очень даже! По правой стене – письменный стол с компьютером. Обеденный стол со стульями у кухонного оконца. Светло-коричневое, белое и хромированно-сверкающее... желтые и оранжевые подушки, красные огоньки стерео, черный телевизор.– Грандиозно! – сказала она. – Ты прав. Ничего не узнаю.– То-то! Выкинул тонну барахла, – сказал он, подходя с двумя бокалами к дивану. Кубики льда ударялись о тонкие стенки – стекло тоненько позвякивало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23