Еще бы я отказалась!
- С тобой хоть... - начала я соглашаться и вдруг брякнула: - Я, конечно, малышка. С этим трудно спорить. Но малышками зовут своих женщин миллионы мужчин, гордых своим превосходством в массе и силе. Не стоит ли на прощание придумать что-нибудь пооригинальней?
- А это идея! - воодушевился Гулливер. - Правда, мои литературные таланты весьма убоги.
- Ну, на одно-то слово... - приободрила его я.
- На одно? - задумался он, вышагивая со мной по лесной тропинке. Я держалась за его руку и еле поспевала за семимильными шагами своего любимого Гулливера. Сейчас я в полной мере поняла детей, вынужденных вприпрыжку бежать за своими мамами и папами, несущимися к только им ведомой цели. Это хороший спортивный темп. На первом десятке лет... А я-то завершаю последний.
- Лапонька, кисонька, солнышко, - выдавал терзаемый творческими муками Гулливер.
- Тапочка, мисонька, донышко, - продолжила я ассоциативный ряд.
- Ты думаешь?.. - остановился мыслитель и глянул на меня сверху.
Да, не слишком свежо... - и зашагал дальше, потянув меня за собой.
- Дюймовочка!.. Чертов Андерсен! Опередил! - выдал он метров через пятьдесят.
- Метровочка, дециметровочка, сантиметровочка, миллиметровочка, продолжила я. - Очень удобно по мере уменьшения.
Он опять остановился, воззрившись на меня.
- Издеваешься, умница-разумница? А между прочим, ангстремочка моя ненаглядная, в твоей идее есть нечто рациональное.
- Это не моя идея, а Андерсена. Сам помянул его, верста ты моя коломенская.
- Придумал!.. - возопил вдруг Гулливер и воздел меня под облака.
- И что же ты придумал? - пропищала я сверху, зажатая в его ладонях.
- Микрошечка!.. Такая-такусенькая крошечка-микрошечка...
- От микрона что ли?
- И от крошечки... Микрошечка моя, - замурлыкав, прижал он меня к груди и зашагал дальше, неся меня на руках, как маленького ребенка.
Наверное, я для него сейчас и есть ребенок, нуждающийся в его защите. Это только внутри себя я - взрослая и даже не слишком молодая женщина. Почти старуха, если одной ногой уже в мире ином...
- А знаешь, - призналась я, - пожалуй, мне нравится. Это нежней, чем Ангстремочка, и не так уж уничтожительно-уменьшительно. Ты был несправедлив к своему литературному таланту.
- Я прошу у него прощения, - зарделся довольный моей похвалой и собой Гулливер.
Он посадил меня на плечи и, заржав, побежал по тропинке. Временами ветки хлестали по моему телу и лицу, но это было здорово! Ведь боль кричала о том, что я еще живу!
* * *
Ну вот - я уже Дециметровочка. Сегодня измерялась. Десять сантиметров тютелька в тютельку.
Мы все еще спим вместе. В смысле - на одной кровати. Только я - на своей подушке целиком, а мой Святогор, как всегда, на матраце и подушке под громадным одеялом. Для меня простыни - бывшие носовые платки.
Святогор спит очень осторожно, боясь ненароком раздавить меня или смахнуть с постели. Но вероятность этого мала, потому что спать я стала совсем мало. Пять-десять минут мне достаточно, чтобы чувствовать себя свежей. Поэтому ночи я провожу, в основном, наблюдая за своим ненаглядным, да размышляя.
Иногда по специальной веревочной лестнице, которую он сплел для меня, спускаюсь на пол и путешествую по дому. Он стал таким громадным! Впрочем, ночи мне хватает, чтобы исходить его вдоль и поперек. Не знаю, что меня гонет, потому что ничего толком делать я не могу из-за своих смехотворных габаритов. Но и валяться на подушке, как кукла, часто бывает невмоготу. Нет, не всегда. Порой я перебираюсь на его подушку и копошусь в его волосах, как обезьянка или горлинка. У моего Святогора всегда была пышная шевелюра, которой завидовали многие женщины. Огненная при смуглой коже без малейших намеков на конопушки. Редкое сочетание. Поди узнай, каких кровей в нем намешано. Однако коктейль получился великолепный!
Иногда, когда он не спит, я бегаю и прыгаю по его груди и животу, а он хохочет от щекотки. И этот хохот подобен извержению вулкана. В смысле грохота и земле-, то есть, телотрясения. Я совершенно глохну и теряю ориентацию в пространстве. Изредка сваливаюсь на постель. Это, хотя и высоко, но не очень больно, ибо мягко. Но он старается оградить меня от падений своими ладонями, если успевает. Однако я и сама приспособилась чуть что падать на его грудь и вцепляться в волосы. Они похожи на траву, ласкавшую мои ноги, когда я гуляю по его груди.
Иногда я отправляюсь "в поход по Святогору": от одного плеча через ноги к другому по периметру или по любой произвольной траектории.
Не очень часто, но случается, что я засыпаю на его ладони. Очень удобно. Мягко и тепло. На животе, может быть, мягче, но там слишком неспокойно - что-то клокочет, рокочет и волнуется. Кстати, и во время "путешествий по Святогору" это один из самых труднопроходимых участков. Особенно, если Святогор принимаетя хихикать. Или, хуже того, хохотать. Да, про это я уже говорила. Старость не радость. Провалы в памяти. Повторяюсь.
Я пишу эти записки на компьютере с помощью миниклавиатуры, которую он мне постоянно меняет по мере моего уменьшения. Мне кажется, приятней было бы писать пером или карандашом, но не бревном же! А именно в бревно превратился для меня любой карандаш, тем более, авторучка.
Я пыталась писать маленькими птичьими перышками, но получалось это не слишком аккуратно, и часто приходилось отвлекаться. Я этого не люблю. К тому же, что делать с этими малюсенькими, по гулливеровским меркам, листочками, которые разлетаются по необъятной комнате при малейшем дуновении воздуха - от сквозняка, вентиляции или слишком энергичного взмаха руки моего великана.
Благо клавиатура переносная, без кабеля, и я могу пользоваться ею там, где мне, грубо говоря, приспичило, то есть где меня настигнет вдохновение. Если тоску дозволительно называть вдохновением... Или страх. Я прячусь за слова и строки, как заяц за кусты и деревья. Но есть ли спасение от волчьих зубов истины?..
С помощью записок я возвращаюсь в прошлое, пусть самое недавнее, и настоящее при этом как бы пребывает в состоянии вероятного будущего, а будущее кажется и, вообще, невероятным...
* * *
Сегодня я поняла очень важную вещь. Я давно ее чувствовала, и от этого чувства мне становилось неуютно и тревожно. Может быть, я именно поэтому как воробей скакала по спящему громадному дому, пытаясь отыскать причину тревоги?
Но, чтобы стать словом, чувство должно созреть. И сегодня я вкусила сей плод... Но прямо выразить письменным слогом его вкус я не решаюсь. Надо постепенно...
Мы старались неукоснительно следовать нами же установленным традициям, ощущая в них залог устойчивости бытия, которое рассыпалось, как песочный замок. Одной из таких традиций была ежедневная прогулка по лесу. Я полагаю, что мой Несуществующий Читатель уже обратил на это внимание. Можно подумать, что мы только и делаем, что гуляем. Однако это эффект избирательности моей памяти. Может быть, потому что в эти минуты и часы нашего общения не только друг с другом, но и с окружающим миром, происходит нечто, позднее заслуживающее нашего внимания?..
Я уже не могла самостоятельно передвигаться по лесу. То есть, вообще-то, могла бы, но мое передвижение напоминало бы (и напоминало - я пробовала) многотрудное путешествие муравья, для которого каждая былинка препятствие, каждая ямка - пропасть, каждая кочка - гора. Конечно, и муравьи без жалоб передвигаются по тому же лесу, но расстояния, им доступные, не могли служить маршрутом прогулки для моего Исполина. Да и моя память ассоциировала понятие прогулки совсем с другими масштабами.
Посему я давно уже путешествовала на моем Святогоре. Однако и с этим были проблемы: с плеча и с головы я соскальзывала при ходьбе, в кармане проваливалась на дно и буквально содрогалась от громоподобного биения его сердца. А запахи! О, эти ураганы запахов энергично движущегося мужского тела!.. Я задыхалась, я впадала в наркотический транс и бред и, наверное, могла бы шаманить и прорицать, если бы Святогор был способен прислушиваться к моему бормотанию в его нагрудном кармане...
Пытался он носить меня и в ладони, но это тоже то еще удовольствие то он ее слишком разожмет так, что рискуешь свалиться наземь с высоты многоэтажного дома, то слишком сожмет, чтобы не уронить, и все твои косточки готовы хрустнуть, то, забывшись или оступившись, сделает энергичный взмах рукой, а это, я вам доложу, перегрузочки, которых ни на какой центрифуге не добьешься!.. К тому же, ладонь постоянно потеет и излучает тепло, как хороший радиатор. Парная, да и только! Впрочем, кто не испытал этого "удовольствия", вряд ли меня поймет.
Но с недавнего времени все эти проблемы были сняты с помощью нового транспортного средства для прогулок - мой умелец Гулливер соорудил для меня что-то вроде клетки для птички. Только прутья в ней были не металлические, а из полых мягких пластмассовых трубок, чтобы я не поранилась. Весьма, надо сказать, комфортное транспортное средство: мягкое дно - упадешь - не поранишься, вплетенное кресло с подлокотниками и подвижным козырьком от солнца и дождя. Хотя от непогоды, в основном, должен был защищать прозрачный купол на клетке, тоже раздвижной.
Итак, мой Святогор повесил клетку со мной на шею и решительно зашагал в лес. День был пасмурный и прохладный. Поздняя осень. Лиственные полуоблысели, хотя еще не потеряли окончательно прозрачную красу закатных солнечных красок, щедро обливших листву. Хвойные старчески поскрипывали на ветру остеохондрозно выпрямленными, негнущимися позвоночниками. Ветер исполнял свою осеннюю симфонию, шурша и шепча на листве, гудя на стволах , тоненько скуля на прутьях моей клетки.
А Святогор ритмично пыхтел, как кузнечные меха, которых я никогда не видела и не слышала, разве что в фильме каком, и выдыхал мне в клетку свой отработанный воздух. Спасибо ветру - он быстро очищал атмосферу, но запах человеческого нутра успевал периодически оглушать меня.
- Святогорчик! Лапонька! - возопила я в микрофон, укрепленный на спинке кресла. - Возьми, пожалуйста, клетку в руку!
Он незамедлительно без вопросов выполнил мою просьбу. Вообще-то нам давно приходится общаться с помощью звукорегуляторов, если только я не у него на плече или возле уха на подушке. Голосок мой совсем слаб по нормальным человеческим стандартам. Так - писк комариный. Без техники членораздельное общение невозможно. Его голосище, наоборот, надо приглушать, чтобы я могла что-либо разобрать кроме раскатов грома.
Клетка повисла где-то в районе его колена. Хотя это тоже высота приличная, если падать. Дышать стало легче, но непроизвольное покачивание его руки при ходьбе вызывало приличную качку. С вистибуляркой у меня все нормально - "морской болезни" не подвержена. Появилась возможность осмотреться.
Бревноподобные ветви кустарников не часто, но симпатично врезались в бревноподобные же прутья клетки. Нельзя сказать, чтобы я приходила в ужас от этих столкновений - я понимала и видела, что защищена достаточно надежно, но удовольствия это мне явно не доставляло. К тому же, сквозь прутья в клетку влетали сухие и пыльные лохмотья мертвых листьев, быстро покрывшие дно клетки и меня саму. Эти царапающие, иногда болезненно, прикосновения не вызывали ничего, кроме раздражения и чиха.
И все же я очень старалась сосредоточиться на прелестях прогулки. Закуталась в махровый полог, оставив только щелку для глаз, и смотрела, смотрела, понимая, что смотреть мне осталось недолго.
И видела я улетающие в небесную бесконечность, изрытые глубокими шрамами, сверхъестественно громадные стволы деревьев, которые мне не то, что обхватить, но и обежать-то непросто. Я практически легла в кресле, вытянув ноги, чтобы разглядеть кроны, однако они темным пятном расплывались в серой пропасти неба. Стволы смыкались над моей клеточкой исполинской клеткой и угрожающе раскачивались. У меня закружилась голова. Показалось, что они вот-вот рухнут под тяжестью неба и раздавят меня. Я закрыла глаза. Осенняя симфония ветра продолжалась. И хотя звучала она не очень весело, но все-таки жизнеутверждающе. Что есть бессмертнее этой симфонии? Даже тишина штиля - лишь пауза в ней.
Я открыла глаза. И тут же заметила темное и громадное летящее на меня нечто. Я инстинктивно закрылась руками, будто это могло меня спасти. Нечто мягко прилепилось к прутьям клетки, прижатое ветром, и, повисев там несколько мгновений, соскользнуло вниз. Это был багрово-желтый лист. Но он был гораздо больше меня. Хорошо, что я не завизжала, как истеричка! Почему "как"? - я давно уже полноценная истеричка. То ору, то плачу. Все меня пугает. Немудрено, если ты в этом исполинском мире такая маленькая.
Послышалось пронзительно-оглушительное гудение. Я резко обернулась на звук. В мою клетку между прутьев залетело страшное чудовище. Наверное, оно, по-своему, было прекрасно. Однако меня видок его привел в невольный трепет. Я узнала это существо - комар! Но до чего же громадный! В нашем доме повсюду антикомариная защита, и я их давно не видела. Конечно, он был не больше меня, но вспомните, как вы шарахаетесь от осы или шмеля, которые не больше ногтя вашего, и представьте свою реакцию на комара размером с вашу голову, у которого жало с кухонный нож...
Он кружил надо мной, как самолет в поисках цели. Я закуталась в мех с головой, но угрожающее зудение не удалялось. Я мысленно соотнесла толщину меха и длину жала. Стало очевидно, что я избрала страусиную тактику. Выглянула из меха. Комар явно готовился к посадке на меня. Звать на помощь? Ох, поздно!.. Я соскочила с кресла и начала размахивать мехом, как пропеллером. Уж не знаю, куда я попала, но зудение прекратилось, и я увидела поверженного агрессора на дне клетки. Он был жив, но ошеломлен. Стремясь закрепить успех, пока не поздно, я опять раскрутила мех и бросилась на комара. Он тяжело взмахнул крыльями, кстати, очень красивыми и, оттолкнувшись лапками, вылетел, предпочитая покинуть столь негостеприимную территорию.
Победа осталась за мной. Я чувствовала воодушевление, но и тревогу столько таких комариков, жучков, паучков, птичек, лягушек и прочих столь же "милых" тварей поджидает меня в этом мире?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11