У нас
Ореста убили, двоих ранили серьезно, ну и поцарапали многих. Мы за Ореста т
ак озлились, что последнего римлянина чуть не в клочья разодрали. Выл он т
ак, что до сих пор вспоминать жутко.
Собрали мы все, что они несли и везли, тут ведьма и говорит: мол, поздно уже и
чего по камням ноги бить? Ее дом рядом. Там у нее вино есть доброе, там и ран
ы перевяжем. Никто спорить с ней не стал. Пошли. Прошли немного, чуем: дымом
тянет. Пока ведьма в деревне была Ц от ее дома головешек не осталось. Посм
отрела она на это, вздохнула: хорошо, говорит, что я ничего не знала. Тогда б
ы я за себя мстить пошла, а не за других. Потом говорит: «Но выпить нам все ра
вно найдется что, Ц и зовет: Ц Лиина!». Смотрим, из зарослей, на которые и в
зглянуть-то жутко, девочка выползает, а в руке у нее Ц свиток. Потом девоч
ка рассказала: она, как только конников увидела, свиток схватила и в терно
вник. Посмотрела ведьма на свиток, на дочь, Ц аж лицо просветлело Ц и гов
орит девочке: «Лиина, неси вино, хлеб, сыр. Все, что есть, неси. Прихвати и тра
вы от ран». Видишь, какие хитрые?! Погреб-то у них в стороне был устроен и пр
икрыт так, что не догадаешься.
Выпили мы, перекусили. Вино, надо сказать, Ц кислятина. Да и откуда у них др
угое? Сами они виноград не возделывают, а за труды… каждый же старается, чт
о похуже дать. Но вот кислое-то кислое, а в голову ударило.
Перевязали мы раны, тут колдунья бросила несколько раз кости и говорит: «
С запада к мосту еще один отряд римлян подходит. Если пойдем сейчас Ц на р
ассвете возьмем их сонными. Они людей нахватали и награбили много. Кто ид
ет со мной?». А нам уже тогда море по колено. Встали и пошли. И опять вышло по
ее словам. Больше сотни пленников освободили, юношей в основном. Взяли ск
отину, зерно, оружие, а потерь почти никаких: так, десятка два царапин.
Тут колдунья поднялась на большой камень и говорит: мы, говорит, второй ра
з римлян бьем и все видели, что не из камня они и не из железа, а из мяса и кос
тей, что кровь из них вытекает, как и из всех остальных. Добычу мы взяли хор
ошую. Теперь решайте, что делать: разойтись по домам и ждать, когда римляне
опять все заберут, а вас поодиночке перережут, или бить их всегда и везде,
где только встретятся они нам?
Замолчала она. И мы молчим. Верно, римлян мы побили, но была-то их от силы со
тня. И семьи. Куда их? А колдунья, словно мысли наши читает, заговорила: «В го
рах места много. И добро можно спрятать, и скот, и детей с женами и старикам
и. Да и сами мы будем в оба глаза смотреть. И нападать будем с разбором: толь
ко там и только на тех, где и когда мы сильнее. Пусть же поможет вам мудрост
ь Всесильных…» И тут как громыхнет! Мы чуть с ног не попадали, а она стоит, р
уки к небу подняла: «Боги, слышите ли вы меня?!» И опять грохот. Тут всех дрож
ь пробрала: вот так «простая гадалка»! А она громко так продолжает: «Дайте
нам мужество начать! Ц и уже тише. Ц Нам ведь немного надо. Хлеб растить,
виноград. Чтобы жены детей рожали и чтобы дети эти в домах наших росли, а н
е поливали землю слезами на дорогах и рабских рынках. Чтобы скот наш, хлеб
, нашими руками взращенный, нам принадлежал, и чтобы созданное и выращенн
ое нами не отнимали железнотелые пришельцы. И чтобы дома наши стояли сто
лько, сколько хозяевам их угодно будет, а не сгорали в единый миг. Боги! Буд
ьте милостивы к нам!» Опустилась она на колени, на глазах Ц слезы и уже ел
е слышно шепчет: «Услышьте мольбы сестры своей. Не для себя…»
И тут как зашумело все: ветер, деревья, кусты, трава. Негромко сперва, потом
громче, громче. Потемнело вокруг, и пошел такой дождь! Крупный, теплый. Кол
дунья лицо подняла, вода по нему течет, со слезами мешается. И мы ревем, Ц н
е верите? Как дети малые. И не стыдно никому слез, а на душе так легко и светл
о сделалось. Промокли все до нитки, а когда дождь кончился, солнце выгляну
ло. Тепло-тепло стало. Развели мы костры, обсушились, бурдюки с вином по кр
угу пустили.
Никто и словом о том, что было, не обмолвился. Зачем? Каждый за себя уже все с
ам решил. Ни злости не было, ни ненависти, только решимость одна: от начато
го не отступать, пока хоть один чужеземец наш народ губит, землю нашу топч
ет. Вот так и началось все.
Ц Сестрой Богов назвала себя, значит? Ц Стафанион, похоже, слышал эту ис
торию не впервые и относился к ней скептически.
Ц Не назвала, Ц возразил рассказчик. Ц Прошептала. Я только и слышал.
Ц А еще она когда-нибудь об этом упоминала? Ц поинтересовался молодой
парень. Видно было, что его эта полуфантастическая история заинтересова
ла.
Ц Я не слышал, Ц ответил рассказчик и, вдруг решив, что ему не верят, возм
утился. Ц Ты думаешь, не скажи она этого, за ней никто не пошел бы? Все бы по
шли! За свое, да не пойти!
Ц А Ксифия она сожгла… Ц задумчиво и как-то невпопад пробормотал Воцес
. По всему было видно, что событие, свидетелем которому довелось стать ему
, до сих пор тревожило его память. Ц И после такого Стафанион смеет утвер
ждать, что старшая госпожа не сестра Богов?!
Ц Молва многое приукрашивает…
Ц Цыц, грек! Молчи. Вы, греки, не чтите своих Богов и потому не верите в чужи
х. Я собственными глазами видел на плече госпожи серую полоску пепла Ц в
се, что осталось от плети Кривого Ксифия, а под пеплом ткань даже не обугли
лась! И конь Ксифия был цел Ц без единой подпалины, а от самого Ксифия ост
алась только горсть праха. Даже доспехи его обратились в пыль!
Валерий, казалось, без интереса вслушивался в спор. Про Кривого Ксифия он
кое-что слышал. Разбойник этот прославился жестокостью, удивлявшей даже
римлян, привыкших к самым разным проявлениям варварства, но не так давно
имя его само по себе как-то сошло с языков, стерлось.
Ц Говорят, он ударил госпожу, и потому она сожгла его, Ц вступил в разгов
ор еще один из воинов.
Ц Нет, Ц Воцес помотал головой. Ц Она прокляла его за то, что он напал на
наш лагерь. Там тогда оставались только женщины, старики и дети. Вот Ксифи
евы молодцы и потешились над ними вволю. Госпожа, как вернулась (она в то в
ремя с воинами была), развернула коня и помчалась по их следам. Мы Ц за ней.
Нас всего-то было человек пятнадцать. Надо быть или сумасшедшей или сест
рой Богов, чтобы с таким отрядом бросаться в погоню за бандой Кривого Кси
фия. Мы их догнали.
Госпожа стала кричать и стыдить их. У Ксифия в отряде было около полусотн
и воинов Ц все отъявленные мерзавцы, не знающие ни стыда, ни страха, ни жа
лости. У нас зубы застучали, когда они услышали госпожу и, поняв, что нас ма
ло, повернули коней к нам. А госпожа, словно не видит ничего, с коня соскочи
ла и к Ксифию. Клянусь мечом, но у нее на глазах были слезы: «Римляне землю т
вою топчут, Ц кричит, Ц а ты с детьми и стариками воюешь?! Жен бесчестишь?!
Где честь твоя? Где совесть?!» Ну а он, видно, смутился сперва, но ненадолго.
Гарцует перед ней: «Заткнись, Ц говорит. Ц Каждая баба будет тут мне ука
зывать, что делать, а чего не делать. Да я тебя сейчас, собаку такую, в лепешк
у расшибу…»
Тут-то госпожа и воскликнула: «Огонь небесный, рассуди нас и покарай вино
вного!»
Ксифий рассвирепел, коня на нее направил, а конь не слушается, на дыбы подн
ялся. Ксифий как хлестнет ее плетью… Тут-то они и вспыхнули. Огонь их как к
ольцом охватил и стеной поднялся.
Жар от этой стены такой, что все, кто рядом был, прочь шарахнулись. И мы, и го
ловорезы Ксифиевы.
А они стоят в пламени: госпожа, конь над ней навис, Ксифий склонился и плет
ь сжимает, а плеть эта госпоже через плечо легла. Успел-таки ударить, подл
ец!
Потом жар спадать начал, и Ксифий стал осыпаться. Понимаете? Как те песчан
ые фигурки, что дети из мокрого песка у воды лепят, когда они, фигурки эти, в
ысыхать начинают. Потом голова у него отвалилась, о траву ударилась и рас
кололась, а сверху все остальное посыпалось. Конь на четыре ноги опустил
ся Ц осторожно, чтобы госпожу не задеть, Ц дрожит, с морды пена клочьями
падает.
А госпожа повернулась к головорезам Ксифиевым и молчит. Те с коней сошли,
Ц а она молчит, на колени опустились Ц молчит, на земле распластались… Н
у и глаза у них были! Не, неверно, мы не лучше смотрелись. Одно дело человека
в бою мечом по башке хватить, а другое Ц когда он у тебя на глазах в пыль сг
орает. У нас от того жара волосы скурчавились, а у госпожи хоть бы волосок
скрутился. А ведь она такая же, как и все. Ксифий ее тогда так плетью огрел, ч
то она два дня рукой шевельнуть не могла…
Ц Ты не о госпоже говори. Ты рассказывай, что дальше было, Ц перебил Воце
са парень, которого до этого сильно поразил рассказ о начале восстания.
Ц А что дальше? Ничего особенного. Те молили госпожу простить их, а она ск
азала, что передает их в руки Богов, и что пусть судьба их решится в честно
м бою с римлянами. Кто останется в живых, тот и дальше жить будет, а кто поги
бнет Ц своей кровью их грехи и оплатит. Так мы и вернулись. В лагерь, правд
а, госпожа их не пустила Ц не хотела расправы, а в решении своем не раская
лась. Воины они оказались отменные, только грехи их, видно, слишком велики
были, Ц в живых сейчас их осталось не больше десятка… Что скажешь на это,
Стафанион, сестра она Богов или нет?
Грек почесал затылок. Рассказ очевидца нелегко было отмести шуткой:
Ц Но ведь все знают, что госпожа прежде была простой знахаркой и гадалко
й. Стала бы сестра Богов заниматься столь низким ремеслом?
Ц Чем плохо ее ремесло?! Ц возмутился один из воинов. Ц Как можно, не вла
дея божественной силой, лечить людей, скот, предотвращать грядущие беды?
Все знают: лучшей знахарки во всем мире не сыщешь! Да если она говорила, чт
о все будет хорошо, значит, так тому и быть! Вон, растяпе Склиру она нагадал
а хорошее возвращение, а он напился в дороге и деньги потерял. Пришлось ем
у назад возвращаться. Так поверите? Кошелек его никто не тронул. Он сам его
у порога и подобрал. А кто-то из городских умников говорит: «плохое ремес
ло».
Случай с растяпой и пьяницей всех позабавил.
Ц А сейчас? Ц продолжал воин. Ц Разве хоть раз госпожа ошиблась? Ну отку
да она знает то, что происходит по другую сторону гор?
Ц В Греции жрецы не то могут…
Ц Да где же она, Греция-то твоя? У римлян под задницей? Нет, что ни говорите,
а госпожа и вправду сестра Богов, только вспоминать об этом на людях не лю
бит. Гордая она очень.
Ц Какая она гордая!? Урл Ц гордый, Авес Ц гордый, римляне, вон, Ц гордые…
Ц вступил было в разговор один из воинов помоложе, но рассказчик переби
л его:
Ц Авес, положим, молодой, да глупый Ц за Урлом тянется, а остальные Ц не г
ордые. Спесивые они, Остий. Ты гордость со спесью не путай. Спесивый всех т
опчет, дабы возвыситься, а гордый Ц свою честь бережет и других возвышае
т. Ему чужая гордость не помеха.
Ц Женщине положено дома сидеть и мужу угождать Ц вот и вся ее гордость.

Ц Нет, Стафанион, если Боги на большее разум дали Ц грех его дома запира
ть. Вот у меня жена: смирна, покорна, ласкова, а как разумно судит обо всем! У
ж если что решит, я и спорить с ней не буду, потому что знаю: быть мне неправы
м…
Ц А если она решит другого мужа в дом привести?
Ц Дурак ты, Стафанион. Да если женщину в доме за рабыню держать, то она раб
ыней и будет. Лживой, подлой рабыней. И виноват в этом ты же и будешь, потому
что раб всегда бесчестен.
Но Стафанион не спешил соглашаться:
Ц Люди, Ц заявил он, ловко подменяя тему, Ц всегда делились и будут дели
ться на господ и рабов. Всегда одни будут повелевать, а другие Ц подчинят
ься. Рабы всегда будут стремиться восстать, но даже восстав и победив, нич
его нового не придумают и опять разделятся на повелителей и быдло.
Ц Лжешь ты, Стафанион! Мне, например, рабы не нужны! Я сыновей выращу, такие
помощники будут, куда уж твоим рабам. Госпожа верно тогда сказала: «Нам чу
жого не надо. Пусть наше останется нашим». Ну, в крайнем случае, заплачу я ц
арю налог, а остальное Ц не тронь. Я за это драться пошел. И рабом я быть не
желаю. И госпожа рабыней не будет. Я ее не один год знаю. Было дело: приезжал
один раз какой-то наместник и увидел госпожу. Она тогда простой знахарко
й была. И сейчас-то она хороша. А тогда Ц вообще глаз не оторвать. Ну и разг
орелось у него… Что он только ей не обещал! А знаете, что госпожа сделала? П
овернулась, ушла и будто исчезла. Он тогда ей дом сжег. Ну и что? Если у челов
ека гордость есть, его не согнешь.
Ц Просто ушла и все?
Ц А что с дураком спорить? Дурак он дурак и есть. И потом, ее ведь во многие
дома звали, когда заболеет кто или так, по какому делу. И никогда она перед
богатым не лебезила, никогда перед бедным не пыжилась. Так неужели она ра
быней будет? А вот Ц римлянин. До сих пор считает себя гордым повелителем
мира. Рабов у него, наверно, было, как песчинок у реки, а смерть в глаза гляну
ла, Ц на коленях ползал. Ему-то рабы и нужны. Потому что он сам Ц раб. Или я
не прав?
Ц Во всяком правиле есть исключение. Ты Ц исключение из правила, ошибка
Богов, Ц резонно возразил грек.
Ц Сам ты «ошибка Богов»! Ц возмутился оскорбленный Телеф.
Ц Тогда скажи, почему подобные тебе или госпоже редки, как драгоценные к
амни среди гальки? Почему властвуют другие? Верю, тебе рабы не нужны, но ск
ажи, деревенщина, почему другие покупают рабов?
Ц Работать не хотят. Хвастаться друг перед другом хотят. Деньги копят.
Ц Верно. Жадность правит миром. Каждый стремится прожить легко и беззаб
отно. Кто спорит: есть люди честные, но их так мало, что и говорить о них не с
тоит, потому что они всегда будут в проигрыше!
Ц А честные люди все равно будут всегда!
Ц С тобой нельзя спорить. Ты не признаешь логики!
Ц А ты не желаешь видеть истину. Истина же в том, что побеждаем мы!
Ц Сейчас, несомненно. Только скажи, деревенщина, что будет, если что-то сл
учится с госпожой? Да все наши вожди перегрызутся, как собаки, а воинов про
дадут римлянам.
Ц Ах, чтоб отсох твой поганый язык! Что может случиться с госпожой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24