Ничего, силы восстановятся, надо только подождать. Это дело наживное, сейчас тебе плохо, а через минуту будет лучше.— Я весь горю, — признался Чико.— М-м-м...— Это было уже слишком.Я не ответил. Он передвинулся и попытался сесть прямо. Я заметил, что выражение его лица стало совсем нормальным. Он крепко закрыл глаза, пробормотал: «О, Господи», а после, прищурившись, посмотрел на меня и спросил:— И ты тоже?— М-м-м...Долгий жаркий день сменился сумерками. Какое счастье, что мы вырвались.Вести «Лендровер» одной рукой было рискованно и даже опасно. Мне приходилось отрывать ее от руля и наклоняться влево, чтобы поменять скорость. Досадно, что пальцы левой руки почти не сгибались и не могли нажимать на кнопки. Короче, она была обречена на бездействие. Мне очень хотелось поскорее добраться до дома и как следует выпить.— Куда мы едем? — полюбопытствовал Чико.— К адмиралу.Я двинулся к югу, обогнув Севеноакс, Кингстон и Колибрук. Мне нужно было проехать дорогу № 4, пересечь Мейденхед по шоссе № 40 к северу от Марлоу, затем объехать Оксфорд по кольцевой дороге и лишь тогда очутиться в Эйнсфорде.«Лендроверы» вообще машины не из удобных. Неудивительно, что Чико постоянно стонал и ругался. Он говорил, что больше этого не выдержит. Сил у меня не прибавлялось, и я дважды останавливался. К счастью, машин по дороге было мало, и путешествие к Чарльзу заняло у нас три с половиной часа. Не так уж и плохо.Я притормозил и отпустил левую руку. Ее пальцы не действовали. Я с горечью подумал, что этим вечером с меня хватило унижений. Неужели я должен снять протез и оставить его рядом с коробкой передач? Ну почему у меня не две руки, как у всех прочих?— Не напрягайся, и тебе станет легче, — посоветовал мне Чико.Я кашлянул, этот звук был похож то ли на смех, то ли на плач, но мои пальцы чуть-чуть зашевелились, и рука опустилась на кнопку.— Я же тебе говорил, — заметил Чико.Я положил правую руку на руль и пригнул к нему голову, ощутив усталость и тоску. Кто же меня так наказал? А ведь мне сейчас нужно зайти к Чарльзу и сказать, что мы здесь.Однако вопрос решился сам собой — адмирал вышел к нам в халате. Его освещала полоса света из двери. Я увидел, как он встал рядом с «Лендровером» и заглянул в кабину.— Сид? — недоверчиво спросил он. — Это ты? Я поднял голову от руля, открыл глаза и ответил:— Да.— Сейчас уже за полночь, — удивился он. Я улыбнулся и откликнулся:— А кто говорил, что я могу приезжать сюда в любое время?Через час мы уложили Чико в постель, а я удобно устроился на золотистом диване, снял ботинки и с наслаждением вытянул ноги.Чарльз спустился в гостиную и сообщил, что врач осмотрел Чико и готов помочь мне. Я поблагодарил и наотрез отказался.— Он даст тебе что-нибудь болеутоляющее, как и Чико.— Вот этого-то я и не хочу. Надеюсь, что Чико его лекарство не повредило.— Но ты же сам просил вызвать врача. Целых шесть раз. — Чарльз немного помедлил. — Он тебя ждет.— Я знаю, Чарльз, — отозвался я. — Дайте мне подумать. Я хочу просто посидеть и подумать. Пожелайте врачу спокойной ночи и ложитесь спать.— Нет, — возразил он. — Так нельзя.— Как хотите, а я поступлю по-своему. Я до сих пор чувствую... — Я осекся.Я до сих пор чувствовал себя так, словно с меня содрали кожу, но не мог об этом сказать.— Ты ведешь себя неразумно.— Нет. Все, что случилось, неразумно. Вот в чем дело. Так что идите и оставьте меня в покое.Я и прежде обращал внимание, что, когда тело корчится от боли, сознание проясняется и мозг начинает активно работать. Это время необходимо использовать. Тратить его попусту — преступно.— Ты видел кожу Чико? — спросил он.— Несколько раз, — спокойно и даже довольно небрежно откликнулся я.— Твоя в таком же состоянии?— Я не смотрел.— Ну вот, ты и рассердился.— Да, — проговорил я. — Ложитесь спать.Когда он ушел, я сел и живо припомнил весь обрушившийся на меня кошмар.Это уж слишком, как сказал бы Чико.Слишком? Почему?Чарльз снова спустился в гостиную в шесть часов. Он по-прежнему был в халате и показался мне совершенно невозмутимым.— Ты еще здесь? — проговорил он.— Ага.— Хочешь кофе?— Лучше чай.Он вышел и вскоре принес две большие чашки. Одну из них поставил на столик прямо у дивана, а сам сел со своей чашкой в кресло. Он не отрывал от меня глаз, но их взгляд был невыразительным.— Ну, как? — осведомился он. Я вытер лоб.— Когда вы смотрите на меня, — нерешительно начал я. — Нет, не сейчас.Интересно, что вы во мне видите?— Ты же сам знаешь.— Вы видите мои страхи, сомнения, стыд, сознание бесполезности и неприспособленность?— Конечно, нет. — Кажется, его изумил мой вопрос. Он отпил глоток чая и серьезным тоном проговорил:— Ты никогда не выказывал таких чувств.— У каждого человека есть внешний и внутренний мир, — отозвался я. — И они могут не совпадать.— Это, что, окончательный вывод?— Нет. — Я взял чашку и подул на кипяток. — Для себя я просто комок нервов. Мне кажется, что я весь состою из страха, нерешительности и глупости. А для других... Что ж, это выглядит иначе. Поэтому мы с Чико и угодили в такую передрягу. — Я отпил глоток. Чарльз по обыкновению заварил чай так крепко, что у меня защипало язык. Впрочем, иногда мне это нравилось. — Когда мы начали расследование, нам подфартило. Иными словами, работа оказалась сравнительно легкой, и нас стали считать везунчиками. А на самом деле мы немногого добились.— И это, конечно, значит, что вы действовали наугад, — сухо заметил Чарльз.— Вы же знаете, что я хочу сказать.— Да, знаю. Томас Улластон звонил мне вчера утром. Он сказал, что хочет выяснить, как быть с распорядителями на скачках в Эпсоме. Полагаю, что это лишь предлог. Ему не терпелось сообщить, что он о тебе думает. По его мнению, ты нашел себя в расследованиях, и хорошо, что ты больше не жокей.— А вот мне жаль. Теперь я был бы жокеем экстра-класса, — со вздохом признался я.— Итак, кто-то напал вчера на тебя и Чико, испугавшись вашего нового успеха?— Это не совсем точно, — возразил я и рассказал ему, о чем думал ночью. Он жадно слушал, и его чай успел остыть.Когда я кончил, он долго молчал и глядел на меня, а потом произнес:— Похоже, что вчера у тебя был ужасный вечер.— Да, вы правы.Он снова замолчал, а через минуту спросил:— И что же дальше?— Я прикидываю, — робко сказал я, — сможете ли вы мне сегодня помочь. У меня есть несколько дел, а я...— Ну, конечно, — охотно отозвался он. — А что именно ты собирался сделать?— По четвергам вы бываете в Лондоне. Не трудно ли вам поехать на «Лендровере» вместо «Роллса», оставить его на стоянке и забрать мою машину?— Если ты так хочешь, — без особого энтузиазма откликнулся он.— Там в чемодане лежат новые батарейки, — пояснил я.— Разумеется, я поеду.— Не могли бы вы до этого забрать в Оксфорде фотографии? Я заснял Никласа Эша.— Сид!Я кивнул толовой.— Мы его отыскали. В машине есть и письмо с его новым адресом. Письмо с просьбой, как и прежние.Он покачал головой, удивившись глупости Никласа Эша.— У тебя есть еще какие-нибудь поручения?— Боюсь, что целых два. Первое — в Лондоне, и оно простое. Ну, а что касается второго... Вы не могли бы съездить в Танбридж-Уэллс?Когда я сказал, для чего мне это нужно, он согласился, хотя понял, что ему не придется участвовать в заседании совета.— И будьте добры, одолжите мне фотоаппарат. Мой остался в машине... Да и чистая рубашка мне бы не помешала.— В таком порядке?— Да, пожалуйста.Я мог бы пролежать на диване тысячу лет, но поборол себя, поднялся, забрал фотоаппарат и отправился наверх к Чико.Он тоже лежал на диване и бессмысленно глядел в потолок. Очевидно, воздействие лекарств постепенно уменьшилось. Когда я сообщил, что хочу его сфотографировать, он вяло запротестовал.— Да пошел ты...— Подумай об официантках.Я откинул одеяло и простыню и сфотографировал все его раны и синяки. Ну, а раны и синяки в душе Чико никакому измерению не поддавались. Я снова укрыл его.— Прости, — сказал я.Он не ответил, а я подумал, что мне в общем-то незачем извиняться. Зато, что не вовремя явился к нему, или за то, что втянул его в свои дела, и результат оказался страшным? Недавно он заявил, что никакой тайны синдикатов не существует, и был прав.Я вынул кассету с пленкой и протянул ее Чарльзу.— Попросите напечатать фотографии к завтрашнему, — сказал я. — Объясните, что это нужно для полиции.— Но ты же говорил, что обойдешься без полиции, — удивился Чарльз.— Да, но если он подумает, что в полиции уже есть показания, то к ним не побежит.— Наверное, тебе ни разу не приходило в голову, что ты себя мало ценишь, проговорил Чарльз и дал мне чистую рубашку.Я позвонил Льюис и сообщил, что не смогу сегодня с ней встретиться. Так сложились обстоятельства, уклончиво заметил я, и она отреагировала достаточно спокойно.— Ну, ничего.— А вот мне не «ничего», — не выдержал я. — Может быть, через неделю?Кстати, что ты будешь делать в ближайшие дни?— Дни?— И ночи?Она явно повеселела.— Работать над книгой.— О чем она?— О розах, облаках, звездах и их роли в жизни твоей приятельницы.— О, Льюис, как я хочу тебе помочь, — вздохнул я.Она рассмеялась и повесила трубку, а я отправился к себе в комнату и снял запыленную, окровавленную и потную рубашку. Окинул беглым взглядом свое отражение в зеркале и не обрадовался. Надел мягкую фланелевую рубашку Чарльза и улегся в постель. Подобно Чико, я лежал на боку и чувствовал то же, что и он. В конце концов мне удалось заснуть.Вечером я спустился в гостиную, сел на диван и стал ждать Чарльза, однако первой появилась Дженни.Она увидела меня и мгновенно вспыхнула. Потом посмотрела мне в лицо и сказала:— Нет, неужели снова?— Привет, — поздоровался я.— И что у тебя на этот раз? Вновь сломал ребра?— Нет, наверное.— Я тебя слишком хорошо изучила. — Она села на другой конец дивана, у моих ног. — Что ты здесь делаешь?— Жду твоего отца.Дженни уныло взглянула на меня.— Я собираюсь продать эту квартиру в Оксфорде, — сообщила она.— Неужели?— Она мне разонравилась. Льюис Макиннес уехала, и квартира постоянно напоминает мне о Ники...— А я не напоминаю тебе о Ники?Она удивилась и ответила:— Конечно, нет... — А потом неторопливо добавила:— Но он... — и оборвала себя.— Я его видел, — признался я. — Три дня назад, в Бристоле. Он здорово похож на меня. От изумления она лишилась дара речи.— Разве ты этого не замечала? — не отставал я. Дженни покачала головой.— Ты пыталась вернуться к самому началу нашего знакомства.— Это ложь. — Но по ее голосу я понял, что был прав. Она даже намекала мне на это сходство, когда я приехал в Эйнсфорд и взялся за поиски Эша.— И где ты намерена жить? — полюбопытствовал я.— А почему это тебя так волнует?Я подумал, что ее жизнь в той или иной мере всегда волновала меня.— Как ты его нашел? — задала она вопрос.— Он дурак.Мои слова не привели ее в восторг. Дженни метнула на меня враждебный взгляд, дав понять, кого из нас она до сих пор предпочитает.— У него есть другая женщина, — сказал я. Дженни гневно вскочила, и я с запозданием осознал, что наговорил лишнего и она может меня ударить.— Ты что, хотел меня разъярить? Тебе что, от этого лучше, да?— Ты должна выбросить его из головы, пока он еще не попал под суд и не загремел в тюрьму. Ты же проклянешь себя, если этого не сделаешь.— Я тебя ненавижу, — заявила она.— Это не ненависть, а оскорбленная гордыня.— Да как ты смеешь!— Дженни, — начал я. — Не стану скрывать, для тебя я готов на многое. Я долго любил тебя, и твоя судьба мне не безразлична. Зачем же мне было искать Эша и обвинять его в мошенничестве, если ты так ничего и не поняла? Открой глаза и посмотри, каков он на самом деле. Ты не на того разозлилась. Это он во всем виноват.— Ты ничего не добился, — неприязненно проговорила она.— Уходи, — бросил ей я.— Что?— Уходи. Я устал.Она не сдвинулась с места и то ли недоуменно, то ли с отвращением глядела на меня. В эту минуту в гостиную вошел Чарльз.— Хэлло, — сказал он. По выражению лица моего бывшего тестя я понял, что его насторожила, общая атмосфера.— Здравствуй, Дженни. Она приблизилась и поцеловала его в щеку.— Сид уже рассказал, что он отыскал твоего друга Эша? — спросил он.— Он не мог утерпеть.Чарльз принес большой коричневый конверт. Он открыл его, вынул его содержимое и передал мне. Там были три фотографии Эша и очередное письмо с просьбой. Фотографии получились удачными.Дженни выхватила два снимка и начала рассматривать верхний.— Ее зовут Элизабет Мор, — медленно произнес я. — А его настоящее имя Норрис Эббот. Она называет его Нед.На третьем снимке, который я взял в руки, они стояли в обнимку и смеялись.Их лица светились счастьем, и они не пытались этого скрыть.Я молча передал Дженни письмо. Она развернула его, посмотрела на подпись и сразу побледнела. Мне стало ее жаль, но я знал, что об этом нельзя говорить.Она бы мне не простила.Дженни перевела дух и протянула письмо отцу.— Ладно, — проговорила она после паузы. — Ладно. Отдай эти снимки в полицию.Она опять села на диван. По ее позе чувствовалось, что решение далось ей нелегко. Дженни вытянула ноги, выгнула спину, повернулась вполоборота и взглянула на меня.— Ты хочешь, чтобы я тебя поблагодарила? — спросила она.Я покачал головой.— Когда-нибудь я это сделаю.— Не стоит.Она покраснела от гнева и сказала:— Ты снова за свое.— За что?— Я не желаю чувствовать себя виноватой, а ты меня заставляешь. Я знаю, что часто обращалась с тобой по-свински. А ты играешь в благородство.— Виноватой в чем?— В том, что бросила тебя. Что наш брак распался.— Но это не твоя вина, — возразил я.— Да, не моя, а твоя. Твой эгоизм, твое упрямство, твоя проклятая жажда победы. Ради победы ты готов на все. Ты всегда должен быть первым. Ты такой тяжелый человек. Тяжелый для самого себя. Беспощадный к себе. Я не могла с тобой жить. Да и никто бы не смог. Женщинам нужны мужчины, которых надо утешать. Которые говорят, я не могу без тебя, помоги мне, успокой меня, поцелуй и мне станет легче. Но ты... Ты на это просто не способен. Ты всегда воздвигал стену и решал свои проблемы в одиночку, как и сейчас. И, пожалуйста, не доказывай мне, что ты не обидчив. Я тысячу раз видела, как ты мучался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35