Вокруг дома был маленький, окаймленный ручьем сад, общий с хозяевами дома, пожилой супружеской парой, жившей наверху.
Мать Брэда долгие годы приходила к ним убирать и готовить; Брэд, когда у него было настроение, занимался ремонтом дома, рубил дрова. Вскоре после того, как я там поселился, мать и сын как-то ненавязчиво предложили свои услуги и мне, что меня очень устраивало. Жизнь текла легко и спокойно; однако если говорить о доме, как о том месте, где твое сердце, то жил я в Даунсе, где гуляет ветер, на конных дворах и на захватывающих дух скаковых кругах, где я работал.
Войдя в тихую комнату, я сел на диван, обложив ногу льдом, смотрел, как вдали за ручьем садится солнце, и думал, что скорее всего мне следовало бы остаться в больнице в Ипсуиче. Левая нога от колена вниз жутко болела, и становилось ясно, что падение не прошло даром для полученной мною в четверг травмы, а здорово усугубило ее. Мой хирург собирался уезжать на выходные в Уэльс, но я сомневался, что услышал бы от него что-нибудь еще, кроме «А что я вам говорил?». В конце концов, приняв очередную таблетку обезболивающего и сменив ледяной компресс, я стал соображать, сколько сейчас времени в Токио и Сиднее.
Я позвонил туда в полночь, когда в этих городах было уже утро, и удачно дозвонился до обеих сестер. «Бедный Гревил, — грустно сказали они. — Делай так, как сочтешь лучше. Положи от нас цветы. Держи нас в курсе дела».
«Хорошо», — пообещал им я. «Бедный Гревил», — искренне не унимались они. Потом они сказали, что в любое время будут рады видеть меня в Токио, в Сиднее, что у их детей, как и у мужей, было все хорошо, а у меня? Все ли хорошо у меня? Ах, Гревил, бедный Гревил!
Я уныло положил трубку. Семьи распадаются, и некоторые распадаются так, что и не соберешь. Я знал сестер лишь по фотографиям, которые они иногда присылали на Рождество. А они даже не узнали моего голоса.
Утром, делая все не торопясь, поскольку это было самое приятное, я, как и накануне, надел рубашку, галстук, свитер, ботинок на правую ногу, носок — на левую. Несмотря на то что Брэд пришел на пять минут раньше, я был уже готов.
— Мы едем в Лондон, — сказал я. — Вот карта с отмеченным на ней местом. Как ты думаешь, сможешь найти?
— У меня есть язык, — ответил он, уставившись на лабиринт дорог. — Думаю, да.
— Тогда заводи.
Кивнув, он немного помог мне залезть на заднее сиденье и проехал семьдесят миль в оживленном потоке машин в молчании. Затем, вопя через свое окошко на уличных торговцев, он пересек Холборн и, свернув пару раз не туда, сам догадался, куда надо ехать. Мы оказались на шумной улице за углом Хэттон-Гарден.
— Вот, — показывая рукой, сказал он. — Номер пятьдесят шесть. Вот это здание.
— Великолепно.
Он помог мне вылезти из машины, подал костыли и дошел со мной до тяжелой стеклянной двери, чтобы помочь мне открыть ее. В вестибюле за столиком сидел мужчина в фуражке, олицетворявший охрану. Он грозно спросил меня, какой мне нужен этаж.
— "Саксони Фрэнклин", — сказал я.
— Имя? — вновь спросил он, сверяясь с каким-то списком.
— Фрэнклин.
— Меня интересует ваше имя! Я объяснил, кто я. Он поднял брови, взял телефонную трубку и, нажав кнопку, сказал:
— Пришел некий мистер Фрэнклин, он сейчас поднимется.
Брэд поинтересовался, где можно поставить машину, и тот ответил, что за домом есть двор. Брэд сказал, что подождет меня, что я могу не беспокоиться и не торопиться.
До шестого этажа этот современный дом тесно окружали его причудливо украшенные викторианские соседи, но он возвышался над ними еще четырьмя стеклянными этажами.
Как оказалось, «Саксони Фрэнклин» была на восьмом. Лифт плавно доставил меня наверх, и, помогая себе локтями, я вошел через тяжелые двойные стеклянные двери в вестибюль, где находились стол дежурного, несколько кресел для посетителей и двое полицейских.
За полисменами стояла женщина средних лет, выглядевшая явно взволнованной.
Я тут же решил, что о смерти Гревила уже стало известно и мне, вероятно, не стоило приезжать, однако, похоже, стражи порядка были здесь совсем по другой причине.
Взволнованная леди, окинув меня отсутствующим взором, сказала:
— Это не мистер Фрэнклин. Охранник сообщил, что поднимается мистер Фрэнклин.
Я немного рассеял подозрения полицейских, сказав вновь, что я брат Гревила Фрэнклина.
— Да, — подтвердила женщина. — Брат у него действительно есть.
Их взгляды упали на мои костыли.
— Мистер Фрэнклин еще не пришел, — сообщила мне женщина.
— Э... А в чем дело? — спросил я.
Никто не выразил желания объяснить. Тогда я обратился к женщине:
— Простите, я не знаю, как вас зовут.
— Эдамс, — смущенно ответила она. — Аннет Эдамс. Я личный секретарь вашего брата.
— К сожалению, — медленно произнес я, — мой брат сегодня вообще не придет. С ним произошел несчастный случай.
По моему голосу Аннет Эдамс поняла, что последуют печальные новости. Классическим жестом она положила руку на сердце, словно пытаясь остановить его в груди, и тревожно спросила:
— Какой несчастный случай? Авария? Он ранен?
Она безошибочно прочла ответ по моему лицу и, нащупав другой рукой одно из кресел, бессильно опустилась в него, потрясенная.
— Вчера утром он скончался в больнице, — сказал я, обращаясь и к ней и к полисменам. — В прошлую пятницу на него рухнули строительные леса. Я был с ним в больнице.
Один из полицейских обратил внимание на мою бездействующую ногу.
— И вы тоже пострадали, сэр?
— Нет. Я получил травму в другом месте. Я не был свидетелем того, как с ним это случилось, а был возле него, когда он умирал. Меня вызвали, позвонив по телефону из больницы.
Переглянувшись, полисмены наконец решили объяснить, почему они здесь.
— В выходные кто-то ворвался в этот офис, сэр.
Миссис Эдамс обнаружила это, придя на работу сегодня рано утром. Она нас и вызвала.
— Какая разница? Теперь это не имеет никакого значения, — сказала леди, заметно бледнея.
— Там полный разгром, — продолжал полицейский, — но миссис Эдамс не знает, что украдено. Мы ждали вашего брата, чтобы он мог нам сказать.
— Господи, Боже мой, — судорожно повторяла Аннет.
— Здесь есть кто-нибудь еще? — спросил я ее. — Может быть, кто-то сделает вам чай? — «Прежде чем ты упадешь в обморок», — добавил я про себя, но вслух не сказал.
Аннет едва заметно кивнула, показав глазами на дверь, расположенную напротив стола. Я решительно направился туда и попытался ее открыть. Она не поддавалась — ручка не поворачивалась.
— Она электронная, — слабым голосом объяснила Аннет. — Необходимо знать правильный номер...
Она откинула голову на спинку кресла и сказала, что не может вспомнить, какой номер должен быть сегодня: его часто меняли. Она вроде бы прошла через дверь с полицейскими, и та захлопнулась за ними.
Один из полисменов, подойдя к двери, решительно забарабанил по ней кулаком с криком «полиция», что тут же возымело желаемый эффект. Он без обиняков заявил возникшей в дверном проеме молоденькой женщине о том, что ее босс скончался, что миссис Эдамс чуть не упала в обморок и ей бы очень не помешал сейчас горячий, крепкий и сладкий чай.
Ужаснувшись, молодая женщина удалилась, унося с собой страшную новость, полисмен блокировал электронную дверь, приставив к ней взятый из-за стола дежурного стул, чтобы она не закрылась.
Я получил возможность получше разглядеть обстановку, которая сначала показалась мне сплошь серой. На светлом зеленовато-сером ковре стояли угольного цвета кресла и черный матовый стол некрашеного и неполированного дерева. Чуть сероватые стены были увешаны многочисленными геологическими картами в рамках, одинаковых по размеру, черных и тонких. Прижатая стулом дверь и другая такая же, но еще закрытая были покрашены в тот же цвет, что и стены. Все это, освещаемое утопленными в потолок лампами, выглядело и лаконично, и изысканно являясь правдивым олицетворением характера моего брата.
На миссис Аннет Эдамс, которая все еще не могла прийти в себя от такого количества неприятностей в понедельник утром, была угольно-серая юбка, кремовая блузка и жемчужное ожерелье. Темноволосая, она выглядела лет на пятьдесят, и, судя по остановившемуся взгляду, я решил, что ее смятение никогда не пройдет.
Молодая женщина вскоре вернулась с ярко-красной дымящейся чашечкой, и Аннет Эдамс послушно сделала несколько глотков, слушая, как полицейские рассказывали мне, что преступник поднялся сюда не в том главном лифте, что для посетителей, а в другом, в глубине здания, которым пользовались служащие расположенных на всех этажах офисов. В него можно было войти с заднего вестибюля, который, в свою очередь, выходил во двор, где стояли машины, то есть где сейчас предположительно ждал Брэд.
Бандит скорее всего проехал на десятый этаж, забрался по служебной лестнице на крышу, ухитрился спуститься снаружи на восьмой и, разбив окно, проник внутрь.
— Что значит «ухитрился»? — спросил я.
— Мы не знаем, сэр. Как бы там ни было, он не оставил следов. Возможно, он воспользовался веревкой.
Полицейский пожал плечами.
— Мы там еще внимательно не смотрели. Мы решили узнать, что пропало, прежде чем... э... Понимаете, нам бы не хотелось тратить время на всякую чепуху.
Я кивнул. «Вроде пропавших ботинок Гревила», — добавил я про себя.
— Здесь, в окрестностях Хэттон-Гарден, повсюду ювелирные магазины. Нам то и дело звонят по поводу взломов и ограблений.
— Тут в офисе много камней, — добавил другой полицейский, — однако сейф цел, и миссис Эдамс говорит, что из других хранилищ вроде бы ничего не пропало. Только у мистера Фрэнклина был ключ от сейфа, где хранятся самые ценные шлифованные камни.
«Никаких ключей у мистера Фрэнклина нет. Все его ключи у меня в кармане. И, пожалуй, можно об этом сказать», — решил я.
При виде этой, должно быть, очень хорошо знакомой ей связки ключей у миссис Эдамс навернулись слезы. Она поставила чашку, огляделась в поисках салфетки и разрыдалась.
— Значит, он действительно умер, — всхлипывала она, словно не поверив этому раньше.
Когда Эдамс немного пришла в себя, я попросил ее показать ключ от сейфа. Им оказался самый длинный и тонкий из связки. И вскоре мы, пройдя через «блокированную» дверь, уже шли по центральному коридору, по обеим сторонам которого располагались просторные комнаты. Высовывавшиеся из них лица с испугом глядели на нас. Мы остановились перед ничем не примечательной дверью, которую можно было бы принять за дверь туалета, но никоим образом не сейфа.
— Вот, — решительно сказала Аннет Эдамс, утвердительно кивнув головой.
Я вставил тонкий ключ в обыкновенную маленькую скважину и неожиданно ощутил, что он поворачивался против часовой стрелки. Толстая тяжелая дверь, поддавшись, открылась направо. Автоматически включившийся свет осветил то, что в действительности напоминало большой встроенный шкаф с несколькими окрашенными белой краской полками на левой стене, уставленными белыми картонными коробочками.
Все молча смотрели. Все, казалось, было на месте.
— Кто знает, что должно быть в этих коробках? — спросил я и тут же получил ожидаемый ответ: мой брат.
Войдя в сейф, я снял крышку с одной из ближайших коробок, на которой была наклеена этикетка: «MgAl2О4, Бирма». В коробке было с дюжину глянцевых белых конвертов, каждый шириной с саму коробку. Я вытащил один из них, чтобы открыть.
— Осторожно! — воскликнула Аннет Эдамс, глядя, как я балансирую на костылях, испуганная моей неловкостью. — Пакеты могут раскрыться.
Я протянул ей вытащенный пакет, и она аккуратно развернула его у себя на ладони. Там на мягкой белой ткани лежали два больших красных отшлифованных камня, они ярко светились под лампой.
— Это рубины? — пораженно спросил я. Аннет Эдамс снисходительно улыбнулась в ответ.
— Нет, это шпинель. Великолепные образцы.
Мы редко имеем дело с рубинами.
— А бриллианты здесь есть? — спросил один из полицейских.
— Нет, бриллиантами мы не занимаемся. Почти никогда.
Я попросил ее заглянуть в другие коробки, но она сначала аккуратно сложила два красных камня в пакет и положила его на то же самое место. Мы наблюдали, как Аннет, то нагибаясь, то выпрямляясь, наугад открывала крышки разных коробок, доставала то из одной, то из другой белый пакетик и осматривала его содержимое. Однако там явно не было никаких неприятных неожиданностей, и в конце концов она, покачав головой, сказала, что, насколько она могла судить, ничего не пропало.
— Эти камни ценны лишь количеством, — пояснила она. — Каждый сам по себе стоит немного. Мы продаем камни десятками и сотнями... — Тут в ее голосе послышалось какое-то отчаяние. — Я не знаю, что делать с заказами, — произнесла она.
На полицейских эти проблемы впечатления не произвели. Раз ничего не пропало, им надо было заниматься другими ограблениями. О случившемся они составят отчет и все прочее, а пока — до свидания.
Они ушли, а мы с Аннет Эдамс стояли в коридоре, глядя друг на друга.
— Что делать?! — воскликнула она. — Что будет с нашим бизнесом?
Мне не хотелось говорить ей, что я не имел об этом ни малейшего представления.
— У Гревила был свой кабинет? — спросил я.
— Это как раз та комната, где страшнейший беспорядок, — ответила она и, повернувшись, направилась к большой угловой комнате возле вестибюля. — Сюда.
Я последовал за ней и увидел, что подразумевалось под «страшнейшим беспорядком». Содержимое всех ящиков было вытряхнуто на пол. Снятые со стен картины разбросаны. Одна из картотек валялась набоку, словно раненый солдат. Стол был в плачевном состоянии.
— Полиция считает, что грабитель искал за картинами сейф. Но здесь ничего нет... кроме этой камеры. — Она горько вздохнула. — Все так бессмысленно.
Я огляделся.
— А сколько всего людей здесь работает?
— Нас шестеро. И мистер Фрэнклин, само собой. — Она осеклась. — О Господи!
— Да... — вздохнул я. — А нельзя ли как-нибудь поговорить с остальными?
Кивнув, она, не говоря ни слова, пошла в большую соседнюю комнату, где уже находились трое ее коллег. Вид у них был потерянный и беспомощный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42