Как ни парадоксально это может показаться, но если перелом снова и снова случается в одном и том же месте без смещения кости, то с каждым разом боль становится меньше, а срастание проходит быстрее. Я слышал, как скрипят в плече поломанные концы кости, но рука оставалась сильной, поэтому решил, что проведу еще несколько скачек и посмотрю, на что я способен.
Но, с другой стороны, ответственность перед королевой-матерью, Питером Кезелтом, товарищами по конюшне, в конце концов, перед всеми зрителями тяжело давила на меня, никто не простит, если из-за моего эгоизма Девон Лоч потеряет шанс на победу.
Я продолжал работать с эластичной повязкой на плече и через пять дней выиграл скачку с очень трудным финишем, потребовавшим напряжения всех сил. Весь путь от последнего барьера до финиша мы шли ноздря в ноздрю с Фредом Уинтером, и моя лошадь обошла его на шею. Фред Уингер настоящий артист жокейского искусства, и в обычных-то обстоятельствах победа над ним принесла бы удовлетворение, а в моем положении стала лучшим успокоением встревоженной совести.
На следующей неделе я провел еще несколько скачек и снова выиграл, поэтому, когда я приехал в Эйнтри, то, не кривя душой и не сомневаясь, знал, что вполне готов к трудным соревнованиям.
С того момента, как несколько недель назад мне твердо сказали, что я буду работать с Девон Лочем в Большом национальном стипль-чезе, я продумывал план скачки. Неразумно выходить на старт, не представляя, что ты собираешься делать, и слепо полагаться на удачу. И ничего нет полезнее, как четко рассчитанный план кампании. Хотя порой и встречаются неожиданности, но они случаются необязательно!
По опыту Челтенхема я полагал, что в течение первой мили Девон Лоч будет замыкающим. Обычно это самая трудная часть Большого национального стипль-чеза, потому что все рвутся вперед «подальше от неприятностей». Большая опасность этих соревнований — упавшие и потерявшие всадника лошади, которые сами по себе носятся по скаковым дорожкам. И конечно, ближайшим скакунам, идущим за упавшими, тоже грозит падение, потому что им трудно выбрать свободное место для приземления.
К утру дня соревнований мысленно я провел уже несколько дюжин скачек и пришел к заключению, что надо рискнуть и взять старт не спеша. Весь предыдущий день и все утро я был так погружен в свои мысли, что ни с кем не перемолвился словом.
Королева, королева-мать и принцесса Маргарет пришли посмотреть на двух своих лошадей, Девон Лоча и М'ас-Тю-Вю. Когда я вышел на парадный круг, они наблюдали, как проводят скакунов, и, поздоровавшись со мной, сказали, что, по их мнению, Девон Лоч в хорошей форме.
Хотя мы беседовали спокойно, но возбуждение и надежды носились в воздухе. Питер Кезелт помог мне вспрыгнуть на Девон Лоча, а Артуру Фримену на М'ас-Тю-Вю, и с добрыми напутствиями от королевской семьи мы выехали на скаковую дорожку.
Старт прошел удачно, участников было меньше, чем обычно, двадцать девять, четыре лошади сошли после первого барьера. М'ас-Тю-Вю шла впереди, а Девон Лоч после второго препятствия в середине заезда. Но вскоре я понял, что Девон Лочу не нравится такая малая скорость, он бежал в хорошем ритме и у каждого препятствия удлинял шаг. Никогда еще я не работал с такой удивительной лошадью. Он чисто и с запасом перелетал через очень трудные барьеры Эйнтри. Находил правильное место для прыжка и выполнял свою работу так умно, что мне оставалось только сидеть спокойно в седле и не мешать ему. Подбадривания или понуждения Девон Лочу не требовалось.
Обычно в Большом национальном стипль-чезе работа жокея настолько сложная, что получать удовольствия от скачки уже нет ни сил, ни времени — Девон Лоч превратил скачку в наслаждение. Обычно лошади отталкивают друг друга, чтобы занять то место для прыжка, какое им больше нравится, — Девон Лоч шел так легко, что у него оставалось время выбрать место и выполнить прыжок без помех.
Мы одолели «Бечерс», и «Кэнел-Терн», и «Валентайн», и у нас возник только один тревожный момент, когда лошадь Домета, которая шла впереди по внутренней стороне дорожки, споткнулась, прыгая через открытый ров с водой, и я краем глаза увидел, что она сейчас упадет. Она растянулась по другую сторону рва и перекатилась на то место, где должен был приземлиться Девон Лоч. Но мой несравненный Девон Лоч буквально в воздухе изменил направление, коснулся земли в шаге от неуклюже пытавшейся встать Дометы и без колебаний продолжал скачку.
Это была такая скачка, о какой можно только мечтать. Падавшие и потерявшие жокеев скакуны не мешали нам, потому что Девон Лоч ловко обходил их и прыгал все лучше и лучше. Он чисто одолел «Чейер» и ров с водой и шел уже впереди среднего эшелона заезда. М'ас-Тю-Вю шла сразу за нами, но она неправильно рассчитала прыжок через открытый ров с водой и сошла с дистанции.
На следующей миле Девон Лоч без труда обходил лошадь за лошадью. Когда мы в очередной раз подошли к «Кэнел-Терну», то были уже вторыми, но мой скакун так великолепно шел, что не было смысла спешить.
Никогда еще в Большом национальном стипль-чезе мне не приходилось сдерживать лошадь. «Не торопись, мой мальчик, не торопись», — говорил я. Никогда еще я не чувствовал такой запас силы, такую уверенность в своем партнере и такую веру в победу.
Теперь впереди шли только три лошади, и я заметил, как они устали, а Девон Лоч после каждого препятствия вырывался вперед и у последнего уже шел первым. За двадцать ярдов до последнего барьера я понял, что он правильно подходит к месту для прыжка, и он так стильно взлетел, будто это было не последнее из тридцати препятствий, а первое.
Это был лучший момент в моей жизни.
Теперь я знал, что чувствует человек, выигравший Большой национальный стипль-чез, хотя я его и не выиграл. И все, что случилось потом, не может омрачить этих секунд восторга, когда Девон Лоч шел к победе. Есть старая поговорка, которая точно отражает мое состояние: «Лучше выиграть и потерять, чем вообще не выигрывать».
В те ужасные минуты, когда Девон Лоч упал, я обреченно стоял на дорожке и искал глазами хлыст. Я швырнул его от злости и обиды на жестокость судьбы, и теперь было бы глупо поднимать его.
Девон Лоча отвели в его бокс, участники заезда прогалопировали мимо, а я принялся искать хлыст, чтобы оттянуть время. Мне предстояло пережить длинный путь назад в раздевалку, унизительное сочувствие громадной толпы зрителей, любопытство одних и смущенную неловкость других. Мне нужно было побыть одному, чтобы прийти в себя. Спаситель явился в лице водителя машины «Скорой помощи», который, будто угадав мои мысли, ткнул большим пальцем в кузов у себя за спиной:
— Влезай, старина.
Я влез, и он довез меня до паддока, остановив машину возле комнаты «Первой помощи», так что я мог, минуя огромную толпу возле главного входа, незаметно пройти в раздевалку. У меня на всю жизнь сохранилась благодарность к нему.
Когда я медленно переодевался, вошел Питер Кезелт.
— Дик, пойдем в королевскую ложу, они хотят видеть тебя.
Мы вместе поднялись по лестнице. Естественно, он так же переживал страшное разочарование, как и любой бы тренер на его месте, но, наверно, еще болезненнее. Потому что с ним такое уже было. Двадцать лет назад лошадь, которую тренировал Питер, шла первой и растянула ногу у самого финиша. Такая невероятная неудача не должна повторяться.
В королевской ложе стояла такая тишина, будто давно отзвучавшие по всей Британии восторженные крики миллионов глоток в адрес Девон Лоча грузом молчания легли на Их величества. Да к тому же и сказать было нечего. Королева и королева-мать старались утешить меня, говоря, как красиво вел скачку Девон Лоч. Я, в свою очередь, пытался объяснить, как искренне сочувствую им, что мы с Девон Лочем не сумели пройти эти последние пятьдесят ярдов.
— Но ведь это скачки, — возразила Ее величество королева-мать. Но и она, и королева были явно опечалены и расстроены тем, что случилось.
Питер Кезелт вместе со мной спустился вниз, и мы пошли в конюшню проведать Девон Лоча. Он лениво жевал сено и выглядел так, как и должна выглядеть лошадь, только что проведшая трудный заезд. Никаких других признаков болезни или чего-то такого не было. Когда мы вошли, он поднял свою умную голову и посмотрел на нас, я потрепал его по холке, а Питер Кезелт ощупал ноги, нет ли там какого скрытого воспаления или ушиба. И ноги оказались в порядке, холодные и крепкие.
Я стоял близко к Девон Лочу, прижавшись головой к его шее. «Ох, Девон Лоч, Девон Лоч, что же с тобой случилось?» — мысленно спрашивал я его. Если бы он мог ответить.
Мы вернулись в раздевалку, печально попрощались, я забрал Мери, и вместе с отцом и моим дядей мы молча поехали по той же дороге, по которой с такой надеждой спешили утром на ипподром. Я все еще не мог осознать случившееся, и не помню, чтобы когда-нибудь чувствовал себя таким несчастным.
Вся семья собралась в Бангер-он-Ди в маленьком доме Дугласа, наполненном детским смехом и визгом. Сыновья мои и Дугласа были слишком маленькими и не понимали, что значило для нас проиграть Большой национальный стипль-чез.
— По радио сказали, что Девон Лоч упал, — сообщил мой старший. — Ужасно глупо. Почему он упал, папа?
— Как жаль, что вы не победили, дядя Дик. Я поставил шиллинг на вас и проиграл. А конюхи говорят, что остались без пива, потому что их деньги ушли на Девон Лоча.
— Ничего, — утешил меня другой племянник, — уверен, что на следующей неделе вы выиграете, и конюхи снова будут пить пиво.
И только самый младший, трехлетний, ничего не сказал, но назавтра он увидел в газете снимок распластавшегося Девон Лоча, и я долго наблюдал, как он прыгает с софы и падает, приговаривая: «Я Девон Лоч. Бах!»
Весь вечер звонил телефон, и Дуглас отвечал на звонки. А мы с Мери пошли погулять. Легкий ветерок медленно гнал облака, на мгновение закрывавшие луну, мы шли по проселочной дороге в сторону ипподрома в Бангер-он-Ди. Где-то недалеко в мягком лунном свете темнели пустынные сейчас трибуны и препятствия на скаковой дорожке. Здесь я провел свою первую скачку и завоевал первую победу, здесь началась моя лучшая часть жизни, и сюда я пришел за утешением.
Мы остановились там, где река Ди близко подходит к дороге, и, прислонившись к дереву, смотрели на темную поблескивавшую воду.
— Тебе не хочется туда прыгнуть? — спросила Мери.
— По-моему, там слишком мокро и холодно, — вздохнул я.
Груз, который давил на нас целый день, вдруг спал, и мы засмеялись. Но тоскливые мысли не уходили, и мы молча пошли назад навстречу ветру. Несчастные и притихшие, мы вернулись домой и долго лежали без сна, мысленно повторяя один и тот же вопрос: «Почему, почему, почему это должно было случиться?» Мне все еще не верилось, что Девон Лоч упал на ровной дороге за пятьдесят ярдов от финиша.
На следующий день мы уехали домой, в Беркшир, и за неделю пришли сотни писем, многие из них от незнакомых, даже от людей, никогда не ходивших на скачки, но все доброжелательные и сочувственные. Я ожидал, что по меньшей мере пять-шесть писем придет от сумасбродов, которые будут обвинять меня, что я загнал лошадь, отчего она и упала. Но, к моей радости, даже «команда борцов против жестокого обращения с лошадьми в Эйнтри» не высказала ни единого упрека в мой адрес.
Четыре дня спустя королева-мать поехала навестить Девон Лоча, и я тоже отправился туда, чтобы тренировать его и других лошадей Ее величества. Девон Лоч выглядел здоровым и, как всегда, сильным, его вид не давал ключа к раскрытию причины падения. Когда благородная владелица трепала скакуна по холке, мне показалось, будто она тоже, как и я, хотела бы услышать от него, что заставило сильное здоровое животное упасть.
Ее величество сказала, что хотела бы еще раз поговорить со мной о прошедшей скачке, и скоро я получил приглашение в Виндзор.
Она приняла меня в залитой солнцем комнате, смотревшей окнами на длинную, окаймленную деревьями аллею, пересекавшую виндзорский парк. За мирными массивными стенами замка мы обсуждали то возбуждение и отчаяние, которые пережили в Ливерпуле. На прощание Ее величество вручила мне чек и подарила серебряный портсигар в память о скачке, которая была почти что выиграна. Это красивая вещица, и я очень горжусь надписью на ее крышке. Она так много значит для меня, что, когда уезжаю, я кладу ее в сейф банка, но чаще ношу с собой, хотя и не курю.
После окончания Большого национального стипль-чеза еще очень долго обсуждали причину падения Девон Лоча. Сколько было исписано страниц, сколько голосов сорвано в спорах, какие рождались изощренные идеи, но все фантастические объяснения, которые приходили в возбужденные скачкой журналистские головы, можно разделить на четыре основные версии.
Первая. Не почувствовал ли Девон Лоч сердечную недостаточность? Возможно, в его кровообращении есть какой-то изъян, и, когда он развил такую невероятную скорость, легким и мозгу не хватило кислорода, он зашатался и остановился. Прежде после скачек он иногда долго не мог отдышаться, так бывает с лошадью, когда она не совсем здорова. Но после Большого национального стипль-чеза он дышал ровно и спокойно, хотя, если бы эта версия была правильной, должен бы жадно хватать воздух.
Кроме того, согласно этой версии получается, что Девон Лоч, когда упал, был на исходе сил. Но дело обстояло совсем не так. Он совершенно не выглядел усталым. Мне довелось работать с множеством усталых лошадей, они спотыкаются, раскачиваются из стороны в сторону, идут тяжело. Девон Лоч, полный сил, перелетел через последнее препятствие и на высокой скорости помчался к финишу, весь заезд он шел исключительно легко, перед финишем и на финише нас не преследовали соперники, и не было тяжелой борьбы; хотя мы не закончили дистанцию, но поставили рекорд скорости в этом заезде.
Сердечный приступ такой силы, чтобы резко остановить лошадь на полшаге, по-моему, просто убил бы ее. Но через пять минут Девон Лоч, будто ничего и не случилось, спокойно направился в конюшню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25