Они двигались с востока на запад, а потом начали сбрасывать бомбы, сыпавшиеся, словно дождь или град.
Анатоль подбежал к ближайшему окопу, дабы укрыться в нем, забрался туда, но это была всего лишь прорытая в земле канава и не могла защитить его хорошенько. Респиратора на нем тоже не было. Анатоль улегся на землю, думая, отчего это так больно просто сгруппироваться, прижимаясь к почве.
Пожалуй, ему хотелось, чтобы земля поглотила его — и, в конечном счете, так и произошло. Она приняла его легче, чем вода, без сопротивления. Как будто проходишь в открытую дверь. Призраки, вспомнил он, легко проходят сквозь стены. Очевидно, он все-таки умер и превратился в фантом, легко передвигающийся по полю битвы в любом выбранном направлении.
Сейчас он выбрал двигаться вниз .
В глубине земли не было света, так что он не мог видеть, куда движется, но остальные чувства, видимо, в порядке компенсации, обострились. Он мог слышать грохот разрывающихся бомб, ощущал сейсмические толчки, а снизу поступали другие, более тонкие, вибрации, словно деликатные касания. Там, где он находился, было холодно, но под собой он ощущал источник жара. Все еще было больно, но боль перестала быть такой резкой и неприятной . В каком бы состоянии сознания он сейчас ни находился, оно было лучше, нежели предыдущее.
Опускаясь ниже, в поисках приятного тепла, он ощущал, как вибрации наверху превратились в фоновый шум, а нижние — стали напоминать нежную музыку.
Он миновал область покоя и тишины, но, по мере увеличения температуры, чувства тоже стали усиливаться, словно музыка расплавленного земного ядра стремилась к медленному, торжественному крещендо. Анатоль испытывал странное чувство принадлежности , будто готовился постичь состояние, которое всегда считал своей судьбой, впрочем, не зная, что это за состояние. Он осознал, что все-таки движется не сквозь полужидкую мантию, а, пожалуй, сквозь нечто твердое. Тело его стало твердым, как скала, как, впрочем, и хрупкая оболочка из плоти. Он стал человеком из камня — но не смешивался с прочими камнями. Вся земля стала его владениями, его пристанищем. Он обладал способностью быть везде, расширить уровень сознания до самого жидкого центра планеты, ощущать свою биосферу.
«Здесь находится утроба всех человеческих душ, — думал Анатоль, — и отсюда они движутся, чтобы обрести человеческое тело. Я словно бы помню это. Знаю, как глупо было все забыть, представляя себя всего лишь хрупким, мягким существом из жалкой плоти и кальциевых костей. Есть место, где я смогу отдохнуть — никакого Ада, просто уютная колыбель посреди неопределенного мира голого камня и успокаивающая мелодия расплавленного металла. Вот для чего я сотворен, вот что я такое. Для меня это означает отдаленное будущее, конечный пункт, лежащий за пределами исторической фантазии».
Где-то глубоко внутри него раздался слабый скептический голос: — Увы, это лишено смысла! — Но он был волен опровергнуть эти слова. Мог и принять все, что угодно. Боль ушла, он, наконец, мог уснуть.
Он совершенно расслабился, позволил себе упасть — и падал к центру Вселенной, к концу всего.
9.
Он проснулся при слабом пламени свечи, под шепот на латыни. Священник, которого распяли и сняли с креста, все еще бормотал, произнося слова молитвы Всевышнему — снова и снова, словно изгоняя из головы все прочие мысли. Во рту и горле Анатоля страшно пересохло, но боль в груди и ноге стала тупой. Он с усилием сглотнул, пошевелил языком, стараясь увлажнить рот слюной. Откашлялся, затем повернулся — очень медленно — в сторону соседа. Теперь он мог его видеть.
— Сколько? — слабым голосом спросил он. Он не был уверен, что хочет спросить, но, отчего-то, сам вопрос показался важным.
Молившийся священник умолк и повернул к Анатолю изможденное лицо.
— Сколько я спал? — спросил Анатоль.
— Я не знаю, — хрипло ответил священник. — Часа два, может, три, прошло с момента, когда они принесли вас назад. — Он словно бы замешкался, вспоминая, нахмурив брови.
— Асмодей решил показать мне путь к просветлению, — проговорил Анатоль. — Ввел мне в вену какое-то лекарство, потом стал растравлять мои раны. Какая-то женщина остановила его. Что, Асмодей действительно расследует тайны человеческих снов?
— Он располагает чужой силой, — отвечал священник. — Но у ведьмы ее больше. Она, пожалуй, опаснее остальных двоих.
— Вы имеете в виду женщину, которая принесла меня назад? Она ведьма? — «Ева невинна, — подумал он. — Как Дева Орлеанская, хотя ее и называют ведьмой».
— Она величает себя Гекатой, — сказал ему отец Фериньи, и голос его звучал на сей раз спокойно. — Пусть вас не вводят в заблуждение ее внешность и манеры. Этот самозваный Асмодей — больше шоумен, чем маг, а она — более близкая помощница того, кто остается за кадром, управляя всеми пешками. Она более тонкая последовательница Отца Лжи.
— Если он Антихрист, значит, она должна быть Вавилонской блудницей? — проговорил Анатоль.
— Пожалуй, что так, — согласился священник.
Дверь в келью открылась, и вошла та самая заурядная женщина. Она была одна. — Пожалуй, что так, — сказала она Фериньи, видимо, услышав сказанное о ней на пороге. — Может, в этом случае я должна ехать на алом звере о семи головах, с десятью рогами? И держать золотой кубок, до краев полный скверной? Вам бы лучше грезить о чем-нибудь более приятном, чем то, что написано в вашей секретной книге. Ваши собратья, люди с рыбьей душой, уже видели представление, повествующее о грядущем, пусть даже и упорно считают своего собственного ангела отличающимся от остальных.
Она говорила на лучшем французском, чем Асмодей, могла даже сойти за местную.
— Бог един, — промолвил священник. — Он — наш Спаситель.
Она дотронулась до его лба. — Я бы могла сказать Асмодею, что вы не знаете, где книга, и он бы поверил, — негромко произнесла она. — Сделать это для вас, страдалец?
Священник не отвечал.
— Конечно, это неправда, — продолжала она. — И вам бы это не понравилось, верно? Вы можете сказать ему неправду, при этом станете героем, но, если я сделаю это за вас, дело другое. Самое смешное то, что ему в этой книжке не больше проку, чем вам — вам и прочим, таким же серым котам в полосочку. Оба вы враги науки, однако, вцепились в собственные представления об истине. Пожалуй, Асмодей собирается передать это Харкендеру, но вряд ли, слишком уж он ревнует к бывшему хозяину. Вы ничего не потеряете, если отдадите ему книгу, кроме шанса стать мучеником. Или это наполняет вас гордостью?
Анатоль по-прежнему видел лицо священника, видел, каким сердитым оно сделалось во время этой речи. Священник смотрел на женщину, как любой слуга Божий смотрел бы на ведьму, выслушивая ее соблазняющие слова, хотя и не произносил вслух: «Изыди, Сатана!»
«Да он безумец! — поразился Анатоль. — А она — разве нет?»
Женщина повернулась, взглянула на Анатоля. Ее мясистые щеки покрылись бледными пятнами, глаза и губы казались еще уже благодаря изучающему выражению. Она даже на обычную проститутку бы не потянула, не говоря уж о легендарной блуднице Апокалипсиса, разъезжающей верхом на звере.
— Речь вашего друга необыкновенно изобретательна, так ведь? — сказала она. — И еще: последователи римской церкви объявили бы его гнусным еретиком, ведь он придерживается ереси альбигойцев, считавших, что материальный мир был сотворен дьяволом — как ловушка, и только дух несет в себе дыхание Бога. На членов этого Ордена охотилась Инквизиция с незапамятных времен, но они и сами с собой обращались немногим лучше, нежели их гонители. Его собратья голодали, истязали себя веками, искренне веря, будто умерщвление плоти есть тернистый, но единственный путь для спасения души. Он должен быть благодарен Асмодею за его дар в виде стигмат, которыми он, без сомнения, гордится, даже если и не возражал бы против их исцеления.
Анатоль не знал, что ответить. Казалось, несмотря на ее сверхъестественный разум, она ошибочно поняла причину его молчания, ибо спросила: — Это очень больно?
Она протянула руку и положила ему на щеку, провела до подбородка, потом — над макушкой, описывая овал указательным пальцем.
Он не понимал, какой ощущал дискомфорт, пока это не закончилось. С благодарностью он глубоко вздохнул, но благодарность ограничивалась сознанием того факта, что, если она сумела сделать такое, значит, и вправду, обладает силой ведьмы… если не большей. Он пристально посмотрел на нее, но она не утратила своего вида распустехи, слишком старой и уродливой, чтобы быть кем-то еще.
— Кто ты? — спросил он.
Она скупо улыбнулась. — Ты начинаешь верить. Я думала, ты сильнее будешь упорствовать в неверии — но, видимо, ты сумел оглянуться на весь этот странный период бреда, если только вообще способен оглянуться.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил он. — Если Асмодей жаждет мести, пусть удовлетворится — но с меня достаточно колкостей и бреда. Если ты, и вправду, смогла заглянуть в мое сознание, значит, знаешь, почему я хотел убить Асмодея.
— Способность разделять чье-либо создание куда менее полезна, чем ты себе представляешь, — сардонически проронила она. — Даже Асмодею известно: истинные мотивы человеческих деяний скрыты глубоко и сильно отличаются от их сознательных мотивов. Марионетки едва ли сознают, куда тянутся их нити, и не устают находить оправдания своим поступкам. И не то чтобы было легко читать скрытые значения, кроющиеся во снах; сам сновидец старается скрыть свои надежды и чаяния. Вот почему преданные сновидцы Святого Амикуса никогда не были достаточно изобретательны, чтобы понять ошибку, кроющуюся в их фундаментальных суждениях. Даже если ты пытался убить их Антихриста, они станут преследовать тебя, объявив безвольным орудием, одержимым Дьяволом.
— Потому что я коммунист-безбожник?
— И поэтому тоже — но я имела в виду, что ты — своего рода маг. Непрочное тепло твоей души заимствовано, как и то тепло, что превратило рыбью душу Люка Кэпторна в могущественного Асмодея, но это — реально. В голове у тебя засела пуля, она едва не убила тебя. Сила, сохранившая тебя, могла бы быть расценена священниками братства Святого Амикуса как дьявольская.
— Я не друг того дьявола, которому служит Амикус, — холодно отозвался Анатоль. — Если ты служишь тому же мастеру, лучше убей меня, и покончим с этим. Если я избежал этой мышеловки, то, разумеется, предприму новое покушение на Асмодея, с более изощренным оружием.
Она улыбнулась. — В конце концов это может и получиться. Не могу себе представить, почему Зелофелон продолжает терпеть его — разве что, он должен выполнить определенную роль, начертанную в скрижалях судьбы. Но я в этом сомневаюсь, как и ты.
«Будущее приближается, — подумал Анатоль. — Будущее, которого нельзя избежать, как бы мы ни старались… Но она в этом сомневается, как и я. Может, она пытается успокоить меня или завоевать мою симпатию? И если так, то почему?»
Вслух же он произнес: — Я прежде думал, что знаю лучше, но теперь ни в чем не уверен. Мир — весьма странное место.
— Ты вовсе не это имеешь в виду, — отозвалась она. — Ты же образованный человек, любопытный и разумный. Если бы не война, ты был бы кем-то получше, чем просто солдатом. Если бы не раны на твоем теле, ты бы проявлял больше энтузиазма относительно происходящего здесь. Ты должен быть мне благодарен, и не просто за то, что я успокоила твою боль, но еще и за мое желание подарить тебе более спокойное просветление, чем предложенное Асмодеем.
— Не слушайте ее, — посоветовал священник со стигматами. — Она соблазняет вас своей ложью.
Она даже не повернулась. Продолжала смотреть в глаза Анатоля, не отрываясь. — Если бы я решила соблазнить тебя, мне бы не понадобилось лгать, — произнесла она низким голосом. Во время этой речи лицо ее как будто стало прозрачной маской, из-под которой проглядывала другая: темное прекрасное лицо с изящными чертами.
«Иллюзия!» — сказал он себе, но слова были лишь пустым звуком.
Конечно, иллюзия, но почему она обладает такой мощной силой?
— Как же вышло, что я жив? — спросил он ее. — Если у меня пуля в голове, как я оказался здесь?
— Тебя спасли, — отвечала она. — Может быть, ангел, может быть, кто-то вроде меня. Тебя отправили стрелять в Асмодея, чтобы привлечь твое внимание. Он напичкал тебя мускарином и пытался заглянуть в твою душу, но даже у него нет власти разобраться в увиденном. Интересно, была ли его душа открыта для тебя, когда он пытался разведать твои тайны?
— Нет, — отвечал Анатоль — но вспомнил, что узнал о смерти Малютки Жана. Было ли это колдовством, к которому прибегнул Асмодей — кажется, неудачно — чтобы поработать над ним? И кто в этому случае действовал вместо него?
— С другой стороны, тебя могли прислать, чтобы привлечь мое внимание, — продолжала ведьма. Она снова протянула руку и положила ему на лоб, чтобы стереть все мысли. И он не мог ей помешать, ибо она обладала силой.
— Я сказал Асмодею, что меня послала Орлеанская Дева, — произнес Анатоль. — Но ему ответ не понравился.
— Я отношусь к этому иначе, — успокоила его женщина. — И методы у меня другие. Сказать, кто мог послать тебя?
— Конечно, мне хотелось бы это знать.
— Есть семь существ, которых мы привыкли звать ангелами, хотя это имя не совсем им подходит. Земля для них — место жестокой битвы. Все семеро в течение какого-то времени притихли, возможно, отходили от последнего сражения, в котором использовали людей в качестве пешек. Но вот, наконец, игра началась снова. Вряд ли я могу понять, зачем ангелам нужны простые смертные, но кое-кто из них на беду привлек людей в качестве слуг, а прочие, боясь проиграть, решили не отставать и сделали свой ход. Некоторые сотворили магических существ в образе людей, и среди них — меня.
— Да, легион падших ангелов сошел на землю, — вмешался священник. — Неважно, как они себя величают, все они — слуги Дьявола. Как сказала ведьма, они притихли на время, но теперь, когда мир движется к концу, снова становятся активными. Однако, не стоит отчаиваться, ибо у нас есть Спаситель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56