— О, нет, — перебил ее Дэвид. — Только не ради него. Он ведь их соперник — или был таковым. А в том, момент, когда они начали носить маски, стал их врагом. Он прячется за наши спины. Если ангелы, которые нас знаю, решат выручить нас, то сделают это ради тебя, ради Анатоля Домье, Дэвида Лидиарда… даже Джейкоба Харкендера… но только не ради Махалалела.
Ничего не изменилось. Свет оставался прежним. Планетоид медленно вращался вокруг своей оси, повинуясь первому закону Ньютона. Кристалл спокойствия и ровного света отлично защищал их.
— Ты знаешь, что именно они делают? — спросила Геката. — Почему устроили такое разрушение?
— Не предумышленно. Сомневаюсь, чтобы кто-то занимался этим специально. Шесть ангелов, может быть, пытаются освоить то, чему они научились посредством оракула об окружающей материи и энергии, но, подозреваю, что сейчас они уже вышли за рамки знаний и стратегии. Более же вероятно, что пересекающиеся паттерны ангельских форм движутся под влиянием рефлексов, сплетаясь или разрывая друг друга. В лучшем случае, им удастся создать новые паттерны. В худшем же — произойдет распад. Не думаю, чтобы кто-то из них выиграл битву — даже разрушитель — и сомневаюсь, что кто-то останется неизменны. Это фундаментальный аспект эволюционного процесса, согласно которому живут и меняются ангелы. Пожалуй, это существенный элемент всего прогресса их мира, а может — лишь разрушительное проклятие, коим отмечено все их существование. В любом случае, процесс этот уничтожит и сотрет всякое воспоминание об их связи с человечеством. И выйдут они из битвы существами первобытных инстинктов, и от с трудом завоеванного интеллекта не останется ничего.
Кристальный свет внезапно замерцал, словно через него прошла легкая рябь. Временной вихрь — рябь на лике бытия. Ведь ангелы тоже подчиняются законам бытия — когда замерло их возбуждение, вернулся покой.
Белый свет стоял в глазах у Дэвида, и ему показалось, что в его голове образовалась отдельная вселенная, освещающая всю его душу.
«Я приблизился к выходу из пещеры, — подумал он. — И вот я здесь, один, и ничего не боюсь, узрев свет истины».
Не успел он закончить эту мысль, как белый свет стал многоцветным, и он, при помощи внутреннего взора, различил в нем движущиеся тени. Увидел Паутину Судьбы, сплетенную не тремя мифологическими сестрами, но громадными пауками с глазами, словно желтые бриллианты и зеленые изумруды, с хрустальными лапами. Он увидел и Ангела Боли, рычащую в экстазе, не осознающую своей жестокости. У видел вервольфов Лондона, бегущих наперегонки с ветром, преследуя несчастную жертву. Увидел Сатану, с триумфом вырастающего над гнездом освободительного огня, расплавившего гвозди, что удерживали его на полу Преисподней. Увидел ящик Пандоры, открывающийся… и все, что в нем содержалось, и другие чудеса.
А позади всех этих фигур, в глубинах зеркала, в которое превратилась стена света, увидел себя, замершего в восхищении, взирающего на танец частиц творения, из которых появлялось все новое, прекрасное и все мысли. Видел себя в центре собственной ментальной паутины, в узком кабинетике больницы, окруженного пыльными книгами и запахами законсервированной человеческой плоти. Видел себя как создание из плоти и крови, вооруженного руками и зрением: продукт миллиардов лет нетрезвого прогресса, носящего имя эволюции. Видел себя в виде создания, обремененного умом и памятью, воображением и фантазией, в котором истинного столько же, сколько в пупке Глиняного монстра. Видел себя человеком, вмещающего в себя целый микрокосм и все глубины истории человечества. И впервые понял, какую ответственность несет на своих плечах в связи с этим фактом: ответственность судить и учиться, следовать стратегиям и ритуалам, а также открывать красоту мира.
«И зачем мне нужно, чтобы ангелы показывали все это? — спрашивал он себя. — Я и так все это знаю».
Свет снова обрел прежнюю белизну. Он начал исчезать. Примерно через полчаса вновь стали видны звезды. Они отчетливо просвечивали на черном бархате космоса. И картина вновь приобрела изначальную величавую неподвижность.
Солнца видно не было, но мягкий свет лился из центра картины.
— Мне это напомнило об апокалипсисе, — проговорила Геката.
— За тысячу с лишним лет многое изменилось, так что мы вправе ожидать новой серии катастроф. Даже если ангелы однажды исчезнут, финал космической игры еще не наступит.
— Да! — припомнила она. — Именно это и увидел Анатоль, верно? Я уловила лишь краткий образ. Он увидел — или представил — как время поворачивает вспять и волшебным образом обновляется при помощи магического искажения. Он надеялся, что, хотя хаос всегда ставит этот процесс под угрозу, однако существует лишь одна возможность движения — эволюция и еще раз эволюция.
Дэвид тоже вспомнил видение Анатоля. — И, пожалуй — прогресс и еще раз прогресс, — подхватил он. — Мы не боги, и ангелы тоже не боги, и нам не стоит надеяться: что бы ни появилось из горячей лавы Творения, оно не будет сумеет воспроизвести завершенность и судьбоносность новой формы вещей.
— Это был прекрасный оракул, — произнесла Геката. — Я рада, что упросила Анатоля включить меня в его состав.
— Ты была участником, а не простым наблюдателем, — напомнил ей Дэвид. — Мы сыграли свою роль в этой картине. Все наши надежды и амбиции придали ей яркости.
— Все верно. И вот, я здесь, и роль у меня по-прежнему самая маленькая, и есть шанс придать завершение этой бесконечной драме.
Пока они разговаривали, Дэвид то и дело поглядывал на звезды. Свет от взрыва уже исчез, осталось лишь слабое сияние. Пандора осталась нетронутой космической метаморфозой. Как и предполагал Дэвид, яростный свет разбирательств среди ангелов — зримое эхо их последней авантюры — почти ничего не изменил, и звезд сияли по-прежнему, снова и снова утверждая свое величие, ибо им гореть вечно.
С легким звуком отворилась дверь. Дэвид не стал поворачиваться мгновенно, но, когда услышал, как ахнула Геката, повернулся посмотреть на вошедшего.
У дверей стоял Джейкоб Харкендер. Его нелепые одежды пропитались подсыхающей кровью.
А в левой руке он держал отсеченную голову.
9.
Дэвид и прежде видел отсеченные головы, но не таким образом — не в реальной жизни. Он разделял сознание Мерси Мюрелл в тот момент, когда Геката впервые обрела контроль над дарованными ей ангелами силами. Он помнил, что Харкендер тоже играл роль в этой мелодраме. Они втроем наблюдали за головой, волшебным образом парившей в воздухе, и капли крови капали из нее, буквально завораживая взор.
Отрубленная голова хранила жуткое выражение — непристойную маску застывшего ужаса. Никакие магические силы не удерживали ее в воздухе, и Харкендер держал ее за спутанные волосы. На его лице не было написано ни ужаса, ни даже простого удивления. На подмостках «Великого балагана» это не допускается.
— Он говорил правду, — произнес Харкендер. — Его оказалось можно убить. Не важно, насколько тщательно смертный бережет свою плоть и защищает ее разными приборами — он все равно остается смертным. От некоторых несчастных случаев просто не убежишь.
— Несчастных случаев! — повторил Дэвид машинально, в то время, как его чувства были словно заморожены. — «Разумеется, это сон, — думал он. — Настоящий кошмар, и нам всем нужно поскорее проснуться».
— В широком смысле этого слова, — отозвался Харкендер. — Я не имел виду, что это случилось непреднамеренно.
Дэвид уже собрался спросить «почему», но убийца опередил его.
— Он все еще питал амбиции стать богом. Ему не удалось больше оставаться волчьим ангелом, поэтому он решил стать человеком, но вовсе не испытывал намерения быть просто человеком. Ему нужно было оставаться нашим капитаном, нашим навигатором, нашим командиром. Архитектором нашего будущего. Никто не давал ему на это права. Он явился к нам из компании лжецов и предателей… переодетых дьяволов. С нас достаточно ангелов, Дэвид, разве не так?
Дэвид буквально онемел; он не мог ответить. «И никакой это не сон, — нашептывал ему его внутренний Адвокат Дьявола. — Просто кажется сном, ибо слишком уж все странно. Играй свою роль, как ни в чем ни бывало, ужас оставь на потом, но помни, что дальше тебе придется пережить последствия этих моментов».
Геката не так слабонервна, как Дэвид. Голос ее звучит достаточно твердо. — Он говорил мне, что не этой станции было семь человек персонала. — Семеро мужчин и женщин, чьим заданием было охранять драгоценный груз: будущее человеческой расы. Они не справились с задачей. Не сумели контролировать вспышки ненависти и злобы и в конце концов не смогли противостоять захлестнувшему их отчаянию. Записей они не оставили, так он говорил, но не слишком сложно догадаться, как все произошло. Они не сумели жить вместе в ограниченном пространстве, поэтому умерли. Я предположила, что это не такое уж узкое пространство, а он ответил: дело в узости ума.
— Если верить Глиняному Монстру, он всегда имел склонность к игре слов, — заявил Харкендер.
Дэвид уже был готов вступить в разговор, хотя уже знал, что голова настоящая, а не плод воображения. — Кто следующий, Харкендер? — горько процедил он. — Если наш первый командир уже мертв, скоро ли будет очередная жертва? Сон узурпаторов всегда беспокоен, правда? Скольких из нас еще ты убьешь, прежде чем почувствуешь себя комфортно?
— Ты меня не понял, Дэвид, — лениво протянул Харкендер. — И не понимал никогда. Я не ссорюсь ни с тобой, ни с другими людьми на борту этого летающего гроба.
— С Махалалелом ты тоже не ссорился. Он спас тебе жизнь. Доставил тебя в этот мир.
— И чего он ожидал? — прорычал Харкендер. — Благодарности?
— Думаю, да, — тихо отвечал Дэвид. — Думаю, больше, чем благодарности, и он заслуживал этого.
— Если верить старинным манускриптам и легендам, лже-боги всегда ожидали благодарности и даже большего от жертв своей лжи. Если это должно стать новым началом, лучше начать с чистого листа.
С чистого листа! Эти слова эхом прозвучали в мозгу Дэвида, а он не мог оторвать взгляда от мертвого лица Махалалела.
— Пожалуй, он был намерен вести нас к обещанной цели, — тихо произнесла Геката. — И считал, что заслуживает быть нашим командиром, архитектором и отцом-основателем нового мира. Кто же теперь займет его место? Вот ты — знаешь, как управлять этими хитроумными машинами?
— Да любой из нас с этим справится при условии, что возьмет себе за труд приобрести необходимые навыки, — беспечно отмахнулся Харкендер. — У нас все время мира — А, если понадобятся наставники — так больше пятидесяти человек, знающих, как работает станция, спят в своих каморках. Что же до меня, то я недостаточно амбициозен, дабы становиться капитаном на этом нелепом спасательном плоту. Неважно, кто будет делать работу, только бы не Махалалел.
Произнося имя ангела, он мотнул головой в направлении окна. Оно сдвинулось с места, хотя не совсем уж неожиданно. Дэвид не обратил на него особого внимания, ибо не мог отвести взора от Харкендера.
Тот подскочил к нему, протягивая окровавленный нож вперед рукояткой. — Если боишься за свою жизнь, лучше сам сделай это. Ты ведь хирург, верно? Будь я раковой опухолью на теле этой маленькой коммуны, ты мог бы вырезать меня и очистить рану. Если я — семя зла, которое нужно уничтожить во имя добра, не останавливайся же!
Дэвид уставился на него, не веря своим глазам — но нож взял. Тот самый, которым он отрезал кусок от батона с манной.
— Отлично, — заявил Харкендер. — Давай же, суди меня, приговори меня к смерти. Ударь сюда, между ребер. Пронзи мое сердце. Но будь осторожен, ибо фонтан крови вырвется наружу. Этот странный мир полон неожиданностей.
Дэвид не сделал ни одного движения.
— Чего же ты ждешь? — спрашивал Харкендер, с вызовом заглядывая ему в глаза. — Разве я не разрушил твою жизнь, разве не был твоим палачом все это время? Разве не меня ты ненавидел и презирал? Разве не я украл то единственное, что ты любил — хотя и на свой дурацкий лад? Разве я не святотатственный убийца? Я — Каин, и Иуда, и сам Сатана — признаюсь во всех своих преступлениях и объявляю себя виновным. Если у тебя есть сомнения, просто спроси себя, что бы сделал на твоем месте сэр Эдвард Таллентайр — ведь ты всегда строил по нему свою жизнь.
У Дэвида не было сомнений, как бы поступил Таллентайр, но он никогда не думал, что его можно обвинить в подражательстве. И не мог вспомнить то загадочное послание от Саймона после его гибели при Монсе, зарубленного во имя миссии, которую не спасли ни усилия призрачных лучников Святого Георгия, ни всех ангелов небесных. «Скажите ему: неважно, что мой дед заблуждался, ибо он обладал высочайшим чувством прекрасного. Скажите ему — вовсе не обязательно любить своих врагов, простой вежливости достаточно, чтобы выстроить щит против ненависти».
Дэвид молча протянул нож Гекате. Она едва взглянула на него, отдавая обратно Харкендеру. Дэвид видел выражение триумфа в глазах Харкендера — выражение человека, превратившего жесточайшее поражение в победу путем нечестной игры — но сумел держать под контролем свое разочарование.
— Он был всего лишь человеком, — сказал Дэвид. — Смертным, как и ты, вернувшимся из мертвых в последний раз. Все мы выходцы с того света, и прав у нас не больше, чем у него. Нечего тебе было оскорблять его под видом мести. Но убийство, разрушение и опустошение должны когда-то остановиться. Нам осталась только эта жизнь, и мы единственные, кто может остановиться. Если не сумеем, после нас не будет никого.
— И мы должны суметь, верно? — спросил Харкендер. — Нам нужно делать дело, принимать решения. У нас, кажется, есть выбор — между вечным сном и терпеливым исполнением утомительной, бессмысленной и безнадежной миссии. Какая ирония в том, что человеческая история должна закончиться выбором между Раем сновидений и Адом скуки. И ирония в том, что я, именно я, должен выбрать Рай!
Не дождавшись ответа, он повернулся и вышел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56