https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Vitra/zentrum/
теперь же зловоние становилось все нестерпимее, ведь она постепенно согревала дерьмо теплом собственного тела. Она сидела на дне выгребной ямы, стараясь дышать как можно осторожнее, упираясь носом в колени; фонарь откатился в сторону, дотянуться до него она не могла. Хлопнула дверь, и она услышала ругань. В доме был мужчина, и он был в ярости.
Дышать приходилось через рот – Эва боялась, что если она будет дышать носом, то из-за проклятой вони тут же потеряет сознание. Она попыталась прислушаться и определить, чем же он занимается там, наверху. Он что-то искал, в этом не было никаких сомнений. Он уже не старался действовать бесшумно, не исключено, что он даже зажег свет, подумала она, и внезапно вспомнила про рюкзак, который оставила на полу в гостиной. И чуть не умерла от страха. А вдруг он видел свет ее фонарика? Нет, это вряд ли. Но рюкзак на полу – поймет ли он, что она все еще в доме? Тогда он наверняка перевернет все вверх дном, чтобы найти ее. А может быть, он как раз этим и занимается сейчас. Он может в любой момент войти в сарай и распахнуть дверь сортира. Но станет ли он отодвигать крышки? Придет ли ему в голову заглянуть вниз? Она еще сильнее вдавила нос в колени, осторожно дыша ртом. На короткие мгновения наступала тишина, потом она снова слышала шум. Через несколько минут она услышала звук приближающихся шагов. Он был в коридоре. Что-то со стуком упало, потом раздались новые проклятия. Он затопал по полу. Снова стало тихо. Она представляла себе: вот он стоит, смотрит на дверь сортира и думает о том, о чем на его месте подумал бы каждый: кто-то прячется там, за дверью. Он сделал еще несколько шагов. Эва пригнулась и стала ждать; услышала, как он с силой, наверное ногой, распахнул дверь. На несколько секунд жизнь ее прекратилась, она вся превратилась в дрожащую массу, состоящую из страха и пульсирующей крови; вдруг все остановилось, дыхание, сердце, а кровь стала тягучей, как густая каша. Возможно, он в метре от нее; возможно, он слышит ее дыхание; она перестала дышать, чувствуя, что ее легкие вот-вот разорвутся. Каждая секунда длилась вечность. Потом она снова услышала шаги – он уходил; затем остановился у верстака. Эва сразу же подумала, что ему, должно быть, понадобилось в туалет, если он будет искать долго, ему наверняка скоро понадобиться в туалет, и тогда он вернется, отодвинет одну из крышек и станет мочиться в одну из дырок. Тогда он намочит либо ее ноги, если выберет «очко» у стены, либо голову, если предпочтет соседнее. А если он включит свет, то увидит, что кто-то сидит там внизу, в темноте, сжимая между ног ведерко из-под краски. Она не могла понять, кто бы это мог быть. Майя сказала ей не всю правду, о чем-то она умолчала; это Майя втравила ее в эту кошмарную историю так же, как и раньше; она проделывала это тысячи раз; это Майя предоставила ей возможность заполучить эти деньги, целую кучу; ей самой это даже в голову бы не пришло, ей надо было лишь немного денег на еду и чтобы счета оплатить, зачем ей больше? Она вообще могла бы отдать ему все, не исключено, что они могли бы поделить деньги между собой; почему все деньги должны достаться только ему, у него на них не больше прав, чем у нее; они с Майей были подругами детства, они всегда всем делились. И Майя назначила наследницей именно ее. Сейчас мужчина рылся в ящиках с инструментами и разным барахлом, он совершенно не боялся, что его кто-то может услышать, он был в ярости, судя по производимому шуму, дача после его поисков наверняка будет выглядеть как поле брани. Она подумала, что он, возможно, решит заночевать, уляжется на одну из кроватей под теплую перину, а она будет сидеть здесь, в куче дерьма, ноги ее потеряют всякую чувствительность, даже гангрена может начаться, а если она просидит здесь до утра, то просто умрет от холода, отчаяния и этого чудовищного зловония. Господи, только бы это был обычный вор, такой же, как она сама, тогда ему придется уехать еще до того, как станет рассветать. Оставалось надеяться только на это. Она надеялась, а он ходил по всей даче и искал, искал, искал… Она почувствовала, что становится какой-то вялой, ей захотелось спать, подумала, что ни в коем случае не должна заснуть, но голова и тело уже не слушались ее, да и запах не казался таким нестерпимым, а может быть, она уже потеряла всякое обоняние. Как хорошо было бы немного вздремнуть; внезапно ей пришло в голову, что, возможно, выбраться наверх будет трудно; как она сможет выпрыгнуть из этой скользкой, похожей на болото массы, в которой она сидела; что, если она так и останется сидеть здесь, так и умрет здесь с двумя миллионами в кармане. Может, ей стоит закричать, позвать на помощь, выбраться и скинуть с себя одежду; уж лучше она поделится этими чертовыми деньгами с этим бедолагой, который возится там, наверху, и не знает, где еще искать. Некоторое время она размышляла об этом, но вдруг наверху наступила тишина – наверное, он лег на диван, забрался под клетчатый плед. Может быть, слазил в подвал и нашел себе бутылку красного, подогрел его на газовой горелке, добавил сахара; горячее и сладкое красное вино, грубый шерстяной плед и немного огня в камине. Она пошевелила пальцами, чувствуя, что они немеют. Она как бы закрылась от холода, от запаха; она закрыла глаза, мозг, оставила открытой лишь маленькую щелочку на тот случай, если ему придет в голову вернуться, чтобы помочиться или чтобы продолжить поиски, но щелочка становилась все меньше и меньше. Эва все больше погружалась в темноту, и последняя мысль, которая пробежала в ее голове, была: «Господи, как же я здесь очутилась?»
Послышался сильный грохот.
Эва вздрогнула. Она подняла руки, стукнулась локтями о полусгнившую древесину. А вдруг он это услышал? Дом ведь старый, стены старые, и здесь так тихо… Потом до нее дошло, что это хлопнула дверь – он вышел из дома; он стоял прямо за сортиром, сделал три-четыре шага и остановился. Эва ждала, напряженно прислушиваясь, пытаясь понять, что же он делает; она застыла, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Вдруг он закашлялся, и сразу же послышался знакомый звук: звук сильной струи, обрушившейся на мерзлую землю. Он стоял и мочился. Эти мужики все одинаковы, подумала она, они такие ленивые, им лень даже до сортира дойти, предпочитают все делать на улице; но наверняка именно это спасло ее – он ее не нашел. Она чуть не рассмеялась громко от облегчения. Он все еще стоял на улице и мочился, наверное, долго терпел. Может, еще и пива выпил, а теперь вот собрался уезжать. Странно все-таки, что он не поискал внизу, в туалете, видно, фантазия у него бедновата, решила она. Уж она-то точно потыкала бы в дерьмо на дне ямы лыжной палкой, если бы ей не повезло и она не нашла ведерко. Надежда на то, что скоро все кончится, становилась все сильнее, а вместе с надеждой появилось ощущение, что она промерзла до костей, что все тело у нее одеревенело, не говоря уже про вонь – она стала совсем невыносимой. Он снова вошел в дом. Который же сейчас может быть час, сколько времени я уже провела здесь, подумала она, делая над собой усилие, чтобы дышать спокойно. Снова послышались разные звуки: стук дверей, ящиков, шаги туда-сюда. Возможно, уже наступило утро и стало совсем светло, он мог сорвать с окон шторы и начать искать снова – при свете дня. Тогда он непременно снова зайдет в сортир, и тогда-то уж он точно поищет в дерьме – а что, если его, как молния, вдруг озарит такая догадка – пришло же это в голову ей самой! Она попыталась представить себе выражение его лица, когда он обнаружит ее голову и поймет, что она сидела там все это время, его удивление и ярость, а может быть, только испуг и ужас, если совесть его чиста. Она услышала, как хлопнула дверь, как повернулся ключ в замке. Не могла поверить, что он действительно уезжает. Она продолжала сидеть на дне выгребной ямы, прислушиваясь: шаги действительно удалялись по вереску, и наконец – нет, это было так замечательно, что она даже не смела в это поверить, и все же надеялась именно на это. Хлопнула дверца автомобиля! Эву трясло. Мотор с урчанием завелся; она даже всхлипнула от облегчения; мотор работал; она по-прежнему не двигалась, ждала; машина совершала какие-то маневры, возможно, он разворачивался. Она слышала, как ветки скребут о металл, на какое-то мгновение звук мотора стал тише. Потом он прибавил газа. Он наверняка уже выехал на дорогу, переключил скорость и уехал, звук мотора становился все тише и тише и, наконец – наконец! – совсем затих.
Удивительный покой разлился по всему ее телу.
Она положила руки на ведерко и облегченно выдохнула, немного повозилась, пытаясь распрямить ноги. Они были скрючены, как корни древней сосны, а ступней она совсем не чувствовала. Одной рукой она сбросила крышку с «очка». Было по-прежнему темно – неужели все еще ночь? Фонарик, вспомнила она, куда же делся фонарик? Она расцепила руки, искать его совершенно не хотелось, но она, превозмогая себя, принялась шарить в дерьме вокруг себя. Сначала поискала у себя в ногах, потом по углам, места было не так много, она должна найти этот чертов фонарь. Стала искать у себя за спиной и наткнулась рукой на металлическую ручку. Не исключено, что он теперь не работает. Она нашла кнопку. Фонарь работал, все было в порядке. Вздохнув с облегчением, она взглянула на свои наручные часы. Полчетвертого. Сейчас поздно светает, у нее еще много времени. Она высунула руку с фонарем в отверстие и осторожно положила фонарь, потом схватилась за края дыры и попыталась вылезти. Спина болела ужасно, ноги отказывались ее держать, но она высунула голову, потом ей с усилием удалось протолкнуть через дырку и плечи, и тут она застряла – ей показалось, что она не сможет лезть дальше. Она барахталась, вертелась, как уж на сковородке, отталкиваясь от зловонной кучки на дне, пока, наконец, не пропихнула себя в дырку. Она лежала на открытом «очке» поперек него, потом подтянула ноги и уронила фонарь. При падении он включился, и она с удивлением увидела на полу полосатый коврик. Спустила ноги на пол. Ей показалось, что они парализованы. Но она встала, склонилась над дырой снова, посветила фонариком в последний раз и ухватилась за ручку ведра. Она честно боролась. Теперь деньги принадлежат ей. Она вышла из сарая и прошла в дом. Там царил полный хаос. Содержимое шкафов и полок было выброшено на пол и валялось по всему дому. Она посветила вокруг себя фонариком – шторы он не снял. Все утопало в темноте, но воздух был удивительно свеж и прохладен, дышалось легко; она на самом деле просто забыла, какое же это наслаждение – вдыхать обычный воздух, как будто втягиваешь через нос ледяную минералку. На нетвердых ногах она дошла до кресла и плюхнулась в него. Одежда прилипла к телу. Все следовало немедленно выбросить, всю одежду, которая на ней была. Не исключено, что ей придется постричься, что если не удастся отделаться от этого проклятого запаха? Дом далеко, а она вся в дерьме – от пальцев на ногах и до шеи, но, может быть, в доме найдется какая-нибудь одежда, в которую она могла бы переодеться? Она заставила себя подняться и направилась в одну из спален. Светя фонариком, принялась извлекать одну за другой вещи из комода, нашла белье, носки, старую майку и вязаный свитер, а вот с брюками дело обстояло хуже. Она вышла из комнаты, вспомнив про маленький коридорчик, в котором висела верхняя одежда, и вот тут-то ей повезло. Там висел старый пуховый костюм, приятный на ощупь, мягкий, но, возможно, слишком маленький. Она будет выглядеть в нем как глиста. Но он чистый. По сравнению с тем, что надето на ней сейчас, он такой чистый. Он пах лыжной мазью и дровами для камина. Она положила всю найденную одежду на пол и принялась раздеваться. Хуже всего было с руками, она старалась держать их как можно дальше от лица, она не могла больше выносить этот запах. Может, вылить на них жидкость для мытья посуды, а потом вытереть полотенцем? Она дрожала от холода, но вместе с тем испытывала невероятный подъем. Она то и дело поглядывала на ведерко, заляпанное краской; до чего же невинно оно выглядело, кто бы мог подумать, что в нем целое состояние! Что бы там ни думали, но воображение у нее есть. И ничего удивительного – она же художник.
Потом она нашла под скамейкой пару старых ботинок, правда, шнурки завязать оказалось не так-то просто. Пальцы начали оттаивать, но все равно проделывали привычные операции ужасно медленно. Она запихнула грязную одежду в рюкзак, который ночной гость отшвырнул в угол. Надела рюкзак на спину, в одну руку взяла фонарик, в другую – ведерко. Не стоит больше возиться с узким кухонным окошком – после всего того, что здесь произошло. Входная дверь была заперта снаружи. Она снова прошла в спальню, сорвала одну из занавесок и широко раскрыла окно. С наслаждением вдохнула в легкие горный воздух и взобралась на подоконник. И спрыгнула.
***
Мужчина в темно-синем «Саабе» уезжал все дальше и дальше от дачного поселка. Лицо его было искажено злобой, глаза яростно сверкали. Деньги пропали. Кто-то его опередил, и он не мог понять, кто. Машина тряслась и подпрыгивала на гравиевой дороге, и он чертыхался снова и снова. По левую руку от него лежало озеро, вокруг стояла полная тишина, в большинстве дач было темно. Он чувствовал, что его обвели вокруг пальца. Произошло что-то, ему совершенно не понятное, и он возвращался мыслями в прошлое, пытался найти хоть какое-то объяснение этой катастрофе, этому невероятному факту – кто-то влез в дачу и похитил деньги. Его деньги. Ему было совершенно ясно, что произошло. Все остальные вещи были на месте, и бинокль, и фотоаппарат. На телевизор и радиоприемник тоже никто не покусился. Даже винный погребок, устроенный в подвале, остался нетронутым. Он в бессильной злобе стукнул кулаком по рулю и сбросил скорость на повороте. Какое-то внезапное озарение заставило его повернуть влево, и он увидел небольшую дорогу, всю в ухабах, ведущую прямо к озеру, на берегу которого стояла заброшенная дача, точнее развалюха, сарай. На даче явно никого не было, судя по внешнему виду, там уже давно никто не жил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Дышать приходилось через рот – Эва боялась, что если она будет дышать носом, то из-за проклятой вони тут же потеряет сознание. Она попыталась прислушаться и определить, чем же он занимается там, наверху. Он что-то искал, в этом не было никаких сомнений. Он уже не старался действовать бесшумно, не исключено, что он даже зажег свет, подумала она, и внезапно вспомнила про рюкзак, который оставила на полу в гостиной. И чуть не умерла от страха. А вдруг он видел свет ее фонарика? Нет, это вряд ли. Но рюкзак на полу – поймет ли он, что она все еще в доме? Тогда он наверняка перевернет все вверх дном, чтобы найти ее. А может быть, он как раз этим и занимается сейчас. Он может в любой момент войти в сарай и распахнуть дверь сортира. Но станет ли он отодвигать крышки? Придет ли ему в голову заглянуть вниз? Она еще сильнее вдавила нос в колени, осторожно дыша ртом. На короткие мгновения наступала тишина, потом она снова слышала шум. Через несколько минут она услышала звук приближающихся шагов. Он был в коридоре. Что-то со стуком упало, потом раздались новые проклятия. Он затопал по полу. Снова стало тихо. Она представляла себе: вот он стоит, смотрит на дверь сортира и думает о том, о чем на его месте подумал бы каждый: кто-то прячется там, за дверью. Он сделал еще несколько шагов. Эва пригнулась и стала ждать; услышала, как он с силой, наверное ногой, распахнул дверь. На несколько секунд жизнь ее прекратилась, она вся превратилась в дрожащую массу, состоящую из страха и пульсирующей крови; вдруг все остановилось, дыхание, сердце, а кровь стала тягучей, как густая каша. Возможно, он в метре от нее; возможно, он слышит ее дыхание; она перестала дышать, чувствуя, что ее легкие вот-вот разорвутся. Каждая секунда длилась вечность. Потом она снова услышала шаги – он уходил; затем остановился у верстака. Эва сразу же подумала, что ему, должно быть, понадобилось в туалет, если он будет искать долго, ему наверняка скоро понадобиться в туалет, и тогда он вернется, отодвинет одну из крышек и станет мочиться в одну из дырок. Тогда он намочит либо ее ноги, если выберет «очко» у стены, либо голову, если предпочтет соседнее. А если он включит свет, то увидит, что кто-то сидит там внизу, в темноте, сжимая между ног ведерко из-под краски. Она не могла понять, кто бы это мог быть. Майя сказала ей не всю правду, о чем-то она умолчала; это Майя втравила ее в эту кошмарную историю так же, как и раньше; она проделывала это тысячи раз; это Майя предоставила ей возможность заполучить эти деньги, целую кучу; ей самой это даже в голову бы не пришло, ей надо было лишь немного денег на еду и чтобы счета оплатить, зачем ей больше? Она вообще могла бы отдать ему все, не исключено, что они могли бы поделить деньги между собой; почему все деньги должны достаться только ему, у него на них не больше прав, чем у нее; они с Майей были подругами детства, они всегда всем делились. И Майя назначила наследницей именно ее. Сейчас мужчина рылся в ящиках с инструментами и разным барахлом, он совершенно не боялся, что его кто-то может услышать, он был в ярости, судя по производимому шуму, дача после его поисков наверняка будет выглядеть как поле брани. Она подумала, что он, возможно, решит заночевать, уляжется на одну из кроватей под теплую перину, а она будет сидеть здесь, в куче дерьма, ноги ее потеряют всякую чувствительность, даже гангрена может начаться, а если она просидит здесь до утра, то просто умрет от холода, отчаяния и этого чудовищного зловония. Господи, только бы это был обычный вор, такой же, как она сама, тогда ему придется уехать еще до того, как станет рассветать. Оставалось надеяться только на это. Она надеялась, а он ходил по всей даче и искал, искал, искал… Она почувствовала, что становится какой-то вялой, ей захотелось спать, подумала, что ни в коем случае не должна заснуть, но голова и тело уже не слушались ее, да и запах не казался таким нестерпимым, а может быть, она уже потеряла всякое обоняние. Как хорошо было бы немного вздремнуть; внезапно ей пришло в голову, что, возможно, выбраться наверх будет трудно; как она сможет выпрыгнуть из этой скользкой, похожей на болото массы, в которой она сидела; что, если она так и останется сидеть здесь, так и умрет здесь с двумя миллионами в кармане. Может, ей стоит закричать, позвать на помощь, выбраться и скинуть с себя одежду; уж лучше она поделится этими чертовыми деньгами с этим бедолагой, который возится там, наверху, и не знает, где еще искать. Некоторое время она размышляла об этом, но вдруг наверху наступила тишина – наверное, он лег на диван, забрался под клетчатый плед. Может быть, слазил в подвал и нашел себе бутылку красного, подогрел его на газовой горелке, добавил сахара; горячее и сладкое красное вино, грубый шерстяной плед и немного огня в камине. Она пошевелила пальцами, чувствуя, что они немеют. Она как бы закрылась от холода, от запаха; она закрыла глаза, мозг, оставила открытой лишь маленькую щелочку на тот случай, если ему придет в голову вернуться, чтобы помочиться или чтобы продолжить поиски, но щелочка становилась все меньше и меньше. Эва все больше погружалась в темноту, и последняя мысль, которая пробежала в ее голове, была: «Господи, как же я здесь очутилась?»
Послышался сильный грохот.
Эва вздрогнула. Она подняла руки, стукнулась локтями о полусгнившую древесину. А вдруг он это услышал? Дом ведь старый, стены старые, и здесь так тихо… Потом до нее дошло, что это хлопнула дверь – он вышел из дома; он стоял прямо за сортиром, сделал три-четыре шага и остановился. Эва ждала, напряженно прислушиваясь, пытаясь понять, что же он делает; она застыла, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Вдруг он закашлялся, и сразу же послышался знакомый звук: звук сильной струи, обрушившейся на мерзлую землю. Он стоял и мочился. Эти мужики все одинаковы, подумала она, они такие ленивые, им лень даже до сортира дойти, предпочитают все делать на улице; но наверняка именно это спасло ее – он ее не нашел. Она чуть не рассмеялась громко от облегчения. Он все еще стоял на улице и мочился, наверное, долго терпел. Может, еще и пива выпил, а теперь вот собрался уезжать. Странно все-таки, что он не поискал внизу, в туалете, видно, фантазия у него бедновата, решила она. Уж она-то точно потыкала бы в дерьмо на дне ямы лыжной палкой, если бы ей не повезло и она не нашла ведерко. Надежда на то, что скоро все кончится, становилась все сильнее, а вместе с надеждой появилось ощущение, что она промерзла до костей, что все тело у нее одеревенело, не говоря уже про вонь – она стала совсем невыносимой. Он снова вошел в дом. Который же сейчас может быть час, сколько времени я уже провела здесь, подумала она, делая над собой усилие, чтобы дышать спокойно. Снова послышались разные звуки: стук дверей, ящиков, шаги туда-сюда. Возможно, уже наступило утро и стало совсем светло, он мог сорвать с окон шторы и начать искать снова – при свете дня. Тогда он непременно снова зайдет в сортир, и тогда-то уж он точно поищет в дерьме – а что, если его, как молния, вдруг озарит такая догадка – пришло же это в голову ей самой! Она попыталась представить себе выражение его лица, когда он обнаружит ее голову и поймет, что она сидела там все это время, его удивление и ярость, а может быть, только испуг и ужас, если совесть его чиста. Она услышала, как хлопнула дверь, как повернулся ключ в замке. Не могла поверить, что он действительно уезжает. Она продолжала сидеть на дне выгребной ямы, прислушиваясь: шаги действительно удалялись по вереску, и наконец – нет, это было так замечательно, что она даже не смела в это поверить, и все же надеялась именно на это. Хлопнула дверца автомобиля! Эву трясло. Мотор с урчанием завелся; она даже всхлипнула от облегчения; мотор работал; она по-прежнему не двигалась, ждала; машина совершала какие-то маневры, возможно, он разворачивался. Она слышала, как ветки скребут о металл, на какое-то мгновение звук мотора стал тише. Потом он прибавил газа. Он наверняка уже выехал на дорогу, переключил скорость и уехал, звук мотора становился все тише и тише и, наконец – наконец! – совсем затих.
Удивительный покой разлился по всему ее телу.
Она положила руки на ведерко и облегченно выдохнула, немного повозилась, пытаясь распрямить ноги. Они были скрючены, как корни древней сосны, а ступней она совсем не чувствовала. Одной рукой она сбросила крышку с «очка». Было по-прежнему темно – неужели все еще ночь? Фонарик, вспомнила она, куда же делся фонарик? Она расцепила руки, искать его совершенно не хотелось, но она, превозмогая себя, принялась шарить в дерьме вокруг себя. Сначала поискала у себя в ногах, потом по углам, места было не так много, она должна найти этот чертов фонарь. Стала искать у себя за спиной и наткнулась рукой на металлическую ручку. Не исключено, что он теперь не работает. Она нашла кнопку. Фонарь работал, все было в порядке. Вздохнув с облегчением, она взглянула на свои наручные часы. Полчетвертого. Сейчас поздно светает, у нее еще много времени. Она высунула руку с фонарем в отверстие и осторожно положила фонарь, потом схватилась за края дыры и попыталась вылезти. Спина болела ужасно, ноги отказывались ее держать, но она высунула голову, потом ей с усилием удалось протолкнуть через дырку и плечи, и тут она застряла – ей показалось, что она не сможет лезть дальше. Она барахталась, вертелась, как уж на сковородке, отталкиваясь от зловонной кучки на дне, пока, наконец, не пропихнула себя в дырку. Она лежала на открытом «очке» поперек него, потом подтянула ноги и уронила фонарь. При падении он включился, и она с удивлением увидела на полу полосатый коврик. Спустила ноги на пол. Ей показалось, что они парализованы. Но она встала, склонилась над дырой снова, посветила фонариком в последний раз и ухватилась за ручку ведра. Она честно боролась. Теперь деньги принадлежат ей. Она вышла из сарая и прошла в дом. Там царил полный хаос. Содержимое шкафов и полок было выброшено на пол и валялось по всему дому. Она посветила вокруг себя фонариком – шторы он не снял. Все утопало в темноте, но воздух был удивительно свеж и прохладен, дышалось легко; она на самом деле просто забыла, какое же это наслаждение – вдыхать обычный воздух, как будто втягиваешь через нос ледяную минералку. На нетвердых ногах она дошла до кресла и плюхнулась в него. Одежда прилипла к телу. Все следовало немедленно выбросить, всю одежду, которая на ней была. Не исключено, что ей придется постричься, что если не удастся отделаться от этого проклятого запаха? Дом далеко, а она вся в дерьме – от пальцев на ногах и до шеи, но, может быть, в доме найдется какая-нибудь одежда, в которую она могла бы переодеться? Она заставила себя подняться и направилась в одну из спален. Светя фонариком, принялась извлекать одну за другой вещи из комода, нашла белье, носки, старую майку и вязаный свитер, а вот с брюками дело обстояло хуже. Она вышла из комнаты, вспомнив про маленький коридорчик, в котором висела верхняя одежда, и вот тут-то ей повезло. Там висел старый пуховый костюм, приятный на ощупь, мягкий, но, возможно, слишком маленький. Она будет выглядеть в нем как глиста. Но он чистый. По сравнению с тем, что надето на ней сейчас, он такой чистый. Он пах лыжной мазью и дровами для камина. Она положила всю найденную одежду на пол и принялась раздеваться. Хуже всего было с руками, она старалась держать их как можно дальше от лица, она не могла больше выносить этот запах. Может, вылить на них жидкость для мытья посуды, а потом вытереть полотенцем? Она дрожала от холода, но вместе с тем испытывала невероятный подъем. Она то и дело поглядывала на ведерко, заляпанное краской; до чего же невинно оно выглядело, кто бы мог подумать, что в нем целое состояние! Что бы там ни думали, но воображение у нее есть. И ничего удивительного – она же художник.
Потом она нашла под скамейкой пару старых ботинок, правда, шнурки завязать оказалось не так-то просто. Пальцы начали оттаивать, но все равно проделывали привычные операции ужасно медленно. Она запихнула грязную одежду в рюкзак, который ночной гость отшвырнул в угол. Надела рюкзак на спину, в одну руку взяла фонарик, в другую – ведерко. Не стоит больше возиться с узким кухонным окошком – после всего того, что здесь произошло. Входная дверь была заперта снаружи. Она снова прошла в спальню, сорвала одну из занавесок и широко раскрыла окно. С наслаждением вдохнула в легкие горный воздух и взобралась на подоконник. И спрыгнула.
***
Мужчина в темно-синем «Саабе» уезжал все дальше и дальше от дачного поселка. Лицо его было искажено злобой, глаза яростно сверкали. Деньги пропали. Кто-то его опередил, и он не мог понять, кто. Машина тряслась и подпрыгивала на гравиевой дороге, и он чертыхался снова и снова. По левую руку от него лежало озеро, вокруг стояла полная тишина, в большинстве дач было темно. Он чувствовал, что его обвели вокруг пальца. Произошло что-то, ему совершенно не понятное, и он возвращался мыслями в прошлое, пытался найти хоть какое-то объяснение этой катастрофе, этому невероятному факту – кто-то влез в дачу и похитил деньги. Его деньги. Ему было совершенно ясно, что произошло. Все остальные вещи были на месте, и бинокль, и фотоаппарат. На телевизор и радиоприемник тоже никто не покусился. Даже винный погребок, устроенный в подвале, остался нетронутым. Он в бессильной злобе стукнул кулаком по рулю и сбросил скорость на повороте. Какое-то внезапное озарение заставило его повернуть влево, и он увидел небольшую дорогу, всю в ухабах, ведущую прямо к озеру, на берегу которого стояла заброшенная дача, точнее развалюха, сарай. На даче явно никого не было, судя по внешнему виду, там уже давно никто не жил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35