каждая думала о своем.
– Ну, в профессиональном плане мы с тобой обе – аутсайдеры, – сказала вдруг Майя. – Но я хотя бы деньги зарабатываю. Не будем лицемерить, все мы в конечном счете работаем для денег, правда? Если бы у меня не было денег, чтобы купить себе кусочек торта в кафе, я бы не пережила. Я хочу спросить, а как у тебя с самоуважением?
Эва улыбнулась: подруга отплатила ей той же монетой.
– Плохо, – призналась она. Она больше не могла притворяться. – В кошельке у меня осталось сто сорок крон, а в ящике дома лежат неоплаченные счета на десять тысяч крон. Сегодня мне отключили телефон, и я не заплатила за страховку дома. Но я жду, деньги должны вот-вот прислать. Я получаю стипендию, – сказала она гордо, – от Национального совета по делам художников.
– То есть ты живешь на пособие?
– Нет. Господи, конечно же, нет! – Эва почувствовала, что закипает. – Я получаю эти деньги, потому что моя работа заслуживает внимания; я подаю надежды; благодаря этим деньгам я могу работать дальше и развиваться, чтобы в конце концов встать на ноги как художник!
Она выпалила это, и ей стало легче.
– Прости, – сказала Майя примирительно. – Я не очень разбираюсь в этих делах. То есть, получать стипендию – это хорошо?
– Ну, конечно! Все об этом мечтают!
– Да, а вот мне государство не помогает.
– А ты бы попробовала, попросила, – хмыкнула Эва.
– Пойду еще кофе возьму.
Эва выудила из пачки еще одну сигарету и проводила взглядом пухленькую фигурку. У нее никак не укладывалось в голове, что Майя стала проституткой. Та Майя, которую, как казалось, она так хорошо знала. Но заработать пару миллионов – не кот начихал – неужели это действительно правда? Неужели это так легко? Она задумалась: на что бы она потратила пару миллионов, если бы они у нее были? Она могла бы расплатиться с долгами. Купить небольшую галерею. Нет, это просто невозможно – два миллиона! Наверняка подруга немного привирает. Хотя раньше она не врала. Они никогда раньше не врали друг другу.
– Вот, пожалуйста! Надеюсь, ты не подавишься этим кофе, узнав, откуда у меня деньги.
Эва рассмеялась.
– Нет, вряд ли. Кофе так же хорош, как раньше.
– А то я не знаю! То, что нам нужно, то, что мы хотим купить, – именно это и заставляет нас двигаться вперед. И добившись своей цели, мы на какой-то момент останавливаемся, а потом ставим перед собой новые цели. Во всяком случае, я. Благодаря этому я чувствую, что живу: что-то происходит, я двигаюсь вперед. А ты? Давно ли ты стоишь на одном месте? В художественном плане и в плане денег?
– Ну, довольно давно. Лет десять, не меньше.
– И моложе ты тоже не становишься. По-моему, картина довольно грустная. А что ты пишешь? Пейзажи?
Эва глотнула кофе и приготовилась защищаться:
– Это абстрактная живопись. К тому же мои картины черно-белые.
Майя терпеливо кивала.
– Понимаешь, у меня своя, особая техника, которую я развиваю многие годы, – объясняла Эва. – Я натягиваю холст нужного размера, загрунтовываю его белым, потом накладываю светло-серый слой, а когда он высыхает, я накладываю темно-серый слой, и так далее, пока не дойду до совсем черного. А потом все это сохнет. Долго. В конце концов я получаю совершенно черную поверхность. И моя задача найти на ней свет.
Майя вежливо слушала.
– И вот тогда-то я и начинаю работать, – продолжала Эва, все более и более воодушевляясь. Не часто кто-то соглашался слушать ее; это было просто восхитительно – рассказывать о том, как ты работаешь, и она решила использовать шанс на все сто. – Я как бы выскребаю картину на холсте. Я работаю старым скребком и еще стальной щеткой. Иногда – наждачной бумагой или ножом. Если я скребу слабо, появляются оттенки серого, если с силой, то добираюсь до самого нижнего слоя, до белого, тогда в картине много света.
– Но что же на них изображено?
– Не знаю. Тот, кто смотрит на картину, должен сам понять, что он видит. Это происходит как бы само по себе. Там только свет и тень, свет и тень. Мне они нравятся, я считаю, они прекрасны. И точно знаю, что я большой художник, – закончила она упрямо.
– Вижу, что от скромности ты не умрешь.
– Нет. Это всего лишь «необходимая суровость продуктивного эгоиста». Цитата из Шарля Мориса.
– Наверное, я чего-то не понимаю. То, что ты рассказала, конечно, здорово, но это не сильно помогает, когда их никто не покупает.
– Я не могу писать картины, которые люди хотели бы купить, – сказала Эва подавленно. – Я должна писать картины, которые я сама бы хотела иметь. Иначе это не искусство. Это заказы. Просто картинки, которые народ хотел бы видеть у себя в гостиной над диваном.
– У меня в квартире есть кое-какие картины, – произнесла Майя с улыбкой, – интересно, что ты о них скажешь.
– Ну… Насколько я тебя знаю, они красивые, красочные, с птичками, бабочками и все в таком роде.
– Твоя правда. И что, я должна их стыдиться, по-твоему?
– Не исключено, особенно, если много за них отдала.
– Так оно и было.
Эва тихонько засмеялась.
– Всегда думала, что художники рисуют кистью, – сказала вдруг Майя. – А ты никогда не используешь кисти?
Никогда. При моей технике все начинает проявляться, когда я работаю скребком. Весь свет и вся тьма. Мне надо только найти их, вывести на свет Божий. Это страшно интересно – я никогда не знаю, что найду. Я пробовала писать кистью, но у меня ничего не вышло, кисть была как искусственное продолжение руки, я словно бы не могла приблизиться к холсту. У всех художников своя техника, я придумала свою. И мои картины не похожи ни на чьи. И я должна продолжать работать так же. Рано или поздно мне повезет. Я непременно встречу галерейщика, который будет думать так же, как и я, и даст мне шанс. И сделает так, чтобы я могла организовать персональную выставку. Мне нужно-то всего пару положительных отзывов в газетах, может быть, интервью, и тогда все будет в порядке. Дальше все пойдет само собой. Я в этом просто уверена, и я не собираюсь сдаваться. Не дождутся!
Она говорила и чувствовала себя еще более упрямой. Ощущать это было приятно.
– А ты не можешь пойти работать? Я хочу сказать, найти себе какую-нибудь нормальную работу? Чтобы иметь постоянный заработок. Ты могла бы писать свои картины по вечерам, например.
– Две работы? И еще Эмма? Майя, я ведь не лошадь.
– Ну и что? Я ведь работаю на двух работах. Надо же что-то в налоговой декларации писать.
– А что ты делаешь?
– Работаю в Кризисном центре.
Эва не могла не рассмеяться, настолько парадоксальной была ситуация.
– Не вижу в этом ничего смешного. Одно не мешает другому. Я работник хороший, – заявила Майя решительно.
– Не сомневаюсь. Но наверняка не сомневаюсь, что твои коллеги понятия не имеют, чем ты занимаешься помимо работы в Центре.
– Конечно же, нет. Но на самом деле я гораздо больше подхожу для этого Кризисного центра, чем остальные женщины, которые там работают. Потому что лучше знаю мужчин и то, что заставляет их поступать так, а не иначе.
Подруги продолжали пить кофе, не обращая внимания на то, что происходило вокруг; кто-то приходил, кто-то уходил, официанты убирали со столиков, потом на них ставили новые чашки и тарелки; движение на улице было оживленным. Стоило им встретиться, как они тут же забывали обо всем – так было всегда.
– Помнишь, как мы высыпали картофельную муку на памятник китобоям, когда хотели сделать медуз? – смеясь, спросила Эва.
– А ты помнишь, как мы брызгали спреем в ульи Странде? – спросила Майя. – И тебя искусали пчелы?
– Еще бы, – улыбнулась Эва. – И ты везла меня домой в тачке и ругалась, а я ревела, как корова. Да уж, это была настоящая жизнь. Помню, температура у меня была сорок один градус. Папа тогда решил, что нам не стоит больше дружить. Я, кстати, до сих пор не понимаю, как тебе удалось дотащить меня до дома. Я даже с мальчишками не могла сама знакомиться.
– Да, ты с благодарностью принимала тех, кого удавалось найти мне. Хотя, по правде говоря, никто из них гроша ломаного не стоил.
– Естественно. Ты выбирала себе самого симпатичного, а мне доставался его приятель. Если бы не ты, я наверняка до сих пор оставалась бы девственницей.
Майя, прищурившись, взглянула на подругу.
– На самом деле ты довольно интересная, Эва. Может, тебе следовало бы стать натурщицей у какого-нибудь художника, а не писать самой?
– Ха! Ты просто не знаешь, какие гроши они зарабатывают!
– Во всяком случае, это был бы постоянный источник дохода. Я к тому, что у тебя не было бы проблем с клиентами, если бы ты дала себя соблазнить и стала работать со мной на пару. Я таких длинных ног вообще никогда не видела. Интересно, тебе всегда удается покупать брюки нужной длины?
– Я только юбки ношу.
Внезапно Эву охватил истерический смех.
– Ты что?
– А помнишь фру Сколленборг?
– Давай не будем!
Они помолчали.
– А почему ты решила открыть гостиницу именно в Нормандии?
– Ну, о том, чтобы затевать что-то в этом мещанском царстве, и речи быть не может.
– Значит, мы опять потеряем друг друга. А я только-только тебя нашла.
– Знаешь, поехали со мной, а? Франция – это самое подходящее место для такой художницы, как ты, разве нет?
– Ты же знаешь, что я не могу.
– Да нет, не знаю.
– У меня Эмма. Ей только шесть лет, скоро семь. Ходит в детский сад.
– Ты что, думаешь, ребенок не может вырасти во Франции?
– Может, конечно, но у нее ведь еще отец…
– Но разве она не с тобой живет?
– Со мной, – ответила Эва со вздохом.
– Вечно ты все усложняешь, – сказала Майя. – И всегда этим отличалась. Ясное дело: ты вполне можешь поехать со мной во Францию, если захочешь. Я даже придумала для тебя работу в гостинице. Работать по пять минут, но каждую ночь: прогуливаться по коридору в белой ночной рубашке с подсвечником на пять свечей. Мне хочется завести собственное привидение. А в остальное время можешь писать свои картины.
Эва допила кофе. Она ненадолго забыла о своих проблемах, а сейчас снова вспомнила и загрустила.
– А где ты будешь ужинать сегодня?
– Я никогда не ужинаю. Ем сыр и хлеб; вообще мало думаю о еде.
– Кошмар. Понятно теперь, почему ты такая тощая. Как ты можешь нарисовать что-нибудь путное, если не питаешься нормально? Тебе надо есть мясо! Сегодня мы ужинаем вдвоем. Пойдем в «Кухню Ханны».
– Но это же самый дорогой ресторан в городе!
– Неужели? Меня это не волнует, я знаю только, что у них самая вкусная в городе еда.
– К тому же я съела пирожные и наелась.
– Ничего, до ужина успеешь проголодаться.
Эва не стала протестовать и предпочла подчиниться. Все было так, как раньше. Майя была полна идей. Майя принимала решения и шла впереди, а Эва ковыляла за ней.

***

Они под руку вышли из «Глассмагасинет», прошли по брусчатке рыночной площади, ощущая тепло Друг друга. Все было, как раньше. Эва много раз проходила мимо «Ханны», но даже не думала о том, чтобы зайти туда. Сейчас же двери распахнулись перед ними, Майя впорхнула в ресторан с довольной улыбкой, а Эва попыталась придать своему лицу соответствующее выражение – уверенности в себе. Метрдотель вежливо улыбнулся Майе. Даже если он и знал, благодаря чему Майя оплачивает счета, он хорошо это скрывал, и улыбка его не выражала ровным счетом ничего. Он осторожно дотронулся до руки постоянной посетительницы и проводил подруг к свободному столику. Эве пришлось сдать плащ в гардероб. Под плащом была линялая майка, и она чувствовала себя не слишком уютно.
– Роберт, как обычно, – сказала Майя. – Два раза.
Он кивнул и исчез.
Эва опустилась на стул и с любопытством огляделась вокруг. В ресторане царила особая тишина, присущая очень дорогим заведениям. Раньше она никогда такого не видела. Майя сидела спокойно – чувствовалось, что она давно перестала обращать внимание на подобные вещи.
– Слушай, а расскажи мне, как это, – с любопытством попросила Эва, – работать так, как ты.
Майя склонила голову набок.
– Ага, значит, тебе любопытно. А то я не знала! I Все люди одинаковые.
Эва сделала обиженное лицо.
– Ничего особенного, – ответила Майя. – Обычная рутинная работа. – Она уставилась на скатерть и продолжала взволнованно: – Я не устаю удивляться мужикам. Как трудно бывает их удовлетворить и как быстро они кончают. Наверное, им кажется, что это самый лучший секс, – заметила она задумчиво, – яростный, грубый, без всяких там прелюдий и прочих церемоний. И никаких возражений. Всего десять минут, и все. Даже подумать не успевают. Да и я тоже делаю все, чтобы не думать. Только мило улыбаюсь, когда они платят. Но на самом деле…
– Что?
– Пора завязывать. Я уже давно этим занимаюсь.
Она подлила в бокалы вина.
– А сколько они тебе платят?
– Штуку. Ну, плюс-минус. Сначала деньги, потом товар. Лежу тихо с закрытыми глазами, с улыбкой на устах, ни единого звука. И никаких там поцелуев и объятий. Я ненавижу сюсюкать с ними, как с младенцами. Одежду снял, презерватив надел. Все равно что трясти однорукого бандита – главное вытрясти деньги.
– Тысячу крон? А сколько человек в день обычно приходит?
– Человека четыре-пять, иногда больше. Пять раз в неделю. Четыре недели в месяц. Так что можешь умножать.
– Они приходят к тебе домой, на квартиру?
– Да.
Официант поставил на стол креветочный коктейль и белое вино.
– А где ты живешь?
– На улице Торденшоллсгате, в многоквартирном доме.
– А соседи? Они не подозревают, чем ты занимаешься?
– Они не подозревают, они знают. А кое-кто из них – мои постоянные клиенты.
Эва угрюмо вздохнула. Она с наслаждением жевала креветку, огромную, как раковая шейка.
– Кстати, у меня есть еще одна спальня, – неожиданно добавила Майя.
Эва фыркнула.
– Так и вижу себя: перепуганная, как двенадцатилетняя девственница.
– Только первую неделю, а потом это становится работой. Ты могла бы работать несколько часов, пока Эмма в детском саду. Подумай, сколько вкусной еды ты могла бы ей купить!
– Она и так поперек себя шире.
– Ну, тогда фрукты, курицу и салат, – предложила Майя.
. – Это невероятно, но мне даже захотелось попробовать, – призналась Эва. – Только я слишком труслива. Я для этого не гожусь.
На какое-то мгновение она пожалела о своих словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35