Присутствующие за столом не знали законов экономики и управления. Потому их разговоры касались только персоналий, должностных злоупотреблений и частных случаев. Однако составить представление о том, что происходит в стране, я смог.
Между тем застолье продолжалось. Потребляли мы не легкомысленное шампанское, ставшее дефицитным в связи с французской революцией, а отечественную водку местного производства из емкой посуды.
В конце концов, выпитое начало пересиливать съеденное. С политических тем народ незаметно перешел на выяснение отношений.
Среди присутствующих новыми людьми были только мы с архиереем и в этой фазе застолья участия не принимали. Владыка был человеком умным и тактичным, в местные разборки не встревал, что касается меня, то я от выпитого осоловели предпочитал помалкивать, стараясь не привлекать к себе внимания.
Однако этого мне не удалось. Когда гости окончательно расслабились и раскрепостились, мне довелось услышать про себя много нового и любопытного. Оказалось, что моя персона в городе скрупулезно изучалась и отслеживалась, все перемещения и действия фиксировались, в результате чего были сделаны широкие умозаключения, нашедшие сочувствие в обществе. Я с удовольствием выслушал несколько мифов о собственной персоне.
Во-первых, меня спутали с сыном какого-то Крылова, крупного помещика из соседней губернии, известного присутствующим только понаслышке. У этого Крылова был сын большой оригинал и, по-видимому, колоритная личность.
Он много путешествовал, участвовал в светских скандалах, слыл за ученого и даже писал стихотворения «в антологическом роде» (что это за стихотворения, я так и не понял). В последнее время он остепенился и редактировал журнал «Соревнователь просвещения и благотворения».
Во-вторых, уважая «инкогнито», никто ни о чем прямо не расспрашивал, и понять, что к чему, мне удалось из прозрачный намеков и подсунутого журнала. Действительно, редактором в нем значился некий Алекс. Крылов. Как я выяснил позже – Александр.
Из разговоров выходило, что я малый простой, но тонкая штучка. Как было соотнести мои «литературные таланты» с медицинскими, никто не задумывался.
Я, понятное дело, от всего открещивался, но так неловко и неубедительно, что никто не усомнился в раскрытии «моей тайны». Чем меньше вопросов вызывало мое происхождение и прошлое, тем удобнее было скрывать свое «безродство».
Антона Ивановича Крылова, моего гипотетического предка, в городе знали мало. Поместье в наследство он получил недавно и не успел обзавестись многочисленными знакомствами, как это было принято между провинциальными дворянами.
Поэтому меня воспринимали не как родственника здешнего обитателя, а как человека со стороны, невесть как попавшего в медвежий угол и почему-то разгуливающего по уездному городу в странных нарядах.
Теперь же, благодаря мудрым изысканиям и проницательности гостей уездного начальника, завеса тайны оказалась приоткрытой, после чего интерес ко мне, как к теме пересудов, иссяк, и гости опять перешли к местным сварам, а я, выключившись из общего разговора, общался со старичком архиереем.
Так как я не ориентировался в церковной иерархии, то пришлось обиняками выспрашивать, какой пост занимает мой сосед. Оказалось, что владыка был епископом местной епархии. Начинал он карьеру с дьячков, потом окончил «Славяно-греко-латинскую академию», постригся в монахи и дорос до епископа. Все его интересы находились в сфере религии и церкви, он, сколько я мог судить, для своего времени был прекрасно образован и очень огорчался невежеству большинства священников.
Мне епископ понравился. Из разговоров за столом выяснилось, что почти весь свой доход, весьма приличный, он использует на милостыню. С обильно сервированного стола он брал самые неказистые яства, вроде грибочков и огурчиков. Водка у него оказалась «фальшивая». Из собственного графинчика. Старик, чтобы не портить компанию, подливал себе в рюмку простую воду.
Я не отличался таким благонравием и воздержанностью, пил со всеми наравне и был уже порядочно пьян. Это не мешало нам нормально общаться. Старик тактично не давил своим авторитетом и «жизненным опытом» и просвещал меня по непонятным вопросам писания. Не помню к чему, но я рассказал ему о своих отношениях с Алей.
Владыка выслушал и уточнил только один вопрос: исполняю ли я заповедь о прелюбодеянии. Пришлось покаяться, что в этом-то я грешен.
– А почему ты, сыне, не женишься на девице? Ее крестьянским состоянием пренебрегаешь?
– Нет, конечно. Ее происхождение меня меньше всего волнует. Дело в том, что она формально числится замужем.
– Как так? – не понял владыка. – Что значит «формально», по форме, что ли?
– Это значит, что она обвенчана, но женой не стала.
– Что-то никак я не разумею, как такое может статься.
Пришлось рассказывать ему всю длинную историю Алиного замужества и предполагаемого вдовства.
– Значит, помещик приревновал свою полюбовницу к денщику, – уточнял детали архиерей, – и насильно женил его на крестьянской девчонке?
– Да, владыка, а денщик не смирился и пустился с любовницей в бега. Тоже, наверное, была большая любовь…
– В грехе любви не бывает, – нравоучительно заметил иерей, как и всякий монах, «большой специалист» в любовных отношениях.
Я не стал к нему цепляться и убеждать в обратном.
– Как бы то ни было, но моя Алевтина оказалась ни девой, ни бабой. Потом денщика поймали и отдали в солдаты.
– Коли венчана, значит, жена. А то, что между ними ничего «скоромного» не было, ничего не значит. Должна соблюдать верность.
– Это все так, да только слух прошел, что муж ее умер. Вот и неизвестно теперь, то ли она замужем, то ли вдова.
О том, что об Алином вдовстве мне сказала деревенская колдунья бабка Ульяна, я понятое дело, говорить не стал.
В это время начали подавать на стол сладкие пироги и ликеры, и наш разговор прервался. Архиерей вышел из-за стола по своей нужде, а моим вниманием завладел сидящий по левую от меня руку офицер, который принялся пространно рассуждать о доблести русского оружия и непобедимости нашей армии.
Я вежливо слушал, согласно кивая головой. Никаких возражений против того, что русская армия самая лучшая в мире, у меня не было, Тем более что ни ее, ни каких других современных армий я не знал, а до грядущего поражения русских войск от Наполеона на Аустерлице было еще лет пять.
Застолье, между тем, шло своей чередой. Гости разбились на группы по интересам, и общие темы больше не обсуждались. Трубочный дым и гомон голосов заполняли залу.
Когда старик священник вернулся на свое место, я не заметил. Он дождался, когда в нашем с офицером гимне русскому оружию образуется пауза, и тихонько тронул меня за плечо.
– Я навел справки, сыне, твоя солдатка – вдова.
Я не сразу понял, что он имеет в виду, а когда до меня дошло, удивился:
– Как вы смогли узнать?
Оказалось, что все очень просто. В доме уездного начальника находилась и его канцелярия. При побеге солдата его объявляли в розыск и присылали соответствующие документы. Когда дезертира ловили, розыск снимали и сообщали помещику о его судьбе.
Старуха Ульяна была права. Алин муж был возвращен в полк и навечно выбыл из него по причине смерти после экзекуции.
Мы помолчали, почтив память неизвестного нам человека, забитого палками за любовь к женщине.
– Так что теперь, сыне, ты можешь венчаться, – просто сказал епископ.
– Да хоть сейчас! – в пьяном кураже объявил я.
От выпитого и нудного хвастовства пьяного соседа-офицера у меня, видимо, помутилось в голове. Мысль о женитьбе на Але, до сих пор даже не приходившая в голову, показалась очень мудрой.
– Женюсь! – твердо добавил я. – Не будем жить в грехе! Я ее, дедушка, очень люблю, – как великую тайну сообщил я епископу, к тому же фамильярно назвав его «дедушкой».
Никаких сомнений в том, что этот брак просто невозможен, что у меня в прошлом может не оказаться будущего, что я подставлю любимого человека и вообще перепутаю историю, в тот момент у меня не возникло.
– Можно и сейчас, – подумав, сказал старик. – Я у тебя в долгу. Ты спас мое тело, я помогу тебе спасти душу. Только невеста готова ли?
– Готова, – запнувшись, ответил я, – ждет.
Я был уверен, что Аля не спит и в курсе всего, что сейчас происходит. Я начал трезветь и осознавать, что попал в ловушку.
Женитьба никак не входила в мои «ближайшие» планы. Это была суперавантюра. Я не принадлежал ни себе, ни этому времени, и не знал, что день грядущий мне готовит.
С другой стороны – эта мысль только сейчас пришла в голову – став моей женой, Аля будет хоть как-то социально независима.
Владыка, между тем, подошел к пьяному в дымину отцу Никодиму. Тот выслушал приказ иерарха, согласно кивнул головой и, покачиваясь, тут же направился к выходу. Мы последовали за ним.
Я посмотрел на часы. Было без двадцати минут двенадцать по московскому времени. На небе сияли звезды, не заглушаемые городскими огнями.
Троицк давно уже крепко спал.
Сторожа били в свои колотушки и протяжно перекликались:
– Слушай!
– Слушай!
Прохладный ветер студил разгоряченную кожу. Отец Никодим стоял, покачиваясь, и не очень соображал, чего от него хотят.
– Иди за суженой, – сухо сказал мне архиерей, стесняясь невменяемого состояния своего подчиненного, – и веди ее в собор.
Мы разошлись. Я, стараясь не спотыкаться, дошел до портновского дома и вошел в оставленную незапертой калитку. Все давно спали. Крадучись, чтобы никого не беспокоить, я прокрался в нашу комнату.
На столе горела оплывшая сальная свеча, Аля сидела на лавке в «генеральском» платье, сложив руки на коленях. Как она бледна, было видно даже в неверном, тусклом свете. Ее глаза, не отрываясь, смотрели на меня.
Я подошел к ней и сел рядом. Она не шевельнулась. На столе лежало ее кольцо с изумрудом. Я подумал, что для венчания нужно два кольца, а у нас только одно.
– Ты уже знаешь?
Аля кивнула.
– Ты согласна?
Девушка заплакала и неловко обхватила меня руками. Я поцеловал ее мокрую щеку и помог встать.
К церкви мы шли, взявшись за руки. Улицы были пусты. За высокими заборами разрывались лаем сторожевые собаки. Шли мы молча, как будто невзначай прижимаясь друг к другу.
Как все было не похоже на мою первую свадьбу с Леонидой! Тогда это был настоящий праздник с шампанским, кучей неведомых мне гостей, чиновными знакомыми родителей невесты, «Линкольном», украшенным кольцами и лентами.
Тогда, несмотря на всю помпезную пошлость действия, мне казалось, что я счастлив. Теперь я был в этом не уверен. Мы с Алей и так принадлежали друг другу, и почти тайное церковное благословение нашего союза не имело для меня никакого значения.
Аля все воспринимала по-иному, трепетно и благодарно. Известие о вдовстве и предстоящем венчании свалились ей на голову совершенно неожиданно. Мне казалось, что она еще до конца не осознает, что происходит, но все равно, она была как никогда счастлива. Чтобы доставлять ей такую радость, я был готов венчаться хоть каждый день.
После чернильной тьмы ночного города, церковь казалась ярко освещенной, хотя в ней горело не больше десятка свечей. Из темных углов за нами наблюдали неясные лики святых.
Все было просто и величественно. Оба священника переоделись в ризы. Заспанный служка стоял в стороне с коронами, готовясь принять участие в ритуале. Я шепнул епископу, что у нас нет второго кольца. Вышла небольшая заминка, потом отец Никодим ушел в ризницу и вернулся с грошовым медным кольцом.
Я всего один раз в жизни присутствовал на церковном венчании и не помнил порядка процедуры. Думаю, священники были удивлены моей бестолковостью и необходимостью объяснять самые элементарные вещи.
Наконец, мы с Алей встали перед аналоем, и архиерей начал самую важную часть венчания. Аля была так взволнована, что едва держалась на ногах.
Наконец, обряд окончился, мы обменялись кольцами и поцелуем. Так Аля стала моей законной женой.
– Теперь хорошо, – сказал епископ. – Теперь правильно, по-божески. Будьте, дети, счастливы, плодитесь и размножайтесь.
Аля от полноты чувств заплакала, а я поцеловал ему руку.
– Спасибо, владыка, – поблагодарил я доброго старика. – Для жены это имеет большое значение.
– А для тебя? – спросил епископ, глядя на меня в упор плохо различимыми в полутьме светлыми глазами.
Что я мог ему ответить? Что вырос совсем в другое время, когда религия была почти вне закона, да еще в традиционно неверующей семье. Что религия для меня представляет интерес только как культурная традиция. Что Бог, если он есть – один для всех, а служители у него – разные. Что каждая конфессия считает себя единственно верной и ненавидит конкурентов больше, чем своих гонителей-безбожников.
– Конечно, и для меня, владыка, – ответил я. Обманывать доброго старика очень не хотелось, но, несмотря на свою образованность и кажущуюся толерантность, он вряд ли сумел бы меня понять.
– Идите с Богом! – произнес епископ, осеняя нас и наш союз крестным знамением.
Старик, видимо, совсем устал, к тому же после таких трудов не могли не дать знать о себе его фурункулы. Однако держался он достойно, крепким духом пересиливая свои телесные немочи. Чтобы не задерживать его, я торопливо простился, пообещав непременно навестить завтра утром. После этого, получив благословение обоих добрых пастырей, мы, наконец, пошли к себе.
Дорогой я старался убедить себя, что все сделал правильно. Даже если нам будет суждено расстаться, девушка будет отчасти защищена моим дворянским достоинством (что без документов немного стоило) и, главное, родственными связями.
И еще, обряд венчания снял с Али смертный грех прелюбодеяния, что для нее очень много значило.
Я старался не думать о том, что втравил девчонку в нерушимый церковный брак и заблокировал ей будущее, если мне придется исчезнуть. Тогда ей вряд ли можно будет отыскать подтверждение своего вдовства так же просто, как в этот раз.
Кроме этого, у меня были и другие опасения эгоистического характера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39