..
– Да, он взял лошадь и среди ночи куда-то умчался. Не давая никаких объяснений. Его легко понять, если знать его характер...
– Вы находите? Я думаю, он любит свою мать. И вот, зная, что она умирает, он все-таки уехал?
– Да... Видите ли, мне кажется, я его хорошо знаю. Это трудный ребенок, очень скрытный, пугливый и необыкновенно гордый...
– Я не вижу в этом ничего дурного. Я знал когда-то мальчика примерно с таким же характером...
– Если это были вы, то вам это поможет найти с ним контакт. Тем более что и внешне он очень на вас похож. Это, однако, не значит, что он готов вас принять. Когда он узнал, что я вызвал вас и что Мари хочет поручить его вам, вы бы знали, какой ураган страстей мы пережили: это было настоящее восстание. Вы знаете, трудно найти общий язык с двенадцатилетним подростком.
– Я знаю. Моему сыну Адаму, которому столько же лет – разница лишь в несколько месяцев, – не пришлось так страдать, когда умерла его мать: он был совсем маленький. Что же касается Артура, мне кажется, это нормально, что он так восстает против того, что считает несправедливым, преступлением против природы. Ведь это ужасно – ребенком потерять свою мать. Особенно если она молода и... красива. Я понимаю это!
– Я рад, что нашел в вас такое понимание. К сожалению, речь идет не об этом. Туберкулез, который унес жизнь Мари, у нее уже давно, и мальчик постепенно свыкся с ужасной мыслью, что она должна умереть. Он также знает, что врачи мне тоже отпустили очень мало времени...
– Сколько? – спросил не очень деликатно Тремэн.
– Два... три месяца...
– Если я правильно понял, я единственная причина его гнева и его побега? Но почему? Он считал вас своим отцом и когда узнал о том, что это не так?..
– Он носит имя Тремэн, – заметил сэр Кристофер тихо. – Он прекрасно знает, что я для него никто. Мари часто, – особенно когда поняла, что она обречена, – пыталась говорить с ним о вас, но каждый раз он обрывал ее. Прошу прощения, но, мне кажется, он ненавидит вас, даже не будучи знаком с вами. Этому есть много причин, но главное, он ставит вам в вину, что вы не женились на его матери и не создали нормальную семью, о которой он, возможно, мечтал.
– А другие? Должен же быть кто-нибудь еще, кто ему дорог.
– Вы француз... Мне кажется, он привязан лишь к одной стране, которую действительно знает. Накануне своего побега он умолял меня разрешить ему устроиться на один из кораблей Его Величества, когда Мари покинет нас.
Гнев, охвативший его, заставил даже забыть о своем горе. Англичанин! Сын, которого Мари завещала ему, в котором течет его кровь, считает себя англичанином! Вот уж только этого не хватало!
– И вы ему отказали? А ведь это было единственное решение!
– Но Мари так не считала. Она никогда не любила Англию, храня в своем сердце воспоминания о родной Канаде. Так же как и вы, если я правильно вас понял. Мысль о том, что ее сын будет служить в британских военно-морских силах, была ей невыносима: она считала это предательством по отношению к своим предкам и, конечно, к вам!
– У нее всегда была чувствительная душа, но она должна была бы знать, что эта битва была проиграна с самого начала. Нельзя безнаказанно идти против призвания мальчика, и если он любит море...
Это слово поразило его в тот самый момент, когда он его произнес, потому что он сразу вспомнил мальчишку с берегов реки Святого Лаврентия, который мечтал о дальних морских путешествиях, сидя на рулонах такелажа в порту Квебека. Значит, в его ребенке проснулись те же устремления, та же неодолимая страсть... А вот Адам... не проявлял никаких чувств к морю. В сердце его шевельнулось сожаление, все это было грустно до слез. Но он постарался сдержать себя и не поддаваться чувствам.– Придется забыть об истории и о мечтах Мари. Было бы преступно противоречить Артуру в тот момент, когда он выбрал свою судьбу. Ищите его и найдите... и надо исполнить его желание. Я предпочту увидеть его моряком, с честью носящим английскую форму, чем увеличить число французов-неудачников....
– А ваша клятва? Даже если вы и не хотите им заниматься, вы дали это обещание! Перед лицом умирающей! Вы не боитесь навечно нарушить ее покой?
Несмотря на серьезность этих слов, Гийом едва удержался от улыбки. Вера в привидения у людей, живущих за Ла-Маншем, всегда смешила его и вызывала даже чувство сострадания. Но он сдержался и ответил очень учтиво.
– Я уверен в одном, – сказал он, – что там, где она сейчас находится, Мари знает, что ошиблась, пытаясь принудить своего сына. Она слишком его любила, чтобы видеть его несчастным...
Сэр Кристофер издал какой-то жалобный звук и упал в кресло. Губы и нос побелели и как-то сжались. Гийому показалось, что лорд сейчас потеряет сознание, и он бросился к двери:
– Вам плохо? Я сейчас позову кого-нибудь...
– Нет!
Он почти крикнул это, но потом понемногу пришел в себя и уже тише добавил:
– Нет... ничего не надо! Это... сейчас пройдет, а мне надо еще... поговорить с вами. Вон там, в шкафу... есть виски. Налейте мне немного, пожалуйста! И сами выпейте!..
Тремэн послушался, налил ему и увидел, что по мере того как больной пил, к нему возвращались его обычные краски. Он тоже выпил и почувствовал разливающееся по телу приятное тепло. В этом замке было холодно и сыро. Здесь как будто не знали, что такое настоящий огонь: на решетке большого камина, куда можно было положить целый ствол дерева, лежала жалкая кучка угля!
– Прошу вас, – проговорил сэр Кристофер, – подвиньте это кресло ближе ко мне и сядьте там. Я должен сказать вам нечто мучительное для моей национальной гордости, поэтому я предпочел бы говорить шепотом.
– Я вас слушаю с большим вниманием.
– Так вот. Кроме того, что служить в английских военно-морских силах с их палочной дисциплиной – не лучший способ умерить свое горе, кроме того, что с его тяжелым характером ему придется пройти через суровые испытания, было бы точно так же опасно оставлять его на берегу, и моя дорогая супруга это хорошо знала. Судно, если оно не потерпело крушение, всегда возвращается в порт, а Артур, вернувшись, окажется на земле, полной ловушек.
– Вы можете мне объяснить, о чем идет речь? Я что-то не понимаю.
– А все совершенно просто. У Артура ничего нет, кроме этого дома. А когда мой племянник вступит в права наследства, у него не останется и его. Кроме того, в Англии есть непримиримый враг, который не даст ему покоя.
– Кто... или что?
– Эдуард. Мари так и не удалось добиться, чтобы ее старший сын признал того, кого он называл «жалким ублюдком». Так же как и ее мать...
От удивления Гийом высоко поднял брови:
– Вы хотите сказать, что ее мать жива? Последний раз, когда я слышал о ней, она была нездорова, а ведь прошло больше десяти лет...
– И тем не менее она меня переживет! – вздохнул Кристофер, скривившись, что вполне соответствовало его отношению к своей теще. – Эта дорогая мадам дю Шамбон, которой сейчас около семидесяти пяти лет, калека. Она не выходит из дома в Кенсингтоне, в котором правит железной рукой. Я не знаю, сколько она сейчас весит, но, поверьте мне, это зло в чистом виде. Ее единственной слабостью является Эдуард, потому что он очень похож на нее; ни тот, ни другая даже не допускают мысли о том, что Артур может что-то унаследовать от матери...
– Вы думаете, они дойдут до...
– Убийства его? Без малейшего колебания. Эдуард таким образом присвоит те деньги, которые я клал в банк на имя Артура, чтобы обеспечить ему более или менее достойное существование. Вы его единственная надежда...
– Вы рассказали мне об Эдуарде и о старой Вергор. А Лорна?
– Это личность. Она испытывает нежность к своему сводному брату, который платит ей необыкновенной любовью и обожанием. Что касается бабки, какой бы дурной она ни была, она уважает внучку. Мне кажется, она даже немного побаивается ее, но главное, она ею гордится. Подумайте, ведь Лорна готовится получить титул пэрессы.
– В таком случае, я не вижу, в чем состоит проблема. Став такой знатной дамой, она может взять на себя заботу о своем брате?..
– Я не думаю, что она настолько его любит, чтобы взять его к себе. К тому же она отнюдь не возражала, когда решался вопрос о его передаче вам. Такое решение ей показалось превосходным...
– Разве вы были совершенно уверены в том, что я приеду? А если бы я остался дома?
– Мари даже не думала об этом. Она слишком хорошо вас знала. Но сейчас я спрашиваю себя, не питала ли она слишком много иллюзий на ваш счет.
– Что вы хотите сказать?
– Только что вы готовы были поклясться в чем угодно, – сказал сэр Кристофер с внезапным гневом, – а теперь вы делаете все, чтобы только не взваливать на себя заботы об Артуре. Мне понятно, что вы не любите его, потому что совсем не знаете, но вы любили его мать и это, в конце концов, ваш сын!
– Совсем не в конце концов! Именно потому, что я его отец, я и боюсь наших взаимоотношений, которые могут быть болезненны для нас обоих. Как я могу принудить ребенка, который видит в побеге единственный способ избавиться от меня, и который полностью стал англичанином... как заставить его жить рядом со мной... на враждебной, как он считает, земле?
– Может быть, достаточно будет для этого, чтобы вы встретились? Вы из тех людей, которые могут ему нравиться...
Вошел мажордом и прервал их разговор. К великому облегчению Гийома, которому надо было немного побыть одному, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию.
– Что такое, Седвик?
– Прибыл сэр Эдуард, милорд.
– Вы проводили его к леди Мари?
– Он не выразил такого желания, а захотел зайти в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Мы все знаем, как не любит сэр Эдуард пыль больших дорог. А пока миссис Хауэл и Китти закончили приготовления миледи.
Лорд Астуэл протянул руку, чтобы взять свою трость, и тяжело поднялся с кресла, жестом отказавшись от помощи, которую предложил ему Гийом. Потом вытащил часы.
– Пойдем же туда. Прошу вас, господин Тремэн. А вы, Седвик, поднимитесь к сэру Эдуарду и скажите ему, что у него в запасе десять минут и ни минуты больше, чтобы прийти к матери. Иначе мне придется выставить его из этого дома, который пока еще принадлежит мне...
Мужчины вместе отправились в комнату, где лежала покойная. Гийом не мог не заметить легкую дрожь возмущения, которая била англичанина. Очевидно, супруг Мари-Дус ненавидел своего пасынка, и поэтому Гийом отнюдь не горел желанием скорее с ним встретиться.
Миссис Хауэл, экономка Астуэла, и Китти сделали все великолепно: покойная, казавшаяся очень молодой, несмотря на свои пятьдесят лет, утопала в море снежно-белых тканей. Ее исхудавшее от болезни тело было скрыто кружевами, лишь руки, совершенно прозрачные, и лицо с тонкими чертами, обретшее покой, выделялись среди белизны. Темные ресницы отбрасывали на бледные щеки густую тень, а тронутые серебром тщательно расчесанные густые волосы в обрамлении кружевного чепца с шелковыми лентами отсвечивали розовым в свете канделябров, стоящих у изголовья. На губах ее играла легкая улыбка, и сердце Гийома было готово разорваться. Он не сдержал рыдания. Глядя на эту красавицу покойную, он видел ту девчушку с улицы Святой Анны, чья розовая от мороза мордашка с глазами цвета морской волны торчала из снежного сугроба. Вот с того дня он и стал пленником этого взгляда и этой души. Боже, как это страшно – больше никогда не увидеть ее, горестно думал он.
«Почему ты, а не я, Мари?» Ему казалось, что жизнь его тоже кончена, что ему больше нечего ждать, ведь та, которую он так любил, больше никогда не вернется к нему.
Горе подкосило его. Он упал на колени и, закрыв лицо руками, не стыдясь, заплакал по своей единственной в жизни любви...
Его вернула к действительности чья-то рука, тяжело опустившаяся на его плечо.
Лорд Астуэл прошептал:
– Прошу вас, встаньте. Пришел Эдуард!
Дверь, ведущая в комнату, скрипнула. Быстро поднявшись с колен, Гийом сделал над собой усилие, чтобы не обернуться. Достав из кармана носовой платок, он высморкался и вытер глаза.
Эдуард Тримэйн медленно подошел к ложу покойной. Он вскоре оказался в поле зрения Гийома, и тот посмотрел на незнакомый профиль. Это был его племянник, но если бы он встретил его на улице, он не уловил бы никаких фамильных черт в этом молодом человеке. Сын Ришара, предателя Квебека, совсем не был похож на своего отца.
Старший сын доктора Тремэна был так же темноволос. Его сын унаследовал от отца тяжелую фигуру, но в отличие от него не был таким полным. Черты его лица были банальны, и лишь скверный характер придавал им некоторую выразительность. Но сын его мог бы служить моделью для скульптора, ваяющего статуи греческих богов. У него был прямой нос, плавно переходящий в лоб, скрытый серебристыми блестящими кудрями, которые он унаследовал от Мари-Дус, пухлые, немного надутые губы, большие глубоко посаженные глаза, но какого-то странного цвета: бледно-зеленые, даже, пожалуй, желтые, – высокий рост и хорошо тренированная фигура. Одет он был так, как одевались денди, типичным представителем которых он и являлся.
Костюм его был сшит, несомненно, очень хорошим мастером с Сэквил-стрит. Темно-серого цвета с черным бархатным воротником, столь высоким, что почти упирался в уши, что было в то время высшим проявлением хорошего тона, хотя и не очень подходило для траурного платья. Брюки, плотно облегающие ноги, были из более светлого сукна, так же как и короткий шелковый жилет. На шее был искусно повязанный галстук из тончайшего муслина, ниспадающий в виде жабо. Высокий ворот рубашки, сильно накрахмаленный, заставлял высоко держать голову. На золотой цепочке, украшавшей жилет, позвякивало множество брелоков. Жилет молодого человека – это Тремэн узнал позже – был из чистого сиамского шелка. На черной ленточке на шее висел монокль. Настоящее произведение искусства, но вызвавшее у Гийома какое-то гадливое чувство. Казалось, этот слишком красивый молодой человек был лишен души. На его мраморном лице не отражалось никаких чувств, когда он смотрел на свою покойную мать, а пальцы машинально постукивали по стеклу монокля в золотой оправе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45