Ей нужно время!.. И мне тоже...
К этому нечего было добавить... Сгорбившись под тяжестью этой словесной анафемы, Гийом вернулся к коню. Он ушел в темноту, унося с собой образ Розы, стоявшей на зеленом ковре своей «исповедальни». В кружевном пеньюаре, наброшенном наспех, чтобы принять его, она походила на ангела, поставленного Богом у врат рая, чтобы закрыть вход туда виновным в первородном грехе. Недоставало только пылающего меча, но гнев, сверкающий в изумрудных глазах, обладал гораздо большей силой. Гийом был уверен, что она никогда не простит его, хотя об этом не обмолвилась ни словом...
В этом он ошибался. Роза никогда не простит себе, что позволила новой любви захватить ее сердце, где должно было царить только воспоминание об ее ушедшем супруге. Сейчас, несомненно, она платила за свою ошибку, перестав соблюдать траур и снова став кокеткой из желания выглядеть прекрасной в глазах мужчины. Теперь ее ждали более благородные задачи, прежде всего вернуть прежнюю радость жизни той, которая доверилась ей...
Элизабет плакала не долго. Она не принадлежала к числу слезливых девушек, готовых часами проливать слезы. После вчерашнего нервного напряжения у нее было желание открыть краны, как только она оказалась вне поля зрения своих. Роза и не пыталась помешать ей или утешить. Она молча дала ей выплакаться и ограничилась только тем, что ласково гладила по голове девушки, лежащей на ее плече. Облегчение наступило быстро. Карета еще не проехала полпути, как Элизабет успокоилась и заулыбалась, как прежде, своей крестной...
– Я не могу даже думать, что бы я делала без вас, – вздохнула она и вытерла слезы. – Вы всегда были моим прибежищем. А я опять вам надоедаю!
– Я запрещаю тебе произносить это слово! Крестная должна заменять мать, когда та не может помочь своему ребенку. Это – моя роль. Тебе у нас всегда рады... и потом я тебя очень люблю! Кроме того, никто не будет тебе досаждать вопросами...
Действительно, должна была распространиться официальная версия, по которой Элизабет сильно поссорилась с английской кузиной и отказалась принести ей свои извинения, как того требовал Гийом. Это, по крайней мере на время, могло объяснить его отсутствие в Варанвиле и отсрочить скандальную развязку истории, которая станет неизбежной, как только положение Лорны невозможно будет больше скрывать.
– Мы будем посмешищем в глазах наших соседей и всей округи! – простонала Элизабет, когда карета въезжала в большую аллею Варанвиля. – Как отец не понимает этого?
– Он хорошо это понимает, моя маленькая, но в целом эта женитьба будет наименьшим злом.
– Наименьшим злом, в то время как мы, я и вы, хорошо знаем, и другие тоже это понимают, что он делает всех очень несчастными? Как вы думаете, что будут говорить, узнав, что отец женится на своей племяннице, да и в довершение всего на дочери своей бывшей любовницы, потому что сделал ей ребенка? Он прослывет тем, кем он не является – страшным развратником, как... мой дед Нервиль! Не будет ли это хуже, чем если бы он позволил Лорне осуществить ее угрозы?
– О, нет! Конечно, если он исправит положение, реакция будет менее опасной. Ты знаешь, в наших замках за прошедшие века произошло много забавных происшествий. Кроме того, характер и положение твоего отца таковы, что прежде чем на него нападать, люди дважды подумают, стоит ли. Наконец, – добавила она меланхолично, – красота всегда была смягчающим вину обстоятельством в глазах мужчин...
– Но не женщин! Эта интриганка поймет это, когда все встанут против нее...
На этот раз Роза не ответила. Она только улыбнулась Белине, которая в продолжение всей поездки упорно смотрела в окно, словно видела этот пейзаж впервые. Естественно, она полностью одобряла Элизабет. Кроме того, она была довольна, что возвращается в Варанвиль, где ей очень нравилось...
Когда карета остановилась, Оноре, один из конюхов, пришедший из Тринадцати Ветров, взял лошадей под уздцы. Он приветствовал молодую девушку веселым «здравствуйте», и это придало ей бодрости. Как хорошо встретить здесь тех, кто был частью ее повседневного окружения! Как приятно было приехать в старое жилище из розоватого гранита! Варанвиль стоял уже дольше, чем Тринадцать Ветров, века на три. Очень гармоничный, с остроконечными крышами, покрытыми зеленоватой черепицей, уложенной, как широкая юбка, вокруг элегантного силуэта восьмиугольной башни. Патина времени сообщала определенную грацию этому жилищу со слуховыми окнами, украшенными виньетками, выглядевшему как драгоценное украшение посреди сада, изобиловавшего цветами, где весенние гиацинты уступали место летним розам. Их были сотни. Так хотел Феликс в честь Розы, которая их очень любила... Наконец, река Сэра, скрытая легкой завесой серебристых ив, как бы играя, плескала свои воды по старым камням вблизи замка.
Окна комнаты, где Роза поселила Элизабет, выходили на реку. Во время строительства Тринадцати Ветров Гийом жил здесь. В то время это была довольно грустная комната с выцветшими обоями и обшарпанной деревянной обшивкой стен, как, впрочем, и в большей части дома. Семья Варанвилей, состоявшая из одного Феликса, вернувшегося после войны с англичанами в Индии вместе со своим другом Тремэном, была далеко не богатой. По этой причине восхитительная и лукавая Роза де Монтандр потратила немало труда, чтобы убедить его жениться на ней. Достигнув своей цели, молодая женщина при помощи своего состояния привела в порядок замок и самого хозяина. Теперь комната Элизабет была обтянута шелковой тафтой с золотистым отливом и белым атласом, на столиках в вазах стояли крупные белые тюльпаны, мебель была отполирована до зеркального блеска и так весело смотрелась, что просто трудно себе представить. Поэтому Виктория и Амелия так хотели сами показать ее Элизабет.
– Это я нарвала цветов! – объявила белокурая Виктория, помогая Элизабет снять пальто, а темноволосая Амелия сказала, сморщив, как котенок, свою мордашку:
– Эта ведьма не позволила мне выбрать ни одного цветка! Тогда я попросила Мари Гоэль приготовить тебе желе с миндалем и кремом и клубничным вареньем, которое ты очень любишь. Вот увидишь, она его делает не хуже мадам Белек.
– Я абсолютно не сомневаюсь, и вы обе просто прелесть, так мило меня принимаете!
– Мы не забыли, как ты заботилась о нас, когда Александр был болен. Об этом всегда следует помнить, – добавила старшая нравоучительным тоном...
Девочки рассматривали приезд Элизабет как настоящее благословение. После отъезда Александра в Париж, в его училище, в их доме стало грустно. Даже мадам де Шантелу вернулась в свой замок проконтролировать весеннюю уборку и стирку. Она обожала эту суматоху и перестановку мебели, которая позволяли ей пересмотреть содержимое шкафов, отчитать горничных, хотя большую часть времени она проводила у Розы.
– Я хочу, чтобы вы нашли все в порядке, когда я умру, – говорила она.
Все общество девочек состояло из их матери, впрочем всегда очень занятой, и мадемуазель Летелье, бывшей камеристки мадам де Шантелу, чьей обязанностью было подавать ей флаконы с нюхательными солями во время ее бесконечных обмороков. Теперь же она была обречена на безработицу, так как бодрая восьмидесятилетняя вдова решила больше не падать в обморок на каждом шагу и заменила камеристку сестрой милосердия Мари-Габриэль. Виктория и Амелия очень скучали, поэтому приезд Элизабет был для них очень желанным.
Может быть, они меньше радовались бы, если бы знали, что не увидят больше месье Тремэна и мальчиков. Ведь Амелия продолжала испытывать к Адаму тихую нежность, а Виктория, особенно после пребывания в Тринадцати Ветрах, избрала Артура своим королем и видела в нем героя, во всем превосходящего рыцарей «Круглого стола».
Элизабет нашла первый вечер очаровательным, а первую ночь восхитительной... В самом деле, всю предшествующую ночь она не сомкнула глаз. Покой долины, где слышатся лишь пение птиц и шум реки под окном, очень способствовал отдыху. В последующие дни все было так же. Добровольная изгнанница поддалась очарованию своего пристанища и внимания, которым ее окружали. Она сопровождала мадам де Варанвиль в поле, на огороды, во фруктовые сады, обычно верхом на Роллоне, одном из коней своего отца, которого приютили в конюшне замка. Иногда она гуляла с маленькими девочками и мадемуазель Летелье по окрестным местам, хорошо ей знакомым. Белина предпочитала помогать на кухне Мари Гоэль. Больше всего девочки любили гулять по берегам Сэры. В другое время Элизабет музицировала с Викторией, которая уже довольно хорошо играла на арфе, или вышивала, сидя рядом со своей крестной. Роза задумала выполнить огромную работу: вышить гобелены для обивки прекрасных старинных кресел большого зала. Элизабет с радостью приняла в этом участие. Одним словом, она всячески стремилась заполнить до предела свои дни, чтобы к моменту отхода ко сну сильно устать и уснуть, как только голова коснется подушки.
Такой образ жизни, все время на людях, позволял ей избегать думать о том, чего она больше всего боялась. Она чувствовала себя как человек, потерпевший кораблекрушение, достигший берега после изнурительной борьбы с волнами и теперь наслаждающийся эгоистичным счастьем, что он цел и невредим, но твердо знающий, что однажды он испытает большое сожаление о корабле, который поглотила морская пучина... Кроме того, в своих собственных глазах и в глазах хозяев дома она выглядела почти героиней. Это давало ей ощущение полета над всей земной мерзостью, где воздух чище и небо просторнее.
Однажды утром, проснувшись, она услышала крики чаек. Босиком Элизабет подошла к окну, открыла его и увидела, что небо заволокли тучи. Сильный ветер гонял их из стороны в сторону. Жгучее воспоминание о доме охватило ее, и она не могла ему сопротивляться.
Чаек часто можно было наблюдать в Тринадцати Ветрах. Она любила следить за их полетом. Иногда вместе с отцом они просиживали часами на берегу.
Гийому казалось, что эти белые странницы могли перенести его в далекие времена детства, в порт Квебек или на берега Святого Лаврентия, где он любовался ими или бросал им корм. Он, конечно, рассказывал дочери о тех временах, и понемногу чайки вошли в семейную историю дома, который как бы протягивал им руки с берега. В Варанвиле ничего этого не было. Если чайки поднимались вверх по реке и залетали вглубь суши, это было плохим признаком, значит, на море была плохая погода. Как Элизабет, убежавшая от бури, разразившейся в Тринадцати Ветрах, птицы искали тишины и покоя. Только когда стих сильный ветер, они вернулись к морю... Тогда Элизабет горько оплакивала утраченный дом, разбитую жизнь. Ей стало всего недоставать, особенно отца. И она никак не могла понять, ненавидит ли его больше прежнего или любит. Одно было ясно: она очень сердилась на него за то, что он вынудил ее уехать и ничего не сделал, чтобы удержать. Возможно, он был даже рад, что она избавила его от враждебного присутствия? И потом, эта тишина. Варанвиль – остров молчания... Никакие слухи не долетали сюда, а если и долетали, то ей ничего об этом не говорили. Одним словом, Тринадцать Ветров, расположенный на расстоянии едва одного лье, был так же далеко отсюда, как если бы находился на другом берегу Атлантики. Прилет чаек был первым отзвуком, который посылало небо.
Поэтому, когда карета доктора Аннеброна проехала по дубовой аллее парка, Элизабет испытала такую радость, что бросилась ему навстречу с риском попасть под карету. За что ей достался целый залп ругательств ее седока:
– Какая дура, Господи! Куда ты летишь, сломя голову?
– Но мне очень хотелось вас видеть...
– Мне тоже. Иначе я сюда не приехал бы. Расскажи мне, как ты живешь?
– Как человек, у которого все отняли! – сказала она с такой горечью, что доктор встал и нежно обнял ее за плечи.
– Никто у тебя ничего не отнимал. Особенно что касается чувств, а в остальном ты сама решила сжечь мосты. Знаешь, они там не очень счастливы.
Этот жалобный тон вызвал у девушки грустную улыбку, но тем не менее не дал ей забыть о своих горьких переживаниях:
– Они получили по заслугам! Никто их не вынуждает терпеть это позорное положение!
– Кого ты имеешь в виду? Мальчиков?
– Конечно. Они могли бы последовать моему примеру.
– И явиться к мадам де Варанвиль с оружием и с багажом, а вслед за ними мистер Брент, Потантен, мадам Белек, Лизетта и вся остальная прислуга?
Не дожидаясь ответа, он рассмеялся:
– Какой ты еще ребенок, несмотря на твой серьезный вид! Ты же не думала, что Тринадцать Ветров тут же опустеют, и твой отец... и твоя кузина останутся там в мрачном одиночестве?
– Почему бы и нет! Рано или поздно это их ожидает. Эта женщина – дьявол! Кстати, она в самом деле ждет ребенка? Как врач, вы должны это знать.
– Она отказывается от осмотра, но в данной ситуации она, вполне естественно, мне не доверяет. Все, что я могу сказать, это то, что симптомы беременности у нее есть: усталость, тошнота, бледный, почти зеленый цвет лица. Правда, похожее недомогание может объясняться и нервным срывом, так как живется ей и в самом деле несладко. Твой отец с ней не разговаривает, Адам отворачивается, как только ее видит, Артур, по всей видимости, не знает, каким богам молиться. Все ее общество составляют влюбленный в нее мистер Брент и Китти, которая продолжает пробовать все то, что ей подают к столу...
– И она мирится с этим? Значит, у нее нет никакого самолюбия...
– Нет, гордость ее не пострадала, но она набралась терпения и выжидает. Она думает, что после рождения ребенка все изменится. Тогда твой отец женится на ней, и она будет счастлива.
– Счастлива? С человеком, который ее не любит? Это безумие.
– Нет. Просто она уверена в своей красоте, в своем очаровании, во всем том, что делает ее желанной женщиной. Кроме того... и это самое важное, она в самом деле страстно любит его, уверенная в том, что сможет внушить ему это чувство.
– Никогда это не удастся ей! – воскликнула рассерженная Элизабет.– Он любит тетю Розу, я в этом более чем уверена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45