Теперь все изменилось. Эти двое действительно находились во власти Гая. Он прислушался к себе: не ощущает ли удовольствия от этого обстоятельства. Несомненно, да. Должно быть, чувство недозволенное. Мать точно не одобрила бы этого.
– Ладно, – вслух проговорил Гай. И повернулся к своим пленникам.
Мужчина находился ближе к двери. Застыл в неловкой позе, губы искусаны, глаза злые. Женщина устроилась у противоположной стены и, судя по всему, не испытывала особенных неудобств, ни физических, ни душевных.
Гай сощурился. Они не муж и жена. И вероятно, не брат и сестра. Посторонние друг другу люди. Попутчики? Нет, и на простых попутчиков не похожи. Скажем так друзья.
Он решил начать с мужчины, но заговорить с ним не успел. Пленник широко распахнул глаза, и на его лице появилось такое глубокое, такое искреннее удивление, что Гай неожиданно смутился.
– Что? – бросил Гай отрывисто. – Что с вами?
Эмери не ответил. В первое мгновение пленник едва не совершил ошибку, спросив у главаря мятежников – уж не исчезнувший ли принц перед ними. Предостережение оказалось слишком сильным: странная мелодия возникла в мыслях Эмери – она напоминала злую вариацию темы Талиессина. Когда-то Эмери, расставаясь с Ренье, сыграл эту тему для брата и попросил запомнить ее. «Напевай, когда будешь плохо понимать происходящее с принцем. Если уловишь странности или несоответствия, знай: творится что-то неладное».
Мысленно Эмери пропел первые несколько тактов, но мог бы и не делать этого. Тема Талиессина звучала не просто странно, как бы мимо нот (что легко могло случиться, если, к примеру, у принца было бы скверное настроение), она перешла в другую гармонию, утратила былую светлую стройность; теперь в ней гремели диссонансы. Но не узнать мелодию, при всех постигших ее искажениях, Эмери не мог. Главарь мятежников был Талиессин.
И лучше бы не напоминать Талиессину о том, кто он такой.
Поэтому Эмери молчал. Ждал, узнает ли его принц.
– Мое имя Гай, – сказал, выждав некоторое время главарь. – Назовитесь теперь вы.
– Эмери, – сказал Эмери. – Я приближенный ко двору ее величества правящей королевы. Надеюсь на ваше благоразумие.
– Эмери? – Брови Талиессина взлетели. – Эмери? Вы ничего не перепутали?
Эмери не моргая смотрел на принца. Талиессин знал Ренье, дружил с ним – насколько Талиессин способен был на подобные отношения. Ренье проводил с наследником очень много времени. Не может быть, чтобы Талиессин не узнал сейчас в пленнике своего придворного.
Но Талиессин действительно не узнавал Эмери. Удивление принца не было наигранным.
Это был первый раз, когда братьев не перепутали. Даже проницательный Элизахар не различал двойников, когда те морочили ему голову в Академии Коммарши.
«Он эльф, – подумал Эмери смятенно. – Настоящий Эльсион Лакар. Мы слишком долго считали его выродком. Даже мы с братом, доблестные племянники доблестного Адобекка. Даже мы. Никто из нас не принимал Талиессина всерьез, и вот мне, похоже, настала пора расплачиваться за наше общее высокомерие. Потому что он видит не внешнее, как обычный человек, а внутреннее. Воспринимает не наружность, а то неуловимое, что делает каждую личность неповторимой».
И Эмери с удивлением понял, что испытывает не страх, а стыд.
Гай спокойно проговорил:
– Некогда я хорошо знал господина Эмери и могу вас заверить: вы с ним совершенно не похожи. Не могли бы вы назваться каким-нибудь другим именем? Иначе я, пожалуй, сочту вас лжецом и шпионом.
Он сделал короткую паузу и просто добавил:
– А мне бы не хотелось вас вешать.
– Мое имя Ренье, – сказал Эмери, опуская глаза. – Простите. Господин Эмери – мой родственник, и он действительно принят при дворе. Некоторые общие знакомые считают, что мы с ним похожи. Называясь его именем, я рассчитывал произвести на вас благоприятное впечатление.
– А, ну тогда другое дело, – беспечно произнес Гай. – Ваше извинение принято. Я хотел бы потребовать денег за ваше освобождение, но у нас, к сожалению, не будет времени ждать, когда ваша спутница вернется с платой.
– Я могу отдать вам то, что у нас с собой, – предложил Эмери.
Гай весело фыркнул.
– А я могу это и так у вас забрать, – сообщил он. – Тем более что руки у вас связаны.
– И ноги, – вставил Эмери.
Гай бросил беглый взгляд под ноги пленнику.
– Какие мелочи! – заметил он. И быстро подошел к пленнице. – А вы? Назовитесь.
– Уида, – отозвалась эльфийка.
В глухом звучании ее голоса Эмери безошибочно уловил обольстительные нотки, едва заметные и оттого еще более опасные.
Гай присел рядом с ней на корточки, взял ее руки в свои и принялся развязывать стянутые веревкой запястья. Уида смотрела, как он трудится. С досады эльфийка прикусила губу. По тому, что Гай не разрезал веревку, а взялся распутывать узел, она догадалась: решение у него уже готово и переубедить его не получится.
– Зачем вы возитесь с этим вервием, если все равно не собираетесь отпускать нас на свободу? – спросила она тихо.
Гай даже не поднял головы.
– Хочу поглядеть, что скрывается под этими покрывалами и плащами.
Уида вздрогнула – как показалось Эмери, от радости. Второй раз за все то время, что Эмери знал Уиду, до него донесся слабый отголосок ее собственной мелодии: внезапно затрепетавшая на ветру паутинка, пронизанная солнцем.
Уида зашевелила руками, скорее выдергивая их из грубых веревочных петель. Тряхнула головой, и покрывало само упало с ее волос. Неуловимое движение рук под горлом – долой пряжку! – избавило ее от плаща. Она осталась в платье. Стремительно встала, прошумев широченной юбкой. Эмери она показалась немного выше, чем Талиессин; вероятно, так оно и было: Уида превосходила ростом многих мужчин.
Несколько мгновений Уида смотрела прямо в лицо Гаю. По сравнению с эльфийкой он выглядел очень светлокожим, но обмануться в разрезе его глаз было невозможно. В расширенных зрачках Талиессина подергивались четкие яркие отражения пылающего факела. Уида замерла, глядя в эти глаза.
– Ну, что же ты? – проговорил он, склоняя голову набок. – Кто ты?
«Кто я? – яростно думала она. – Лошадница, однажды пойманная за конокрадство, вот кто я. Женщина, которая бродит по дорогам и делает, что ей вздумается. А кого ты хотел встретить? Эльфийскую невесту? Ну так вот же тебе эльфийская невеста!»
И с силой дернула шнуровку у себя на груди.
Шелковый шнур выскочил на свободу, обвился на миг вокруг сильного запястья женщины, скользнул по ее пальцам и выпал на пол. И вслед за ним с ее плеч рухнуло платье. Уида предстала перед Талиессином совершенно обнаженной – такой, какой участвовала в скачках на конской ярмарке под стенами Дарконы, на равнине.
Несколько мгновений Гай рассматривал ее, затем взял факел и поднес поближе к девушке. Провел факелом снизу вверх, высвечивая то узкие бедра, то крепкие, резко очерченные над животом ребра, то почти совсем плоскую грудь. Огонь рисовал причудливые тени на смуглом теле Уиды, в капельках пота поблескивали искорки.
Отведя левую руку с факелом назад, Гай протянул правую к девушке и провел пальцами по ее телу, как будто прикасался к шелку из размотанного рулона или к незнакомой лошади, бережно и вместе с тем оценивающе.
В тот же миг по темной коже пробежал огонь: так пламя на миг проступает из трещин черного, почти совершенно сгоревшего дерева, когда порыв ветра неожиданно хлестнет его, налетев издалека. В лицо Талиессину дохнуло жаром. Он улыбался так, словно увидел то, что и ожидал.
В комнате, полной золотистого света, тело эльфийки выглядело черным, и множество пылающих золотых роз проступили на нем, покрывая его, точно одеждой.
Уида смотрела прямо в глаза Талиессину, серьезная, спокойная.
– Эльфийка, – проговорил он, отводя от нее руку. – Вот кто ты такая.
Он отступил на несколько шагов, как будто из опасения находиться слишком близко. Всем своим существом Талиессин воспринимал ее внутренний жар. Впервые после смерти Эйле он согрелся по-настоящему.
Никаких чувств по отношению к незнакомой эльфийской женщине Талиессин не испытал. Просто ему стало тепло. Он даже не был благодарен Уиде за это.
– Они не должны знать, кто ты такая, – сказал он ей. – Скорей оденься и спрячь лицо. Мне было бы жаль, если бы тебя растерзали, как господина Алхвине, – ты слишком красива для этого.
– Вы же не верите в то, что эльфийская кровь причиняет вред земле и людям? – спросила Уида, делая шаг к нему.
Он отошел еще дальше.
– Если бы я знал ответ, ты бы получила его, – ответил Гай. – Но сейчас у меня нет ответов. Я не знаю Может быть, тот шестипалый ребенок родился из-за порченой эльфийской крови, что течет в жилах правящей династии, а может – из-за невежества крестьян и родственных браков. Я действительно этого не знаю. Но мне не хотелось бы видеть тебя мертвой, Уида.
Она молча наклонилась за своим платьем, набросила его на плечи. Медленно принялась шнуровать лиф. Она вся была поглощена этим занятием и не заметила, как Гай вышел и пленники остались в комнате одни.

* * *
Хозяин маленькой таверны, что стояла на перепутье большой дороги на Мизену и проселка, что вел в Медный лес и к границе, увидел своих недавних постояльцев и немало подивился произошедшей в них перемене. Во-первых, они вернулись к нему пешком, а прежде ехали на лошадях. Во-вторых, мужчина был в ярости, а женщина – сильно опечалена. И в-третьих, у них не было с собой денег, чтобы заплатить за ночлег и еду: опытный харчевник заметил это по их походке, уж на такое-то глаз у него наметанный.
Уида почти все время молчала, предоставив Эмери договариваться с харчевником. Казалось, девушке безразлично, где она будет ночевать и удастся ли ей сегодня поесть или придется терпеть голод до самой столицы. Впрочем, так оно и было: как и многие Эльсион Лакар, Уида легко переносила физические лишения. Она была полностью поглощена своим мрачным настроением. Такого с ней давно уже не случалось. Уида постоянно ощущала себя переполненной жизнью и впечатлениями. Все, что она видела и встречала, лишь питало ее внутренний жар. Ей было весело жить. Что бы с ней ни происходило, ей всегда было весело.
Эмери вышел из харчевни и позвал ее к ужину. Она почти не притронулась к трапезе, хотя харчевник и постарался: изготовил наилучший из возможных омлетов, присыпанных зеленью и пряностями. Равнодушно проглотила стакан горячего молока.
Эмери сказал хозяину, извиняясь за поведение своей спутницы:
– Она потрясена увиденным.
– О, можете не объяснять! – Он махнул рукой и скорчил физиономию, которая яснее всяких слов говорила: «Объясните-ка мне лучше все хорошенько, и тогда, быть может, я забуду о том, сколько вы мне задолжали».
Уида поднялась из-за стола, и Эмери поспешно вышел вслед за нею, чтобы проводить ее в постель. Он боялся, что эльфийка выкинет какой-нибудь фокус. Сбежит, например. Само по себе бегство Уиды таило в себе множество неприятностей для ее спутника. Ее умение становиться невидимой могло серьезно осложнить дальнейшие поиски.
У Эмери была хорошая возможность познакомиться с нравом девушки во всех подробностях. Он не сомневался: догадаться, куда направится беглянка, будет невозможно. С одинаковым успехом она может погнаться за Талиессином или, наоборот, скрыться в туманах между мирами, чтобы избыть в одиночестве свое разочарование.
Нет уж. Эмери глаз с нее не спустит.
Она, кажется, догадалась, о чем он думал. Остановилась на пороге спальни такая грустная и юная, что у ее спутника захватило дух.
«Это эльфийские чары, – строго сказал себе Эмери. Что бы там ни говорили о том, что никаких чар не существует, она – женщина и эльфийка, она умеет проделывать с людьми разные штуки… Не поддамся ни за что».
Приняв такое благое решение, он уверенно вошел в комнату и закрыл дверь.
– Боишься, что я убегу? – спросила она негромко.
– Боюсь. – Он не стал отпираться.
– Я не убегу.
Она села на кровать, снова принялась за свою шнуровку. Вспомнила о Талиессине, остановилась. Прикусила губу.
Эмери осторожно подсел рядом. Она повернула к нему голову.
– Ты уверен в том, что это был он? – спросила Уида. – Талиессин?
– Да, – сказал Эмери. – Я ведь встречался с ним во дворце. Точнее, видел его там, а он меня не видел.
– Подсматривал за ним?
– Было дело. – Эмери вздохнул. – Дядя Адобекк считал, что так будет лучше.
– Понятно.
Она с силой дернула шнуровку, шелковый шнур запутался и затянулся вокруг ее пальца.
– Чума! – сказала Уида, на мгновение становясь прежней.
Эмери потянулся к ней:
– Позволь, я распутаю. У меня хорошо получается.
– Большой опыт? – фыркнула она.
– Большой опыт в распутывании узлов, – уточнил Эмери. – Не смешивай меня с моим братом. Это он любитель и любимец женщин. А я просто хроменький музыкантик.
– Если ты заметил, – сказала Уида, безразлично позволяя ему заняться шнуровкой и своим плененным в шелковой петле пальцем, – мы, Эльсион Лакар, никогда не смешиваем тебя, хромой бедняжка, с Ренье, который тоже хромой, но не бедняжка, а почему-то любитель и любимец женщин.
– Да, – сказал Эмери, – я это заметил.
– Талиессин, – повторила Уида задумчиво. – Почему он назвался Гаем?
– Гайфье, – сказал Эмери. – Так звали его отца.
– Это кое-что объясняет, – согласилась Уида. – Хотя и не все. По-твоему, он не вернется?
Эмери пожал плечами.
– Талиессин всегда был для меня в своем роде загадкой, – признал он. – Если говорить честно, я никогда не воспринимал его всерьез. Мне он казался мальчиком. Не слишком умным. Не слишком счастливым. Чересчур независимый нрав при изобилии обязательств, ограничений и требований. С самого детства знать, что станешь королем, что обязан жениться на той женщине, которую для тебя найдут, и ни на какой другой… Наверное, тяжелая участь. Хотя желания пожалеть Талиессина у меня никогда не возникало. Мне вообще трудно представить себе, какой он.
– Теперь ты знаешь его получше, верно? – Уида наконец освободилась от завязок и потянула платье через голову. Скрываясь в обильных юбках, проговорила: – Можешь не отворачиваться, ты видел меня голой уже дважды, так что третий раз ничего не изменит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58