— Что-то в этом роде.
— Точно, Генри Сильва играл плохого парня, — продолжал Ла Брава. — Я запомнил его, потому что в тот год я еще видел его в вестерне, а потом снова смотрел этот фильм в Индепенденсе— «Высокий Т.», с Ричардо Буном и этим, как его, Рэндолфом Скоттом. Но я не припомню, кто играл в «Некрологе» хорошего парня.
— Об Артуре Годфри писали на первых страницах все газеты страны, — гнул свое Морис, — Мейер Лански удостоился двух колонок в «Нью-Йорк таймс», он мог купить и продать Годфри. В честь Артура Годфри назовут улицу. А что достанется Мейеру Лански? Помнится, один парень из ФБР говорил, что Мейер Лански мог бы стать председателем совета директоров «Дженерал моторс», если бы занялся законным бизнесом. — Поднимаясь из шезлонга, Морис подытожил: — Вот что я вам скажу: держу пари, Мейер Лански получил от жизни куда больше удовольствия, чем Альфред П. Слоун и другие парни из «Джи Эм».
Обращаясь к Джин, Ла Брава сказал:
— Нет, ваш план заключался не в том, чтобы убить Шепперда Струдвика, а в чем-то другом. Помнится, ему все время присылали вырезки из газеты с сообщением о его смерти, запугивали…
— Мейер Сучовлянский, родился в России, — сказал Морис. — Это его настоящее имя. — Кончиком пальца он задумчиво обводил линию горизонта на фотографии с видом Майами-бич.
— Никак не могу припомнить, кто же все-таки играл хорошего парня, — сокрушался Ла Брава.
— Может, там и не было хорошего парня, — ответила Джин.
— Он жил тут годами, в «Империал-Хаус», — сказал Морис. — Его жена, наверное, все еще живет там — Тельма, его вторая жена. Работала маникюрщицей в какой-то гостинице в Нью-Йорке. Познакомилась с Лански, они влюбились…
— Виктор Мейчер, — припомнил Ла Брава.
Джин, однако, слушала не его, а Мориса.
— Ты был знаком с Лански?
— Был ли я знаком с ним? — переспросил Морис, переходя к другой фотографии. — «Макфадден-Довиль»… здесь Лански тоже бывал. Там бывал весь свет. Знаешь, сколько мне приходилось платить за кабинку у пруда, чтобы принимать ставки у гостей прямо на месте? Хозяйка присылала ко мне своего парнишку, он делал ставки. Я платил сорок пять штук за сезон, за три месяца, не считая того, что с меня брала «Эс-энд-Джи» за телеграфную линию.
— Зато ты заработал, — вздохнула Джин.
— Все было тип-топ, пока Кефовер, сукин сын… Знаешь, кто эта красотка в купальнике? Соня Хени. Мы, бывало, звали ее Соня Хейни. А вот еще, Мейер Лански на собачьих бегах, он бывал там время от времени. А это — «Игорный дом»…
Ла Брава заглянул ему через плечо.
— Тут бывало битком набито любителей собачьих бегов, и бокса тоже. Один малый — кажется, из Филадельфии, — Джон Савино «Мороженое», он раньше торговал в парке пломбиром, лет двадцать назад купил это заведение. Не знаю, что там теперь стало с ним, все так переменилось.
— Но ты ведь не уедешь отсюда, — проговорила Джин Шоу. — Ни за что.
— С какой стати? Мне принадлежит эта гостиница — большая ее часть — и лучший пляж во всей Флориде.
— Мори, а если у меня обстоятельства, скажем так, более стесненные, чем я дала понять…
— Более стесненные?
— Если я окажусь совсем без средств, ты мог бы выкупить мою долю?
— Я же тебе сказал: насчет денег не беспокойся.
Ла Брава молча слушал, наблюдая, как Морис вновь усаживается в кресло.
— Мори, ты меня знаешь. — Джин выпрямилась, вид у нее был напряженный. — Я не желаю оказываться в зависимости от кого бы то ни было. У меня всегда были собственные средства.
— Весь наш район, начиная с Шестой улицы, входит в Национальный реестр исторических памятников, — заявил Морис— На покупателей это действует, Джини. Если мы не пустим сюда застройщиков, цена будет только расти.
— Ну а если мне нужны деньги…
— Если цены пойдут вниз, тогда другое дело.
Ла Брава прислушался. Сейчас Морис рассуждал отнюдь не как патриот здешних мест, твердо намеренный жить здесь до самой смерти.
— Пять лет назад «Кардозо» продали за семьсот тысяч, — продолжал Морис. — Сделали ремонт и теперь могут перепродать по двойной цене— во всяком случае, около того.
Джин откинулась на спинку дивана, сдаваясь.
— Сколько, по-твоему, стоит «Делла Роббиа»?
— Четыреста пятьдесят— пятьсот. Но запомни, — сказал ей Морис, — я хочу, чтобы ты даже и не думала о деньгах. Ты поняла?
Ла Брава слушал. Морис заговорил как человек, располагающий средствами, причем немалыми.
Он проводил ее до комнаты.
— Как насчет стаканчика на ночь? — предложила она. — Или чего другого?
Тоже реплика из фильма?
Было что-то такое в ее интонации, в едва уловимом движении глаз. Как разобраться, что в ней настоящее, а что — из кино?
И все же она застала его врасплох. Они сидели рядом на покрытой чехлом софе, держали в руках стаканы — просто чтобы занять руки, пока не придет время их отставить, — и вдруг она тихо, почти жалобно попросила:
— Скажи мне, что для старушки я еще очень даже ничего, и я буду любить тебя вечно.
Он ответил— автоматически, его так воспитали, что поддакивать даме стало условным рефлексом:
— Да ладно, чего там, ты же всего на два-три года меня старше.
Глядя ему прямо в глаза, она сказала:
— Джо, мне сорок шесть лет, и с этим не поспоришь.
Быстро подсчитав в уме, он прикинул, что в «Некрологе» она должна была играть еще несовершеннолетней— в этом черном платье сговаривалась с Генри Сильвой, чтобы совместными усилиями затравить своего надоевшего супруга.
Но он отбросил вычисления, сказав себе: «У нее нет возраста. Она — Джин Шоу». Он вгляделся в ее лицо, в небольшие округлые припухлости под карими глазами— они-то и привлекали его больше всего. Если она продолжает играть роль, что в этом плохого? Будем играть. Может, он и сам бы стал актером, если б не отправился в Белтсвилл, штат Мэриленд, где научился обращаться с оружием и принес присягу защищать жизнь президента и других важных шишек вроде Боба Хоупа, малыша Сэмми Дэвиса, Фиделя Кастро…
— Джин! — позвал он.
Глаза ее затуманились немного печальным светом.
— Ты впервые произнес мое имя. Пожалуйста, повтори!
— Джин!
— Да, Джо?
— Ты должна быть очень осторожна.
— В самом деле?
— У меня есть предчувствие, что тебе грозит опасность.
— Ты это серьезно? — усомнилась она.
Да, он говорил серьезно— во всяком случае, пытался, но и его слова стали звучать как реплики из кинофильма.
— Джин! — сказал он. — Пошли в постель.
— Меня так просто не получишь, Джо, — возразила она. — Меня надо попросить.
Все это казалось игрой.
Глава 13
«У меня есть предчувствие, что тебе грозит опасность», — весь следующий день он будто слышал эхо этих слов.
Он выбрал верную интонацию, не сгущая краски, и он действитльно полагал, что Джин находится в опасности, и все же эти слова звучали как-то странно, неестественно, поскольку люди, постоянно подвергающиеся риску, так не говорят, они не употребляют само слово «опасность».
Он вспомнил парня, сбывавшего фальшивые двадцатки, как тот поднялся в федеральном суде, встал, держась рукой за горло — а судья знай себе стучал молоточком, — и сказал:
— Господи Иисусе, Джо, я всю жизнь был в дерьме вот по это место, но мне и в голову не могло прийти, что ты, именно ты, утопишь меня с головой.
Патрульный из Майами, которого перевели на бумажную работу, подняв голову от печатной машинки, сказал:
— Надо бы мне вернуться обратно, заняться нашими засранцами, не то я со скуки начну порошок нюхать.
Неделю спустя тот же полицейский, все еще сидя за машинкой, вздыхал:
— Что, больше не проламывают черепушки, не выбивают из засранцев дерьмо? Кончились забавы или потеха еще продолжается?
В Дейде такой же патрульный, допивая из пластикого стаканчика «Пепси», рассказывал:
— У парня была пушка, он воткнул ее мне под ребра, прямо вот сюда. Нажимает на курок — щелк. Нажимает на курок— щелк. Нажимает на этот чертов курок, и тут я разворачиваюсь, и вот так ему локтем, со всей силы. Пушка стреляет— на этот раз без всяких «щелк», — парень, который стоял возле бара рядом со мной, подняв руки, брык с копыт. Мы припаяли ему покушение и убийство второй степени— все вместе. — Допив колу, полицейский спросил: — Ты замечал, если провести пластиковым стаканчиком по стеклу, выйдет похоже на сверчка? Послушай.
— Кто этот парень? — спросил Бак Торрес. — Старый знакомый? Привет из прошлого?
— Это-то мне и хотелось бы узнать, — пояснил Ла Брава. — Есть ли у него прошлое. Проверьте его по компьютеру, и мы все выясним. Я уверен: что-нибудь за ним числится.
Бак Торрес носил униформу столичного полицейского в те времена, когда Ла Браву направили в Майами, в отдел Секретной службы Соединенных Штатов. Ла Брава уже тогда фотографировал и на работе, и в часы досуга, а Торрес показывал ему жизнь города. Вместе они опрокинули не одну кружечку пива. Потом сержанта Гектора Торреса перевели на другую работу. Теперь он возглавлял отдел преступлений против личности в полиции Майами-бич, всегда являлся на работу в пиджаке и при галстуке и требовал того же от своих людей, ведь нельзя же общаться с родственниками жертвы, будучи в рубашке с закатанными рукавами.
Они вышли из отдела расследований— одноэтажного флигеля без окон на углу Первой и Меридиан— и перешли на другую сторону, к штабу полиции Майами-бич — кирпичному зданию, украшенному флагом и выглядевшему вполне официально. Набрав на клавиатуре компьютера Национального информационного криминального банка имя «Ричард Ноблес», они получили пустую страницу.
— Значит, он чист, — решил Торрес.
— Нет, — возразил Ла Брава. — Это хитрый сукин сын, которому нравится причинять людям боль. — Вот он и заговорил снова как полицейский.
— Но пока он ничего не сделал.
— Думаю, его прикрыли, позволили начать с чистого листа. Он доносчик, давал показания в федеральном суде. Нормальный человек на такое не пойдет, разве что его крепко схватят за яйца. Наведи-ка в свободную минутку справки в Джексонвилле.
— Ты хочешь, чтобы я присмотрел за этим парнем? Чего ты вообще от меня хочешь?
— Ничего. Сам справлюсь.
— Постой, — сказал Торрес. — Ты хочешь, чтобы я заступился за тебя, когда тебя поймают на том, что ты изображал из себя офицера полиции?
— Может, я поймаю этого парня. «Болтаться без определенной цели» все еще считается правонарушением? Это на случай, если он меня заметит и начнет нервничать. Понимаешь, я вот что хочу сделать: попробую держаться на шаг впереди него, чтобы, когда это случится, не быть захваченным врасплох.
— Случится что?
— Пока не знаю, но мой опыт мне подсказывает: что-то должно произойти.
— Твой опыт, подумать только! Ты ведь охранял миссис Трумэн.
— Верно, и с ней ничего дурного не произошло, не так ли?
— Ты это всерьез?
— Всерьез.
— Тогда расскажи мне поподробнее о своем хитром засранце, — посоветовал Торрес.
Пако Боза уверял, что кресло-каталка гораздо лучше велосипеда. Мало того, что катишься на колесах, так еще и руки тренируешь, накачиваешь бицепсы, девчонкам это нравится. И потом, с некоторыми людьми гораздо лучше общаться, сидя в кресле-каталке, нежели стоя. Они уважают тебя, когда ты сидишь в инвалидном кресле, некоторые даже как-то пугаются, отводят взгляд. Пако был в восторге от кресла, украденного у «Истерн Эрлайнз».
Однако оно не пошло на пользу его рукам и плечам. Руки его превратились в тощие плети, и, выбравшись из кресла, он с трудом протащил его пару шагов от тротуара до входа в гостиницу. Он попросил разрешения оставить кресло в отеле, под присмотром, а сам на денек-другой собирался в Хайалиа.
— Услуга за услугу, — сказал Пако, лукаво ухмыляясь. — О'кей?
Ла Брава понял, о чем речь, и улыбнулся в ответ:
— Ты его видел, да?
— Знаешь, его ни с кем не спутаешь. Вдвое больше любого мужика, и эти волосы…
— Зайдем вовнутрь, — предложил Ла Брава. Он подхватил кресло, и Пако проследовал за ним через вестибюль. Ла Брава зашел за стойку портье, пристроил там кресло и пообещал Пако, что его имущество будет в полной сохранности. Затем он взял с полки большой конверт и протянул его Пако.
— А, мои фотки.
— Теперь я знаю, почему ты влюбился в Лану.
— Эту телку я тоже ищу. — Пако вытащил из конверта три фотографии размером одиннадцать на четырнадцать и вновь расплылся в улыбке. — Ты глянь, как выставляется!
— Где ты видел этого парня?
— На Коллинс-авеню, на Вашингтон-авеню. То и дело на него натыкаюсь.
— Он любитель тусоваться, — прокомментировал Ла Брава. — Серебряный мальчик.
— Че-че? О, вот эта мне нравится. Я тут красавчиком вышел, да? Тебе нравится?
— Моя любимая. Ты говорил с кем-нибудь из «Игорного дома»?
— Ага. Может, он туда заходил, они не помнят. Но там он не живет. Ищи другое место. Тот парень, с которым я говорил, советовал проверить «Парамаунт» на Коллинс.
— Кто?
— В смысле парень? Гилли, который из ПуэртоРико. Зашуганный такой, но он в полном порядке, ему можно верить.
— Я его знаю. Так ты проверил?
— Я смотался туда, но его не видел.
— «Парамаунт» — это где?
— Около Двадцатой улицы. Я видел его на Вашингтон и на Коллинс-авеню. Два дня назад. Нет, три — время-то как летит!
— У тебя все в порядке?
— Ясное дело. Шутишь, что ли? Эта фотка Лане понравится, где она выставилась. Я так понял, она направилась в Хайалиа повидаться с матерью. Не знаю, где сейчас живет ее мать, придется поискать. Ох, вечно с ними хлопот полон рот.
— Женщины всегда норовят нас провести, — согласился Ла Брава.
— Че? — переспросил Пако.
— Так говорил один киногерой.
— Неужто?
— Послушай— а этот парень, что он делал?
— Ничего. Шел себе по улице. Зайдет в магазин, выйдет из магазина. В другой магазин зайдет, потом выйдет.
— Ты имеешь в виду аптеки?
— Не, обычные магазины. Бакалея там. Или зайдет в отель, потом выйдет.
— Он покупал что-нибудь с рук?
— Насчет этого я не в курсе. Гилли принял его за копа, но ты же знаешь Гилли: он и того парня, который разъезжает на черном «Понтиаке Транс Ам» принял за копа. Да черт с ним, Гилли любого чужака примет за копа.
— Тот парень — кубинец?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Кажется, я его видел. У него черный «понтиак», да?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34