villeroy boch магазины в москве 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Третьего дня, вернее как раз ночи, разбился транспорт, доставлявший новую партию рабочих на горнообогатительный комбинат. По не выясненным пока причинам «вертушка» отклонилась от маршрута, зацепилась при развороте несущим винтом за одну из вершин Кардиограммы – горной гряды, лежащей вдоль северной границы Зоны Отчуждения, и рухнула на скалы. В минуту трагедии на борту находилось тридцать семь парней – тридцать четыре пассажира плюс три члена экипажа. Никто не выжил. Как цинично, но метко выразился старина Колб: «Гикнулись ребятки всмятку».
Разумеется, как только весть об этом печальном происшествии дошла до штаб-квартиры Корпорации, оттуда немедленно поступила команда «стоп» на все без исключения рискованные воздушные перемещения. Причем под «рискованными» предлагалось понимать полеты, как в темное время суток, так и в иных условиях плохой видимости, наподобие грозы или тумана.
Команду эту – нервную по форме, но верную по сути – пока еще никто не отменял.
Воленхейм, осмыслив невеселые расклады и вынужденно признав, что на ночь глядя ремонтников на Колею никак не выманишь, с силой шмякнул о панель без того на ладан дышащую трубку. Потом поднял ее, осмотрел, жива ли. И еще раз шмякнул. После чего вознес молитвенно руки и заорал дурным голосом. Так заорал, будто на гвоздь уселся. Размером не менее «сотки».
Впрочем, как тут не заорать – из-за какой-то там недоделанной пендюльки ломалось утвержденное серьезными людьми расписание доставки очередной партии раймондия к грузовому доку космопорта. А это такой облом. Такая, мать его, непруха!
И что самое обидное – на оставшемся участке, приходящемся большей частью на Долину Молчания, где Колея дает самые путаные кругали, нагнать потерянное время представлялось нереальным. Даже если управиться с ремонтом к завтрашнему полудню, все одно – нереально. Так что, как ни крути, расписание действительно летело к чертям собачьим. А соответственно делали ручкой и положенные премиальные. Кровные хрусты-хрустики. Пойди потом докажи безмозглым куколкам из отдела логистики, что не по своей вине в сроки не уложились. Запаришься рапорта писать. Ага. И докладные с объяснительными.
Когда донельзя расстроенный Воленхейм, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся нервишки, задымил в рукав веселой травкой, Влад как раз и предложил сотворить одну из тех штуковин, что у поднаторевших бойцов Экспедиционного корпуса именуются «фокусами дядюшки Афигли».
Осторожно, кстати, предложил, ни на чем не настаивая. Первый рейс есть первый рейс. Пока еще не знал и знать не мог, принято ли в подобных случаях взбивать молоко в сметану у этих непуганых клоунов с пластмассовыми кокардами, пусть и наряженных на охрану и даже кое-чем вооруженных, но все же (по повадкам, подходу и тем тонким делам, которые словами не передать) безнадежно штатских.
Не знал он этого и своим писанием чужую казарму загружать не собирался. К тому же ни на миг не забывал, что числится в расчете вторым номером, что его кресло за пультом правое, а не левое. Прекрасно помнил. А уж для кого, для кого, но для него давно не секрет: то, что для «первого» во-первых, то для «второго» должно быть…
Не-а, не во-вторых.
Где-то так в-десятых.
И дело тут не в желании или отсутствии такового брать на себя ответственность. Дело в субординации, на которой все в этом мире и держится. «Взявшийся грести, рулить не должен» – вот те железобетонные слова, которые во время прохождения курса в Центре боевой подготовки имени командора Брамса вбил в его стриженную под ноль голову главный сержант Джон Моррис. В голову через задницу, между прочим, вбил. А это значит – раз и навеки. И даже сейчас, пребывая в глубоком запасе, не хотел он, Владислав де Арнарди (личный пожизненный позывной – «Кугуар»), отступать от одного из тех немногих принципов, следование которым не раз спасало ему жизнь. Да и не только ему.
Словом, посчитал своим долгом предложить возможный выход, а принятие решения, как оно и полагается, оставил за старшим.
Только медноголовый тугодум про такие дела слыхом не слыхивал. Откуда? Тяжелее ключа «на восемь» ничего в руках отродясь не держал. И ни аза не понял.
Пришлось растолковать подробно, что к чему.
А речь, вообще-то, шла о том, чтобы, презрев «красные» указания инструкций и жесткие запреты «промыслов», исключить не дрогнувшей рукой навернувшийся датчик из схемы. Удалить из цепи эту чертову штуку, выдающую ложный сигнал.
Начальничек, конечно, заартачился. Выдохнул долгой струей дым в решетку кондиционера и заявил, что пломбы срывать не даст. Ни за что. Не положено-де. И понес какую-то чушь про то, что не всегда возможно наложить на наложенное и положить на положенное.
Влад переждал мутную волну, а тогда уже – с чувством-толком-расстановкой – объяснил непутевому, что предлагается вовсе не аппаратное вмешательство, а напротив – программное. То самое, которое позволит по прибытии на место легко и непринужденно вернуть аппарат в исходное (то есть, получается, в данном конкретном случае – неисправное) состояние.
Выслушать Воленхейм его выслушал, но в принципиальную возможность подобного колдовства не поверил. Заметил, что легче президенту Корпорации Максу Стокману в рай попасть, чем простому смертному в узкоспециализированную, а потому намертво зашитую, операционную систему. Дескать, контроллер бэушного трактора – это тебе, служивый, не навороченный нейрокомпьютер НП-лайнера. Искусственные сгустки хитро переплетенных нейронов сами легко на контакт идут. Те еще балаболы. А вот с железными контроллерами такие шутки не проходят. Остынь.
Тогда Влад признался, что знает дырку.
Мамой не клялся, зуб на кон не ставил, руку на отсечение не давал, а просто сказал, что так, мол, и так – войти сумею. Но сказал весомо.
Воленхейм, нервно пожевав заусенцы и взвесив все «про» и «контра», сдался. Хмыкнул, раздавил косяк о матовый плафон подсветки и дал добро. Но, правда, сразу предупредил: если что, то он ни при чем. Дескать, если спецы за одно место потом прихватят, то он про «кряк» знать ничего не знал и ведать про него не ведал. И приказа официально на это дело отдавать не будет. Ни устного, ни тем более письменного. Никакого. И, с важным видом помолчав, добавил зачем-то, что у него семья.
В глубине души офонарел, конечно, Влад от такого дешевого подхода, от неприкрытой гнили такой, но вслух согласился стрелки на себя перевести, если вдруг прижмут. Ему не привыкать. Проходил такие темы.
Дальше уже без лишнего трепа расстегнул верхние пуговки казенного комбинезона и вытащил из-за пазухи заветный жетон – личный знак, который по всем приказам полагается сдавать при выходе на дембель. Разумеется, не сдал. Еще чего. Перетопчутся. Введенный три года назад «медальон смерти» вернул «погонщикам» от греха подальше, а с жетоном обошелся, как это оно и принято у правильных мужчин: поставил в кадровом департаменте штаба Дивизии ящик того, чего надо, на стол тому, кому надо, огреб по полной выговор за мнимую потерю и оставил цацку себе на память.
На аверсе пластинки из крутейшего аргоната красовался его учетный военный номер и ниже – шифр генетической регенерационной карты. Это так и должно быть. У всех бойцов Экспедиционного корпуса точно так же. А вот на реверсе Влад когда-то собственноручно нацарапал ремонтным лазером в режиме форсажа семнадцать волшебных цифр и букв – универсальный код доступа к реестрам всех операционных систем, выходящих из недр корпорации «Пластичные Вычислительные Технологии». Причем вывел он эти символы мало кому известной – даже, пожалуй, и самим оставшимся в живых после Известного Инцидента даппайцам – древнедаппайской клинописью. Именно таким вот экзотическим образом зашифровал секретный код на тот подлый случай, который, как известно, «всякий».
Можно было бы, конечно, и проще поступить – в «сопелку» скинуть. Но где гарантия, что не позабудешь затереть перед очередной плановой диагностикой? Нет гарантии. Ну а позабудешь – выявят на раз. За жабры тебя тогда и на кукан. В строгом соответствии с Актом о копирайте Цифрового тысячелетия. И тогда уже ни Фонд электронного рубежа, ни Комитет по гуманизации, никакие другие правозащитные организации не помогут избежать Коррекции.
Честно говоря, Влад и без использования оперативной памяти вживленного микропроцессора прекрасно помнил все эти символы наизусть. Ночью разбуди – отчеканил бы. Но если предоставлялась возможность, всегда сверялся со шпаргалкой. Обязательно. Ведь тут все донельзя строго и круче просто некуда: достаточно допустить одну-единственную ошибку, сразу же случится глухая блокировка аппарата. Падай потом в ножки дельфиномордым мальчикам из Агентства информационной защиты, винись перед чугунными лбами из службы безопасности ПВТ, объясняй разъяренным начальникам, какого черта пытался код подобрать. Не дай-то бог – дерьма не оберешься.
Так что, принимаясь за столь тонкое дело, лучше (если только, конечно, петух бойцовский в задницу не клюет и прямой наводкой по тебе не лупят) семьдесят семь раз отмерить, а только потом…
Еще раз отмерить.
И только потом забабахать.
Когда Влад, внутренне подобравшись, стал через обычную командную строку скармливать аппарату пригретую на груди комбинацию, заинтригованный Воленхейм не удержался от вопроса. Вытягивая шею и безуспешно пытаясь заглянуть через намеренно приподнятое плечо борт-оператора, полюбопытствовал наивно, откуда это у бывшего «кирпича» секретный код. Ничего ему Влад не ответил. Рыбные места выдавать глупо, а в хорошо известном смысле еще и подло. Промолчал. А на повторный вопрос (Воленхейм настырничал) плечами пожал. Мол, откуда-откуда? Откуда надо.
А вообще-то, оттуда же, откуда вот этот безобразный шрам на правой щеке, умение спать на бегу и привычка пропускать мимо ушей тупые вопросы тупых тупиц.
С войны, конечно.
Как только черный ход в операционную систему «Курс Один В Один» отворился, сама собой распаковалась скрытая от рядовых трактористов утилита редактирования системного реестра. Влад сразу, чтоб лишний раз потом не париться, скопировал для будущей реставрации текущие значения разделов и уже со спокойной душой минуты две шаманил – обрубал на правах администратора в мудреном «дереве» лишние «ветки». А когда все необходимые ключи обнулил, перезагрузил контроллер и «поднял» мнемосхему. Прошелся пальцем по лабиринту разноцветных линий и, отыскав нужное место, обнаружил, что все получилось, и получилось как нельзя лучше: неисправный датчик на схеме отсутствовал. Не читался. Будто и не существовал никогда в природе.
Порадовавшись тому, что не подвела солдатская смекалка, Влад задорно подмигнул сисястой «Мисс июль 2231», которая по-прежнему призывно улыбалась с кожуха блока управления системой жизнеобеспечения, и тут же (не забыв, конечно, без тени какой-либо иронии испросить разрешение) стал запускать турбогенератор в пошаговом режиме. Вбивал команды в аппарат и по армейской привычке, от которой теперь только могила излечит, озвучивал поступающие на экран донесения. Что вылетало, то вслух и выдавал, ничего не придумывая. И понеслись фразы, делящие секунды на мгновения:
– Есть вращение ротора компрессора!..
– Есть давление окислителя!..
– Есть продувка магистралей компонентов!..
Обдолбаный Воленхейм смотрел на него как на сумасшедшего, только что пальцем у виска не крутил. И хихикал в открытую. Мол, ты чего, в самом деле, служивый? Пилота стартующего НП-лайнера из себя корчишь?.. Это, что ли? Да?.. Нет?.. Если нет, то к чему изгаляешься?
Но Влад, ничуть не смущаясь, упрямо продолжал бубнить под нос:
– Есть срабатывание клапанов управления впрыском!..
– Есть подача компонентов в камеру сгорания!..
– Есть воспламенение!..
– Есть вращение турбины!..
И, когда загорелся вожделенный «изумрудный глаз», последнее:
– Есть выход на режим малой тяги!
Зарегистрировав удачный запуск, Влад подождал с минуту и вывел двигатель на номинальную мощность. Только после этого доложил, что параметры в норме. И на этот раз – что вполне естественно – никакую запись в журнале делать не стал.
Воленхейм хмыкнул, поаплодировал с дурашливой наигранностью, но команду проверить ход все же отдал. А куда ему было деваться?
Во исполнение приказа – слушаюсь, сэр! – Влад запустил давным-давно выработавший ресурс, но вполне еще борзый дизель, перешел на ручной режим, проверил параметры сцепки и, убедившись, что телеметрия в порядке, подал головной вездеход вперед. Машина прочихалась, вздрогнула и пошла. Ровно и мощно. Колея вновь стала плавно уходить под траки гусениц, а картинка, выведенная на экран с допотопной (да к тому же изрядно запылившейся) камеры заднего вида, хотя и нечетко, но показала, что тягач послушно потянулся следом. Влад поманеврировал: взял мягко влево, потом – круто вправо. Тягач аккуратно повторил движения. Хорошо шел. Плотно. На строго заданной дистанции. Шел, будто слоненок за слонихой.
К слову сказать, Влад тогда на самом деле ярко представил себе это зрелище: бредет по саванне такая вальяжная слониха, а за ней трусит, ухватившись хоботом за мамашин хвост, слоненок.
Напоминало.
Правда, их «слоненок» размерами своими превосходил «слониху», пожалуй, раза в три. И еще к тому же контейнер на себе тянул. Хотя груза в контейнере нынче было с гулькин нос, но и без груза – махина махиной.
Через полтора километра ровного хода Влад проверил на подвернувшемся холме, насколько плавно состав набирает скорость в гору, потом опробовал резкое торможение при спуске. Никаких замечаний не возникло. Все было пучком. И даже лучше. Сам собой напрашивался перевод системы управления движением на автоматический режим. Но вот тут-то как раз Влад и решил, что после случившейся бодяги, пожалуй, не стоит этого делать. Не то чтобы сильно переживал за адекватность взломанного аппарата, но предпочел не рисковать. Перестраховался.
Воленхейм не стал возражать, только сам управлять составом в ручном режиме отказался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59


А-П

П-Я