И теперь, на смену этому абстрактному символу, называемому разными словами на протяжении всей христианской истории человечества, приходит новый Бог. Люди пытались сделать Бога из добра. Но у них ничего не вышло. Потому что зла в мире было больше. Люди пытались сделать Бога из любви. Но святые отцы всех церквей на свете костьми легли, но близко не подпустили любовь к канонизации. Все это время Бог оставался чем-то заумным, сложным, запутанным. Но он обретал свои черты. Становился добрым, злым, жестоким, равнодушным, жалостливым. И теперь, в новом тысячелетии, в новом веке он все-таки нашел свое материальное воплощение. Смотрите все!
Орлов поднял руку вверх, в сжатом кулаке болталась зеленая бумажка с портретом Линкольна.
— Доллар! Деньги! Бог-Символ новой эпохи. Жестокий, добрый, злой, равнодушный, милостивый. Бог-Символ. Единственный и всесильный в этом мире. Он проник повсюду. Он правит миром. Старыми церквями, которые рассыпаются в пыль без финансовой подпитки. Новыми политиками, готовыми на все ради шелеста его бумажных крыл. Чиновниками. Демократами. Коммунистами. Проститутками. Бог-Деньги олицетворяет добро и любовь. Бог-Деньги олицетворяет собой ненависть и войну. Все подчинено ему, и он подчинен всем! В каждом доме, в каждой квартире есть его иконы, множество икон. Разных достоинств и номиналов. Курсы валют — это его знаки. Биржевые котировки — его шифр.
Вот какая эра грядет. Эра денег. Где все продается, все покупается.
Не продается только братство и узы крови. А поэтому вы и есть то, во что можно и нужно верить. Вы, ваше братство — это тот Бог, который будет противопоставлен новому Богу Денег. Я хочу, чтобы вы помнили об этом. Всегда и везде. За вами стоит другое божество. Гордое, смелое, справедливое. Многоликое — как эта аудитория. Имя ему — То, Что Не Продается! — Костя замолчал.
Горло перехватило окончательно. Казалось, что связки одеревенели, сжались и навсегда потеряли свою эластичность. Орлов попытался сглотнуть, но было нечем. Он опустил руку со сжатым долларом и только тут сообразил, что время, отведенное для лекции, давно кончилось. Оттрезвонил звонок, но зал все так же сидел на месте.
Константин с удивлением посмотрел в аудиторию. Ноги ослабли.
На него смотрело огромное существо с множеством лиц. Единое, но многоликое.
Это длилось каких-то несколько секунд.
Потом Костя вдруг понял, что не дышит. Легкие отчаянно сокращались, но перехваченное спазмом горло не пропускало ни капли воздуха.
Константин закашлялся, захрипел и повалился на стул. Бумаги слетели со стола белыми птицами. Свет сделался тусклым. Его подхватило множество рук. Кто-то расстегнул ворот. Кто-то поднес к губам стакан с водой. Его шлепали по щекам. Через гул в ушах донеслось: «Доктора!»
Но спазм отпустил, и обжигающий, словно в самый-самый первый раз, воздух яростно ворвался в грудь Орлова.

Часть 2
Глава 31
Избранные тексты очень известной женщины:
«Если считать Россию государством, то я ненавижу ее, не имею к ней никакого отношения и являюсь классическим государственным изменником. Если же считать Россию страной — то это другое дело. В этом случае Россия не включает в себя Чечню, а включает в себя только традиционные области, которые всегда были наши, которые мы ни у кою не украли. Эта Россия глубоко несчастна. Она инвалид, она ноет, она обиженный и больной ребенок. Ее некому пожалеть, потому что она сирота. Я отношусь к России как к инвалиду».
— Иванов, ты телевизор смотришь? — грустно поинтересовался Лукин. Он сидел в своем кабинете, закинув ноги на стол, и крутил в руках сигарету.
— Никак нет, Антон Михайлович, — ответил Сергей. — И без него тошно делается.
Информация о том, что Лукин требует его к себе, нашла Иванова, как только он вошел в двери управления. Сегодняшний день вообще не должен был проходить бурно. Сергей только вчера расплевался с отчетом по делу о псковском губернаторе, который дотировал водку из бюджета области. Спиртное в городе Пскове было омерзительное, но зато самое дешевое в мире. Что повышало губернаторский рейтинг среди горьких алкоголиков и пополняло некоторые анонимные счета в разных банках. Теперь губернатор, в срочном порядке, сложил с себя полномочия, а его место занял полномочный комиссар из ОЗГИ.
Зрелище убитых метиловым спиртом псковских мужичков производило настолько жуткое впечатление, что Сергей планировал попросить у начальства парочку дней передышки,
— Понимаю, — пробормотал Лукин. — Ты присядь. Посмотри.
Он взял со стола пульт и прибавил звук у «панасоника», стоящего в углу. Телевизор работал так тихо, что Сергей, когда вошел, даже не заметил его.
Из динамика послышались стоны, крики и характерные влажные звуки.
— Не понял… — удивленно сказал Сергей, поворачиваясь к экрану.
Снимали скрытой камерой. Черно-белый туман. В нем поднималась и опускалась чья-то толстая задница. Длинные белые ноги, вскинутые к потолку. И тонкие руки, страстно вцепившиеся в волосатую спину. Мужчина был толст и лысоват. Он напряженно крякал при каждом движении, мотал головой и мычал. Судя по всему, он получал от процесса максимум удовольствия. О его партнерше сказать что-либо было трудно, кроме стройных ног, тонких, изящных ручек и светлых волос, разметавшихся по скомканной подушке.
— Вам недостает изящества в пятой позиции, — пробормотал Иванов, вспомнив старый-старый фильм про Казанову. — Это что? Немцы?
— Куда там? — Лукин бросил раскрошенную сигарету на стол. — Наши отечественные производители. Ты куришь?
— Да. Но не пью.
— Везет же. — Антон Михайлович достал из пачки еще одну сигарету и принялся крутить ее в руках. — А я вот бросил. Теперь страдаю.
— Здоровье?
— Ага. Ноги. Раньше, не поверишь, марафонскую дистанцию пробегал. В Крыму как-то раз решил проверить. Сорок два километра бегом! Ночью.
— Зачем?
— К жене бегал, — вздохнул Лукин. — Из части. И курил при этом. А сейчас на пятый этаж с тремя остановками поднимаюсь. Смола в сосудах. Врачи сказали — или курить, или ходить. И пилку показали.
— Какую пилку?
— Ту самую, которой они мне ноги отрежут, когда сосуды закупорятся окончательно и гангрена начнется. Ты знаешь, что такое гангрена?
— Только понаслышке.
— А они мне показали… На видео. — Антон Михайлович поломал сигарету и вытащил еще одну. — Во, смотри, сейчас интересный момент будет.
Сергей посмотрел в телевизор. Активный толстячок поставил девушку на четвереньки и пристроился сзади. Некоторое время он возился, а потом вдруг хлопнул партнершу по попе и заулюлюкал, размахивая над головой простынкой.
— Ковбой, блин, — фыркнул Лукин.
Сергей присмотрелся к девушке. То, что это проститутка, было ясно сразу. Подруга отрабатывала обязательную программу, что называется, без души. Сжималась-разжималась, толкалась, подпрыгивала. Процесс не доставлял ей удовольствия, но работа есть работа. Девушка была худенькая, даже слишком, имела длинные осветленные волосы и… Что-то еще царапало в ее облике, Сергей не мог сразу понять что.
— А вообще это что?
— Это, понимаешь ли, то, с чем тебе предстоит разобраться, — грустно ответил Антон Михайлович.
— Мне?
— Ага. — Лукин кивнул. — Ты смотри, смотри. Самое интересное еще не началось.
— Да я вообще-то как-то по этому жанру не очень. Откуда это все?
— Не поверишь. — Лукин вытащил очередную сигарету. Понюхал ее. Вздохнул. — Ты никогда пластыри никотиновые не пробовал?
— Какие пластыри?
— Которые в организм никотин поставляют. Чтобы, значит, ломки не было.
— Нет, не пробовал. А что, помогает?
— Если бы… Ты смотри, смотри. Тут самое интересное всегда под конец получается.
Мужичок явно разошелся по полной. Он долго валял проститутку по кровати, делал «заходы» то с одной, то с другой стороны и наконец, буквально поскуливая от подступившего удовольствия, излился ей на лицо.
— И чего? — спросил Иванов.
— Смотри. — Лукин подобрался.
Девушка отлучилась в ванную умываться. А толстячок принялся одеваться. В форму!
— Твою мать… воскликнул Сергей. — Что это?
— Догадайся.
— Прокурор, — прошептал Иванов.
— Он самый! — Лукин остановил видик. Теперь в экран смотрело чуток оплывшее, но крайне довольное лицо генерального. — Ну, как?
Иванов засмеялся:
— Как он так влетел? Это ж надо было постараться, чтобы так попасть. Красиво! А кто снимал?
— Это далеко не самое важное в этой истории, — сообщил Антон Михайлович. — Хотя, конечно, тоже небезынтересно. Вот еще посмотри. Что тебя царапает?
Лукин пустил пленку дальше.
Одевающийся прокурор. Вернувшаяся из ванной девица.
Что-то все-таки было в ее фигуре, в лице…
— Блин! Она… — Иванов присмотрелся. — Она же несовершеннолетняя!
— Именно! — Лукин бухнул пульт управления видиком об стол. От удара видеомагнитофон включился, прокурор на экране потрепал девушку по щеке, ущипнул за попку, поправил галстук. Его партнерша, уже не обращая на него внимания, начала одеваться. Трусики, чулочки, клетчатая юбочка. В одежде она еще больше напоминала школьницу. — Именно что несовершеннолетняя.
— Бред. Это же проститутка! Сразу видно. Так не трахаются… — Тут Сергея осенило. — Стоп! А кто она такая, уже известно?
— Известно. Вот тут дело. — Лукин толкнул толстую папку в сторону Иванова. — Все написано. Мне это скинули сверху. Я отдаю тебе. Разберись, что тут не так.
— А откуда пленка? И вообще, кто разрабатывал прокурора?
— В том-то и дело. — Антон Михайлович вытащил еще одну папку. — Мы разрабатывали. Группа Яловегина им занималась. Все признаки подкупа на лицо. Счета за рубежом. Собственность на третьих лиц. Все признаки. Причем глупо, напрямую, не скрываясь. Ерунда какая-то. И нет преступного состава.
— То есть как?
— Да так. Состава нет. Подкуп есть, а за что? Прокурор под колпаком, и плотно. Все его действия проверяются, и неоднократно. Нет ничего преступного. И тогда либо подкуп, авансом, либо мы чего-то не уловили.
— А кто дает взятку?
— Хороший вопрос. — Лукин поднял палец вверх. — Очень, я бы сказал, правильный вопрос. И это еще одна странность. Сам факт подкупа почти не маскируется. Но откуда? Все эти денежные переводы, все сделки купли-продажи, все зашифровано настолько…
— Я не представляю, как это можно сделать.
— Думаешь, я представляю? Деньги словно бы из ниоткуда взялись! И за что?!
— Так давайте напустим на него налоговую.
— Всему свое время. Будет и налоговая, но отпускать такую толстозадую рыбу не хочется просто так.
— А почему дело передают мне? — Иванов посмотрел на новую папку с размашистой подписью Яловегина.
— Олег будет заниматься другой темой. Он сам попросил, чтобы генерального передали кому-то. Они там в тупик зашли.
Сергей вспомнил Олега Яловегина, парня цепкого, честного и въедливого. Такой способен найти выход из любого тупика. Что-то не вязалось в логике руководства.
— А девушка? — поинтересовался Иванов.
— А девушка — это еще один момент, Ее брат вляпался, когда в мэра Москвы торты пулял.
Сергей припомнил недавний скандал. Когда на открытии самой большой в Евразии синагоги, на которой присутствовал московский градоначальник, объявились какие-то хулиганы, забросавшие весь торжественный «президиум» пирожками с некошерной свининой. Мишенями были ребята в ермолках, но и мэру выпала своя «доля счастья». Какой-то орел запулил в него тортом. В рамках борьбы с глобализацией.
— Ну и что?
— А то, что парню светит много. В том числе за разжигание межнациональной розни и антисемитские высказывания.
— Он что, еще и разговаривал?
— А как же. Ты просто не весь репортаж смотрел. Парнишка тортом нокаутировал главу и дорвался до микрофона.
— Вот торт я видел, — кивнул Сергей. — А про микрофон…
— Еще бы! — Лукин усмехнулся. — Если бы его речь пускать в эфире, то кроме слова «евреи» все остальное пришлось бы закрывать пищалкой. Очень богатый слог, но абсолютно нецензурный. Поэтому в эфир пошли только торты и свинина. А дальше адвокаты раздули скандал. И исполнителю главной роли грозит теперь довольно много. К тому же мэр сильно обиделся.
— А девушка?
— Его сестра! Понимаешь? Несовершеннолетняя дура. Видимо. Порнозвезда, елки-метелки. Теперь наш герой-любовник должен пареньку срок скостить.
— А как она так высоко забралась?
— Вопрос на все сто. — Лукин поаплодировал Сергею. — Никто не знает. И вообще, откуда у наших телевизионщиков такая пленка, тоже никто не знает. Тайна журналистского расследования.
— Чего? У телевизионщиков?
— У них, родимых.
— Так это, — Сергей ткнул в сторону экрана, — от них пришло?!
— Да. Только, сам понимаешь, это полная версия, что называется, все, что не вырезано моральной цензурой. Кстати, в Интернете уже лежит.
— А там-то откуда?
— Официально «украдено хакерами с сервера нашей телекомпании». И еще много траляля про пиратство в России. Хотя, как ты сам понимаешь, эту порнуху сами репортеры туда и выложили. В частном, так сказать, порядке. Ты, я смотрю, действительно телевизор не смотришь.
— Не смотрю.
— Что, даже «Журналистское расследование с Павлом Сорокиным» не смотришь?
— Когда б мне смотреть? — удивился Иванов. — Я только-только из Пскова. Там такое делается, что уши волосами обрастают и потом дыбом становятся,
— Это понятно… — вздохнул Лукин и вытащил из-под стола пачку кассет. — Вот, посмотришь. Это записи передач.
— Все это?!
— Все, — передразнил его Антон Михайлович, — Если бы все… Это только существенное. Скандалы вроде «Директор молокозавода подмешивал сперму в детское питание, или Что едят московские дети» я не стал сюда выкладывать.
— Чего подмешивает? — напрягся Иванов.
— Что может, то и подмешивает. — Лукин посмотрел на застывшее лицо Сергея и махнул рукой. — Да лажа это! Лажа, не вставай в стойку. И директор ни при чем и дети наши нормально кушают. Утка типовая, стандартная. Но есть кое-что, и это тебе знать надо. Так что посмотри.
— А сюжет с прокурором тоже его рук дело?
— Его. И интервью с «потерпевшей» тоже. И как ее прокурор склонял. Как она страдала, а он вынуждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47