фарфоровый унитаз цена
Б.: «…После избрания меня на должность первого секретаря ЦК КП Узбекистана Владимир Иванович в числе первых связался со мной по телефону правительственной связи и тепло поздравил. При этом заверил, что будет оказывать всяческую помощь в решении стоящих перед трудящимися республики задач. Мне было лестно слышать добрые слова от такого уважаемого человека… Осенью 1985 г. Владимир Иванович прибыл в республику для встреч с избирателями. После поездки в Ферганскую область, вернувшись в Ташкент, он зашёл ко мне в ЦК и рассказал о встречах, наказах избирателей. В беседе я воспользовался случаем и попросил Теребилова увеличить штаты судебных работников Узбекистана и прислать нам грамотных и квалифицированных специалистов. В ответ Владимир Иванович мне сказал, что данный вопрос разрешить практически невозможно. Мы договорились встретиться за ужином в гостинице ЦК. Ужинали в уютном кабинете, были вдвоём. Кушали плов, пили сухое вино, говорили о делах республики. Я ещё раз поставил вопрос об укреплении судебной системы республики…
Утром у себя в кабинете положил в дипломат чёрного цвета красочные альбомы и буклеты об Узбекистане и деньги – 20 000 руб. в конверте. Приехал к Владимиру Ивановичу в номер. Поставил на пол дипломат с деньгами и книгами, сказал, что подарок от меня. При этом сообщил, что там двадцать тысяч денег и книги. Он поблагодарил меня, взял дипломат и отнёс его в спальню. Я попрощался и ушёл. Спустя некоторое время Теребилов мне позвонил и сообщил, что смог разрешить вопросы о расширении штатов судебных работников республики. Действительно, в 1986 г. Верховным судом СССР Верховному суду Узбекистана было выделено 24 или 26 дополнительных единиц судебных работников…
Вторую взятку Теребилову я дал в 1986 г. Мы встретились с ним у меня в рабочем кабинете. Разговаривали о встречах с избирателями. Я попросил Владимира Ивановича подождать минутку. В комнате отдыха в сейфе взял два конверта по 10 000 руб. в каждом. Давать меньше, чем первый раз неудобно. Передал Теребилову обе пачки, всего 20 000 руб. При этом подумал, что он может ещё пригодиться оказать помощь в будущем. Уже в 1987 г. по моей просьбе он увеличил штат судебных работников на 14-15 человек…
Первый раз давать взятку Председателю Верховного суда СССР было, честно говоря, страшновато. Потом понял, что он такой же хапуга, коррумпированный преступник, обличённый властью, как и многие ему подобные представители из Москвы, которым я давал взятки ранее…»
Только суд, тщательно исследовал приведённые показания в совокупности с другими доказательствами, мог решить вопрос о виновности или невиновности Теребилова в коррупции. Но материалы эти на судейский стол не попали. Начавшийся весной 1989 г. разгром уголовного дела о взяточничестве в высших эшелонах власти Узбекистана и Москвы привёл к автоматической реабилитации десятков партийных сановников. В их числе оказался и главный судья страны.
Статью из номера убрать, редактора уволить.
Во многом помогли преуспеть фокусникам в судейских мантиях и наши средства массовой информации.
В ЦК КПСС прекрасно понимали, что гласность в чурбановском процессе могла бы сорвать задуманный спектакль. Посему во все печатные издания, на ТВ и радио со Старой площади поступил запрет давать какую-либо информацию из зала суда. Освещение процесса было поручено только ТАСС – ведомству, которое в то время являлось, по существу, одним из отделов того же ЦК. Информации ТАСС правились и визировались либо Маровым и руководством Верховного суда СССР, либо прямо в ЦК КПСС. Общественности же объясняли, что подобные ограничения приняты с целью исключить какое-либо воздействие на ход судебного разбирательства.
Но вот приговор оглашён. Он вызвал немалое удивление и у юристов-профессионалов, и у простых людей. Теперь, казалось бы, высказывание различных точек зрения на судебное решение уж никак не повлияет, и ограничения должны быть сняты. Не тут-то было. В «Правде», «Известиях», «Труде», «Литературной газете» и других центральных изданиях появились обширные публикации, посвящённые завершившемуся процессу. И хотя писали их разные люди, но суть сводилась к одному. Во-первых, процесс проведён в полном соответствии с нормами закона, приговор объективен, на что и должны ориентироваться другие суды страны. Во-вторых, в споре между обвинением и защитой победили адвокаты, благодаря усилиям которых стало возможным освобождение Яхъяева и Кахраманова, исключение множества якобы недоказанных криминальных эпизодов. В-третьих, выявилась масса недочётов и нарушений в ходе следствия, свидетельствующих о его недостаточной компетентности. Всё это, по мысли законников из ЦК КПСС, должно было посеять в обществе сомнения в объективности расследования дела о коррупции. В прессе косяком пошли статьи с такими обвинениями. При этом замалчивалось, что сам суд не нашёл никаких оснований для вынесения частного определения в адрес следствия.
Одновременно из ЦК поступил полный запрет на все наши выступления по данному поводу. Задача была поставлена однозначная: скрыть правду о чурбановском процессе. Как это делалось, подробно могли бы рассказать члены редколлегии «Комсомольской правды», «Социалистической индустрии» и других газет, где из вёрстки уже готовых номеров изымались набранные и завизированные интервью следователей с оценкой чурбановского процесса. А главного редактора «Водного транспорта» Г. Панушкина, который осмелился опубликовать в своей газете фельетон «Свободу Юрию Чурбанову!» и наши интервью, просто выгнали с работы.
Допустим, мы могли быть необъективными в своих оценках. Но запрет распространялся и на других юристов, публицистов и журналистов, которые по поводу чурбановского процесса имели точку зрения, отличную от официальной. Кому, к примеру удалось посмотреть пятисерийный документальный фильм «Чурбанов и другие», снятый белорусскими документалистами во время судебных заседаний в Верховном суде СССР? Во второй половине 1989 года ленту показали по республиканскому телевидению. После демонстрации первых же серий разразился скандал, но зрители добились, чтобы фильм показали полностью. Потом фильм обошёл многие зарубежные страны. И только у нас он оказался под запретом, поскольку не показывался ни по телевидению, ни в кинотеатрах.
И всё-таки полностью скрыть правду о чурбановском процессе не удалось. В начале января 1989 года мы на 15 минут вышли в прямой эфир в одной из передач радиостанции «Юность». Через месяц в урезанном, правда, виде опубликовал небольшую нашу статью журнал «Новое время». В феврале 1989 года, участвуя в телепередаче Ленинградского ТВ «Общественное мнение», посвящённой проблеме смертной казни, один из нас, выступая в прямом эфире, отошёл от темы и попытался объяснить «странности» этого судебного разбирательства.
Для оценки итогов чурбановского процесса, проверки объективности приговора по инициативе Генерального прокурора СССР была создана специальная комиссия более чем из двух десятков компетентных юристов, которая работала в феврале-марте 1989 года. Ещё в декабре 1988 года Сухарев публично заявил, что если суд оправдает кого-либо из подсудимых, то он немедленно принесёт протест на приговор. Но как только стало ясно, что приговор по делу фактически вынесен в ЦК КПСС, Генпрок как-то сразу стушевался. И всё же, чтобы сохранить лицо, он пошёл на создание комиссии. Вот главный её вывод: на приговор Военной коллегии Верховного суда СССР по делу Чурбанова и других в виду его незаконности и необоснованности Генеральному прокурору необходимо принести протест.
Разумеется, никакого протеста Сухарев приносить и не собирался. Тем более, что кремлёвская власть уже готовилась поставить жирный крест на расследовании дела о коррупции, а послушных исполнителей своих предначертаний, фокусников в судейских мантиях Теребилова и Марова потихоньку спровадить на заслуженный отдых.
Замолчать и похоронить выводы комиссии по чурбановскому процессу тоже не удалось. Пять месяцев спустя, в июле 1989 года в еженедельнике «Аргументы и факты» было опубликовано интервью с работником Главной военной прокуратуры В. Прищепой, которое называлось «Законность и целесообразность». Вот что в нём, к примеру, говорилось: «В вводной части приговора оказался „забыт“ подсудимый, бывший начальник УВД Хорезмского облисполкома генерал-майор милиции Сабиров. Данными о его личности суд незаконно дополнил приговор через десять дней после его вступления в силу. Причём в заседании без участия подсудимого и защитника. Эти и другие отступления от требований закона не позволяют считать решения по делу образцовыми, как это, увы, полагают многие авторитетные юристы, не изучившие материалы. Несмотря на естественные рабочие споры, в главном наше мнение было единодушным: надо безусловно вносить протест, что в данном случае является полномочием Генерального прокурора… 30 декабря 1989 года истекает годичный срок пересмотра судебного решения в сторону, усугубляющую положение затронутых им людей. По моему мнению, необоснованно оправданные по некоторым эпизодам лица окончательно уйдут от ответственности. Осуждённый Сабиров выйдет на свободу, а „чурбановские“ тенденции проявятся и в других судах. Всё это может осложнить борьбу со взяточничеством, а значит, и с организованной преступностью. Избежать повторного громоздкого слушания этого дела по соображениям целесообразности – не значит упростить ситуацию, наоборот. Раз уж мы строим правовое государство, то законность должна быть превыше всего».
Публикация снова вызвала немалый общественный резонанс. Вновь Генеральному прокурору стали задавать вопрос: намерен ли он внести протест по делу Чурбанова и когда? И вновь на выручку Сухареву пришли Лукьянов со товарищи, которые просто цыкнули на газеты и таким немудрёным способом приглушили полемику вокруг чурбановского процесса.
Прищепа оказался прав. Было прекращено дело в отношении Яхъяева: Ленинская партия вновь открыла объятия блудному сыну Кахраманову. Стали постепенно покидать места заключения и другие осуждённые.
А чурбановский процесс так и остался пятном на мантии советской социалистической Фемиды.
НА ЗАВИСТЬ ВЫШИНСКОМУ
КПК вместо УПК
Из показаний кандидата в члены ЦК КПСС, первого секретаря Бухарского обкома КП Узбекистана И. Джаббарова:
«…Я знал, что арестованы Худайбердиев, Осетров, Айтмуратов, Есин и другие крупные руководители, которым давал взятки. Естественно, сильно переживал, боялся разоблачения и ареста… Я был делегатом XIX партконференции, приехал в Москву в составе делегации Узбекистана. После статьи в „Огоньке“ – „Противостояние“, написанной руководителями следственной группы Гдляном и Ивановым, я был сильно расстроен и подавлен, так как не исключал, что речь шла в том числе и обо мне, как взяточнике. Когда и на конференции был поднят вопрос, что в зале находятся взяточники, это было для меня большой неожиданностью. Я был готов к тому, что этот вопрос мог возникнуть где-либо на другом уровне, но на партконференции этого не ожидал…»
Тем более не ожидал такого поворота событий Соломенцев. Скандал на высшем партийном форуме затрагивал его непосредственно. Ведь именно в возглавляемом им Комитете Партийного Контроля сосредоточивалась вся информация о коррупции многих должностных лиц, которые тем не менее с правом решающего голоса восседали в зале Кремлёвского Дворца Съездов. Он мог оказаться в весьма щекотливом положении при разрешении возникшей ситуации. Но внешне выглядел невозмутимо. Бывал и не в таких переделках. Куда только не бросала судьба кадрового партработника: второй секретарь Челябинского обкома КПСС, первый секретарь Карагандинского обкома партии, второй секретарь ЦК КП Казахстана, первый секретарь Ростовского обкома, секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР. Дважды Герой Социалистического Труда, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и других наград. С 1971 года бессменно входил в состав Политбюро ЦК КПСС.
Почётное кресло Председателя КПК Соломенцев занял в 1983 году при Андропове. Для 70-летиего функционера это обеспечивало не только власть, но и возможность пребывать на этом посту пожизненно. Его предшественник А. Пельше сохранял председательское кресло до 84-х лет, пока не был захоронен в Кремлёвской стене. Да и обязанности необременительные. Надо лишь чётко отражать интересы верхов, стоящих над Законом. Как известно, законы писаны для рядовых граждан и обязательны только для них. Для номенклатуры же существуют парткомиссии райкомов, горкомов, обкомов, ЦК КП республик и высшая инстанция партийного правосудия – Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС. Тут тебе и дознание, и следствие, и суд – всё в одном лице. Конечно, задачи КПК были различны в зависимости от направленности и нюансов политики очередного вождя и покорной ему партийной верхушки. Скажем, способствовать проведению репрессий 30-50-х годов, а во второй половине 80-х помогать реабилитации невинно осуждённых; следить за неукоснительным выполнением требований Хрущёва «догнать и перегнать Америку» путём выполнения 2-3 планов по мясу, зерну, шерсти, а потом наказывать тех, кому за счёт приписок и других махинаций удалось эти требования выполнить; частично вести борьбу с коррупцией и одновременно преследовать тех, кто осмелился досягнуть на интересы сановных мздоимцев… Но при всех вариациях политической конъюнктуры неизменной оставалась одна задача: зорко стоять на страже корпоративных интересов коммунистической номенклатуры и беспрекословно выполнять любой приказ её верхушки.
Конечно, от ошибок никто не гарантирован. Допускал их и Пельше. Так, в 1977 году КПК исключил из КПСС Председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР Насреддинову за получение ею крупных взяток, которые были доказаны следствием, проверены в судебных процессах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Утром у себя в кабинете положил в дипломат чёрного цвета красочные альбомы и буклеты об Узбекистане и деньги – 20 000 руб. в конверте. Приехал к Владимиру Ивановичу в номер. Поставил на пол дипломат с деньгами и книгами, сказал, что подарок от меня. При этом сообщил, что там двадцать тысяч денег и книги. Он поблагодарил меня, взял дипломат и отнёс его в спальню. Я попрощался и ушёл. Спустя некоторое время Теребилов мне позвонил и сообщил, что смог разрешить вопросы о расширении штатов судебных работников республики. Действительно, в 1986 г. Верховным судом СССР Верховному суду Узбекистана было выделено 24 или 26 дополнительных единиц судебных работников…
Вторую взятку Теребилову я дал в 1986 г. Мы встретились с ним у меня в рабочем кабинете. Разговаривали о встречах с избирателями. Я попросил Владимира Ивановича подождать минутку. В комнате отдыха в сейфе взял два конверта по 10 000 руб. в каждом. Давать меньше, чем первый раз неудобно. Передал Теребилову обе пачки, всего 20 000 руб. При этом подумал, что он может ещё пригодиться оказать помощь в будущем. Уже в 1987 г. по моей просьбе он увеличил штат судебных работников на 14-15 человек…
Первый раз давать взятку Председателю Верховного суда СССР было, честно говоря, страшновато. Потом понял, что он такой же хапуга, коррумпированный преступник, обличённый властью, как и многие ему подобные представители из Москвы, которым я давал взятки ранее…»
Только суд, тщательно исследовал приведённые показания в совокупности с другими доказательствами, мог решить вопрос о виновности или невиновности Теребилова в коррупции. Но материалы эти на судейский стол не попали. Начавшийся весной 1989 г. разгром уголовного дела о взяточничестве в высших эшелонах власти Узбекистана и Москвы привёл к автоматической реабилитации десятков партийных сановников. В их числе оказался и главный судья страны.
Статью из номера убрать, редактора уволить.
Во многом помогли преуспеть фокусникам в судейских мантиях и наши средства массовой информации.
В ЦК КПСС прекрасно понимали, что гласность в чурбановском процессе могла бы сорвать задуманный спектакль. Посему во все печатные издания, на ТВ и радио со Старой площади поступил запрет давать какую-либо информацию из зала суда. Освещение процесса было поручено только ТАСС – ведомству, которое в то время являлось, по существу, одним из отделов того же ЦК. Информации ТАСС правились и визировались либо Маровым и руководством Верховного суда СССР, либо прямо в ЦК КПСС. Общественности же объясняли, что подобные ограничения приняты с целью исключить какое-либо воздействие на ход судебного разбирательства.
Но вот приговор оглашён. Он вызвал немалое удивление и у юристов-профессионалов, и у простых людей. Теперь, казалось бы, высказывание различных точек зрения на судебное решение уж никак не повлияет, и ограничения должны быть сняты. Не тут-то было. В «Правде», «Известиях», «Труде», «Литературной газете» и других центральных изданиях появились обширные публикации, посвящённые завершившемуся процессу. И хотя писали их разные люди, но суть сводилась к одному. Во-первых, процесс проведён в полном соответствии с нормами закона, приговор объективен, на что и должны ориентироваться другие суды страны. Во-вторых, в споре между обвинением и защитой победили адвокаты, благодаря усилиям которых стало возможным освобождение Яхъяева и Кахраманова, исключение множества якобы недоказанных криминальных эпизодов. В-третьих, выявилась масса недочётов и нарушений в ходе следствия, свидетельствующих о его недостаточной компетентности. Всё это, по мысли законников из ЦК КПСС, должно было посеять в обществе сомнения в объективности расследования дела о коррупции. В прессе косяком пошли статьи с такими обвинениями. При этом замалчивалось, что сам суд не нашёл никаких оснований для вынесения частного определения в адрес следствия.
Одновременно из ЦК поступил полный запрет на все наши выступления по данному поводу. Задача была поставлена однозначная: скрыть правду о чурбановском процессе. Как это делалось, подробно могли бы рассказать члены редколлегии «Комсомольской правды», «Социалистической индустрии» и других газет, где из вёрстки уже готовых номеров изымались набранные и завизированные интервью следователей с оценкой чурбановского процесса. А главного редактора «Водного транспорта» Г. Панушкина, который осмелился опубликовать в своей газете фельетон «Свободу Юрию Чурбанову!» и наши интервью, просто выгнали с работы.
Допустим, мы могли быть необъективными в своих оценках. Но запрет распространялся и на других юристов, публицистов и журналистов, которые по поводу чурбановского процесса имели точку зрения, отличную от официальной. Кому, к примеру удалось посмотреть пятисерийный документальный фильм «Чурбанов и другие», снятый белорусскими документалистами во время судебных заседаний в Верховном суде СССР? Во второй половине 1989 года ленту показали по республиканскому телевидению. После демонстрации первых же серий разразился скандал, но зрители добились, чтобы фильм показали полностью. Потом фильм обошёл многие зарубежные страны. И только у нас он оказался под запретом, поскольку не показывался ни по телевидению, ни в кинотеатрах.
И всё-таки полностью скрыть правду о чурбановском процессе не удалось. В начале января 1989 года мы на 15 минут вышли в прямой эфир в одной из передач радиостанции «Юность». Через месяц в урезанном, правда, виде опубликовал небольшую нашу статью журнал «Новое время». В феврале 1989 года, участвуя в телепередаче Ленинградского ТВ «Общественное мнение», посвящённой проблеме смертной казни, один из нас, выступая в прямом эфире, отошёл от темы и попытался объяснить «странности» этого судебного разбирательства.
Для оценки итогов чурбановского процесса, проверки объективности приговора по инициативе Генерального прокурора СССР была создана специальная комиссия более чем из двух десятков компетентных юристов, которая работала в феврале-марте 1989 года. Ещё в декабре 1988 года Сухарев публично заявил, что если суд оправдает кого-либо из подсудимых, то он немедленно принесёт протест на приговор. Но как только стало ясно, что приговор по делу фактически вынесен в ЦК КПСС, Генпрок как-то сразу стушевался. И всё же, чтобы сохранить лицо, он пошёл на создание комиссии. Вот главный её вывод: на приговор Военной коллегии Верховного суда СССР по делу Чурбанова и других в виду его незаконности и необоснованности Генеральному прокурору необходимо принести протест.
Разумеется, никакого протеста Сухарев приносить и не собирался. Тем более, что кремлёвская власть уже готовилась поставить жирный крест на расследовании дела о коррупции, а послушных исполнителей своих предначертаний, фокусников в судейских мантиях Теребилова и Марова потихоньку спровадить на заслуженный отдых.
Замолчать и похоронить выводы комиссии по чурбановскому процессу тоже не удалось. Пять месяцев спустя, в июле 1989 года в еженедельнике «Аргументы и факты» было опубликовано интервью с работником Главной военной прокуратуры В. Прищепой, которое называлось «Законность и целесообразность». Вот что в нём, к примеру, говорилось: «В вводной части приговора оказался „забыт“ подсудимый, бывший начальник УВД Хорезмского облисполкома генерал-майор милиции Сабиров. Данными о его личности суд незаконно дополнил приговор через десять дней после его вступления в силу. Причём в заседании без участия подсудимого и защитника. Эти и другие отступления от требований закона не позволяют считать решения по делу образцовыми, как это, увы, полагают многие авторитетные юристы, не изучившие материалы. Несмотря на естественные рабочие споры, в главном наше мнение было единодушным: надо безусловно вносить протест, что в данном случае является полномочием Генерального прокурора… 30 декабря 1989 года истекает годичный срок пересмотра судебного решения в сторону, усугубляющую положение затронутых им людей. По моему мнению, необоснованно оправданные по некоторым эпизодам лица окончательно уйдут от ответственности. Осуждённый Сабиров выйдет на свободу, а „чурбановские“ тенденции проявятся и в других судах. Всё это может осложнить борьбу со взяточничеством, а значит, и с организованной преступностью. Избежать повторного громоздкого слушания этого дела по соображениям целесообразности – не значит упростить ситуацию, наоборот. Раз уж мы строим правовое государство, то законность должна быть превыше всего».
Публикация снова вызвала немалый общественный резонанс. Вновь Генеральному прокурору стали задавать вопрос: намерен ли он внести протест по делу Чурбанова и когда? И вновь на выручку Сухареву пришли Лукьянов со товарищи, которые просто цыкнули на газеты и таким немудрёным способом приглушили полемику вокруг чурбановского процесса.
Прищепа оказался прав. Было прекращено дело в отношении Яхъяева: Ленинская партия вновь открыла объятия блудному сыну Кахраманову. Стали постепенно покидать места заключения и другие осуждённые.
А чурбановский процесс так и остался пятном на мантии советской социалистической Фемиды.
НА ЗАВИСТЬ ВЫШИНСКОМУ
КПК вместо УПК
Из показаний кандидата в члены ЦК КПСС, первого секретаря Бухарского обкома КП Узбекистана И. Джаббарова:
«…Я знал, что арестованы Худайбердиев, Осетров, Айтмуратов, Есин и другие крупные руководители, которым давал взятки. Естественно, сильно переживал, боялся разоблачения и ареста… Я был делегатом XIX партконференции, приехал в Москву в составе делегации Узбекистана. После статьи в „Огоньке“ – „Противостояние“, написанной руководителями следственной группы Гдляном и Ивановым, я был сильно расстроен и подавлен, так как не исключал, что речь шла в том числе и обо мне, как взяточнике. Когда и на конференции был поднят вопрос, что в зале находятся взяточники, это было для меня большой неожиданностью. Я был готов к тому, что этот вопрос мог возникнуть где-либо на другом уровне, но на партконференции этого не ожидал…»
Тем более не ожидал такого поворота событий Соломенцев. Скандал на высшем партийном форуме затрагивал его непосредственно. Ведь именно в возглавляемом им Комитете Партийного Контроля сосредоточивалась вся информация о коррупции многих должностных лиц, которые тем не менее с правом решающего голоса восседали в зале Кремлёвского Дворца Съездов. Он мог оказаться в весьма щекотливом положении при разрешении возникшей ситуации. Но внешне выглядел невозмутимо. Бывал и не в таких переделках. Куда только не бросала судьба кадрового партработника: второй секретарь Челябинского обкома КПСС, первый секретарь Карагандинского обкома партии, второй секретарь ЦК КП Казахстана, первый секретарь Ростовского обкома, секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР. Дважды Герой Социалистического Труда, кавалер орденов Ленина, Трудового Красного Знамени и других наград. С 1971 года бессменно входил в состав Политбюро ЦК КПСС.
Почётное кресло Председателя КПК Соломенцев занял в 1983 году при Андропове. Для 70-летиего функционера это обеспечивало не только власть, но и возможность пребывать на этом посту пожизненно. Его предшественник А. Пельше сохранял председательское кресло до 84-х лет, пока не был захоронен в Кремлёвской стене. Да и обязанности необременительные. Надо лишь чётко отражать интересы верхов, стоящих над Законом. Как известно, законы писаны для рядовых граждан и обязательны только для них. Для номенклатуры же существуют парткомиссии райкомов, горкомов, обкомов, ЦК КП республик и высшая инстанция партийного правосудия – Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС. Тут тебе и дознание, и следствие, и суд – всё в одном лице. Конечно, задачи КПК были различны в зависимости от направленности и нюансов политики очередного вождя и покорной ему партийной верхушки. Скажем, способствовать проведению репрессий 30-50-х годов, а во второй половине 80-х помогать реабилитации невинно осуждённых; следить за неукоснительным выполнением требований Хрущёва «догнать и перегнать Америку» путём выполнения 2-3 планов по мясу, зерну, шерсти, а потом наказывать тех, кому за счёт приписок и других махинаций удалось эти требования выполнить; частично вести борьбу с коррупцией и одновременно преследовать тех, кто осмелился досягнуть на интересы сановных мздоимцев… Но при всех вариациях политической конъюнктуры неизменной оставалась одна задача: зорко стоять на страже корпоративных интересов коммунистической номенклатуры и беспрекословно выполнять любой приказ её верхушки.
Конечно, от ошибок никто не гарантирован. Допускал их и Пельше. Так, в 1977 году КПК исключил из КПСС Председателя Совета Национальностей Верховного Совета СССР Насреддинову за получение ею крупных взяток, которые были доказаны следствием, проверены в судебных процессах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51