Вернулась она через четверть часа. Мадьяна с глазами, полными слез, стояла на коленях перед иконой, вложив в молитву весь пыл своей наболевшей души.— Пойдемте, дитя мое! — сказала монахиня.Они прошли коридорами, пересекли двор и приблизились к отдельно стоящему зданию. Перед открытой дверью несли караульную службу двое часовых; увидев настоятельницу, они вытянулись и замерли. Женщины вошли в большую комнату, где окна были защищены решеткой.Мадьяна, двигавшаяся как во сне, увидела на кровати умирающего больного… Над ним склонились с одной стороны врач с тремя нашивками Нашивки (на плечах, на рукавах) служат воинскими знаками отличия во многих армиях мира.

, с другой — санитар. Настоятельница властно сказала девушке:— Сядьте здесь! И ни слова, ни вскрика, ни жеста… Так надо! Для вас, а особенно для него. Иначе вам придется уйти.Затем она добавила:— Доктор, моя молодая подруга Мадьяна де Сен-Клер — невеста этого несчастного. Я не смогла быть настолько жестокой, чтобы лишить девушку возможности увидеться с суженым. Буду вам очень обязана, если позволите ей остаться.Врач почтительно поклонился и ответил:— Мадам, я всегда рад исполнить любую вашу просьбу.— Благодарю, доктор! Что вы думаете об этой странной и внезапной болезни?— Я еще ничего не знаю. Температура низкая, конечности холодные, пульс слабый, но непрерывный… Все тело сковано, но рефлексы Рефлексы — ответные реакции организма на те или иные раздражители, передающиеся через нервную систему.

сохранились. В общем симптомы, обескураживающие после первого осмотра, конечно, беглого и поверхностного. Я велел сделать инъекцию кофеина и буду продолжать наблюдение.— Это очень опасно, доктор?— Да, мадам, очень! Любой другой уже умер бы. Но этот больной обладает сверхчеловеческой выносливостью.Мадьяна в ужасе слушала врача, предчувствуя близкую катастрофу. И все же, несмотря на мрачный хаос Хаос — здесь: полный беспорядок, неразбериха.

мыслей, которые теснились в мозгу девушки, в конце разговора все-таки появилась слабая надежда. Ее жених не умер. Необычайная выносливость спасла его. Невеста еще раз отведет беду от друга, теперь с помощью науки.Мадьяна уцепилась за эту надежду, немного приободрившись. Она обещала молчать и, верная данному слову, не проронила ни звука, обратив к врачу взгляд, полный горячей мольбы, который как бы говорил: «Верните ему жизнь!»Тут она заметила санитара. Вид у него был недобрый: рот перекошен в злобной усмешке, глаза беспокойно бегают, иногда с любопытством останавливаются на больном… Девушка почувствовала к каторжнику инстинктивное отвращение, смешанное с чувством страха перед этой зловещей личностью.Мадьяна сделала знак настоятельнице, отошла с ней в сторону и тихим, как дыхание, голосом сказала:— Матушка! Вы столько сделали для меня… окажите еще одну милость.— Говорите, дитя мое.— Меня приводит в ужас этот санитар. Именем вашей дружбы ко мне и моей почтительности к вам умоляю: удалите его. Позвольте мне заменить санитара и не покидать больше жениха, быть ему преданным и внимательным стражем.— Но у вас горячка.— Она уже как будто прошла. Я сильна и полна бодрости, как никогда.— Хорошо, будь по-вашему! Вы заставляете меня, дитя мое, делать все, что ни потребуете. Когда доктор уйдет, я отошлю санитара.Вскрик врача прервал беседу.Больной сделал легкое движение. Взгляд его оживился, губы что-то прошептали. Доктор наклонился, приблизил ухо к его рту и услышал слово, от которого он подпрыгнул:— Яд!— Яд? Это проясняет ситуацию.Обессиленный минутным напряжением, Железная Рука снова стал неподвижным умирающим.— Быстро, — приказал врач, — быстро! Рвотного… желудочную трубку… теплой воды.— В чем дело, доктор? —спросила монахиня, когда санитар отправился искать требуемое.— Больной сказал, что он отравлен. Надо, чтобы его вырвало. Нужно очистить и промыть желудок, выяснить природу токсического Токсический — ядовитый.

вещества.После своего недолгого возвращения к жизни Железная Рука опять стал пугающе недвижим. Казалось, он ничего не видел и не слышал. Дыхание было едва уловимо, хотя пульс все время прослушивался. Мадьяна сидела совершенно разбитая. Слезы жгли глаза, рыдания подступали к горлу и душили ее; она смотрела на Поля, беспомощная и отчаявшаяся.Вернулся санитар с желудочной трубкой и медикаментами. Монахиня и доктор выбивались из сил, чтобы отнять больного у смерти. Тягостно текло время. Лекарство сделало свое дело. Операция, произведенная над больным, удалась. Но он не испытал облегчения.Врач качал головой и думал:«Яд уже проник в организм. Во что бы то ни стало нужно вернуть силы этому несчастному, его жизнь держится буквально на волоске».Медик приказал сделать еще одну инъекцию и произнес:— Необходимо отправить в аптеку продукты выделения, пусть сделают общий анализ. Мадам, я все время в больнице и буду наведываться к нему. В случае острой необходимости не откажите в любезности поставить меня в известность. А мадемуазель де Сен-Клер лучше, чем кто бы то ни было, станет ухаживать за пострадавшим, со всем старанием и преданностью, в которых он так нуждается. Она будет лучшая из сиделок.— Ах доктор, вы предупредили мое самое большое желание, — сказала настоятельница.Мадьяна, услышав эти утешительные слова, встала, схватила руку врача и сказала ему с горячей признательностью:— Спасибо за вашу человечность и великодушие. От всего сердца благодарю вас!Давно уже наступила ночь. Несмотря на все усилия доктора, который пытался сотворить чудо воскрешения, Железная Рука находился по-прежнему в тяжелом состоянии. Пульс прослушивался, правда, слабый, но ровный.В половине одиннадцатого пришла неутомимая монахиня. Едва она вымолвила слово, как влетел старый араб Калдур и выкрикнул:— Мадам настоятельница, извините! Какой-то молодой человек хочет говорить с вами… Отталкивает санитара, теснит часового, шумит…— Где он? Ты привел его?В то же время в коридоре раздался пронзительный, протестующий голос. Монахиня открыла дверь и увидела Мустика, который отбивался от угрожавшей ему пары штыков.— Мустик! Ты! Дитя мое. Как тебе удалось?..— Ах, мадам… неслыханные вещи, ужасные. Если б вы только знали!Женщина ввела мальчика в комнату, тот увидел Железную Руку и Мадьяну. Кинулся к девушке, которая обняла его и сказала, показывая на больного:— Смотри, что они с ним сделали!— Да, мадемуазель. Я знаю. О, бандиты! Они отравили его… знаете чем?— Увы! Нет.— А я знаю. Хорошо запомнил название отвратительного зелья… Это ядовитый корень пассифлоры.Девушка вскрикнула, и в ее крике смешались ужас, удивление и, быть может, надежда:— Ты уверен?— Да, мадемуазель! И я-знаю также, что рассчитывать на выздоровление не приходится…— Если удастся его все-таки спасти, это тебе он будет обязан жизнью. Матушка, мне надо на пять минут сбегать к себе в комнату. Вы позволите?..— Идите, дитя мое.Когда они остались одни, Мустик спросил:— Мадам, могу ли я с вами побеседовать?— Да, дорогой друг, и сейчас же.Мальчик говорил долго. Вещи, о которых он рассказывал, были настолько страшны, что, несмотря на свое обычное хладнокровие, монахиня ужаснулась.Она шептала, глядя попеременно то на мальчика, то на больного:— Возможно ли это? О, Господи!Тут вернулась Мадьяна, в руке она держала маленький флакон, до половины заполненный коричневой жидкостью, в которой плавали черные зерна.— Дорогое дитя, — сказала настоятельница, — я должна покинуть вас. Я ухожу с Мустиком по очень важному для вас делу. Нас не будет часа два. Больше пока ничего не могу вам сказать. Минуты сейчас равны часам. Никто, кроме вас и доктора, не должны приближаться к больному. До свидания, моя девочка. Будьте мужественны и не теряйте надежды.— А я, дорогая матушка, попробую сделать невозможное и дам смерти последний бой.Спустя пять минут настоятельница и Мустик покинули больницу, их сопровождал надзиратель, несший фонарь. Вскоре они прибыли в особняк коменданта и остановились в большом холле, заставленном удобными креольскими табуретками.Дневальный поднялся, поприветствовав вошедших.— Будьте любезны, прошу вас, скажите месье коменданту, что я желаю немедленно говорить с ним по чрезвычайно важному делу, не терпящему отлагательств.Комендант еще не ложился, он работал в своем кабинете. Чиновник! Ночью! Работает для государства! Чудеса! Это уж слишком! Однако критическая обстановка в крае требовала того. Настоятельница вошла. Прошло несколько минут, и дневальный отправился за Мустиком…Состоялась беседа, быстрая, таинственная и решившая дело. Охранники полетели пулей, а настоятельница, комендант и Мустик остались ждать в холле. Мустик, красный как рак, сиял; здоровый глаз блестел, а повязка по-прежнему пересекала лоб.Комендант, несмотря на свое обычное хладнокровие, казался удрученным. Все трое хранили молчание. Оно длилось бесконечно! Наконец, не выдержав, комендант прошептал:— Они не придут! Следовательно, это страшное сообщение, ставящее меня в ужасное положение…Прошло еще несколько минут. Послышались скорые шаги.— Нет, они все-таки будут здесь, — оживился комендант со вздохом облегчения.— Они идут! Вот они! Победа!И их взору предстали двое прилично одетых мужчин, в сопровождении надзирателя, объявившего:— Месье Поль Жермон… Месье Анатоль Бодю.Чувствуя себя превосходно и непринужденно, инженер почтительно поклонился коменданту. Поприветствовав таким образом высокое начальство, он сказал:— Мы с большим удовольствием прибыли по вашему любезному приглашению. Прошу вас соблаговолить сказать, чем мы можем быть полезны?— Дорогой месье, это дело одновременно и очень простое, и очень сложное… Даже и не знаю, как к нему приступить.Мустик, до сих пор сидевший в кресле-качалке, вдруг выпрыгнул из него, словно черт из коробочки. И хотя его никто не приглашал к разговору, внезапно прервал беседу и выкрикнул звенящим голосом:— Хватит историй и лжи, долой маски! Я узнал этих негодяев и заявляю об этом со всей ответственностью! Только-тот, кто был брюнетом, стал рыжим, а второй, почти мулатского вида, на самом деле — рыжий. Ошибки быть не может: у него те же свиные глазки и тот же тик Тик — непроизвольное нервное подергивание мышц лица, головы, плеч и т. п.

. И другой тоже, с его голосом и задымленным пенсне, не обманет меня. Я пятьдесят раз подходил к ним в кафе в Неймлессе у бармена Джека. Месье комендант, мадам настоятельница. Смуглолицый — это Маль-Крепи, а другой Король каторги!Мустик сорвал повязку, свет упал на его лицо, и он добавил:— Вы, конечно, узнали меня, боя Мустика, друга Железной Руки, настоящего Поля Жермона, инженера, которого вы здесь отравили, выкрав сперва у него документы, чтобы выдавать себя за него…С великолепным хладнокровием, ничуть не оробев от этого ужасного обвинения, инженер расхохотался и сказал странно спокойным голосом:— Комендант, у этого молодого человека скорее всего — солнечный удар. Он бредит. Но поскольку его безумные речи просто абсурдны Абсурдный — бессмысленный, нелепый.

, чтобы не сказать — оскорбительны, я прошу вас…Тогда надзиратель, до сих пор хранивший молчание, прервал его:— Хватит! Я тоже узнал вас. Ваш голос из тех, что не забываются. Как и взгляд, который скрестился с моим там, в бухте Шарвен, когда упало ваше пенсне. Я был надзирателем в тюрьме Кайенны.Инженер весело рассмеялся и сказал:— Я, стало быть, так неприятно похож на какого-то негодяя…— Да, похожи во всем, вплоть до татуировки на груди, которую мы сейчас увидим. Прежде всего с левой стороны четыре красных буквы Л. Р. Д. Б., затем — корона и скипетр. И наконец, с правой стороны девиз: «Быть свободным или умереть!» Вы все еще будете отрицать? Комендант, отдайте приказ арестовать их…Комендант, очень бледный, но спокойный и полный решимости, вмешался наконец и холодно сказал:— Месье, защищайтесь! Не словами. Один-единственный жест может опровергнуть это обвинение. Раскройте ваши одежды и покажите грудь.Мужчина опять рассмеялся и, глядя на своего компаньона, сказал ему, пожав плечами:— Думаю, мы попались.— Так вы признаетесь? — комендант.— Да, признаюсь! Во всем!— Это вы — Король каторги?— Да, я!— В таком случае, вы — мой пленник!— Нет! Короля каторги так просто не взять! Комендант, опасаясь отчаянного сопротивления, крикнул:— К оружию!Его голос прозвучал как гром и через открытые окна достиг двух постов, выставленных у входов. Послышался звон металла и шум быстрых шагов: люди прибежали, не мешкая ни минуты.Надзиратель выхватил из кармана наручники и попытался схватить запястье каторжника. Король каторги снова расхохотался, а Маль-Крепи вторил ему. В это время со всех сторон сбежались вооруженные люди; они были в окнах, в дверях, в коридорах. Блестели бронзовые стволы ружей, сверкала сталь штыков…Внезапно комендант, надзиратель и сам Мустик одновременно вскрикнули от страха и удивления.Тесная толпа прибежавших людей, дрожавших от нетерпения, но молчаливых, была одета вовсе не в форму морских пехотинцев. Бритые наголо, бледные, с блестящими глазами и приоткрытыми ртами, мерзкие и ужасные, эти люди выставляли напоказ зловещую наружность каторги. Без единого крика или слова они, повинуясь тщательно разработанному плану, окружили Короля каторги и его компаньона забором ощетинившихся штыков. Но никакого насилия, никакого проявления жестокости.Комендант, пораженный, белый, как воск, смотрел, не веря своим глазам, на этот неслыханный спектакль, а надзиратель, не знавший, что делать, уронил наручники.Тогда из глубины тяжело дышавшей толпы, готовой вспыхнуть гневом, отчего трагическое молчание казалось еще более впечатляющим, прозвучал голос, высокомерный и издевательский:— Комендант, я покидаю вас! Без ненависти и насилия, не нанеся вам никакого ущерба. Оказываю власти услугу! Уходя, увожу с собой неисправимых. Я освобождаю вас от трехсот пятидесяти отпетых молодцов, чтобы сделать из них преторианскую гвардию Преторианская гвардия — в Древнем Риме охрана императора;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31