Агоста. – Я хотел бы задать вам несколько вопросов о человеке, который раньше жил в этом пакгаузе. О Каваките.
– Так вот, выходит, как его звали. Чудной был парень, надо сказать.
Киртсема вывел д’Агосту из прохода между зданиями и открыл свою собственную черную металлическую дверь. Переступив через порог, д’Агоста оказался в очередном просторном складском помещении, выкрашенном, однако, белоснежной краской. Вдоль стен были расставлены заполненные разнообразным мусором и удивительным образом изуродованные металлические банки. В углу виднелась сухая пальма, а в центре зала с потолка пучками свисали черные шнуры, похожие на какие-то кошмарные инопланетные заросли. В глубине помещения виднелись койка, умывальник, электрическая плита и унитаз. Никаких других удобств здесь не наблюдалось.
– А что это такое? – спросил д’Агоста, прикасаясь к шнурам.
– Не трогайте, ради всего святого! – Для того чтобы ликвидировать последствия прикосновения, Киртсема едва не оттолкнул лейтенанта от странных зарослей. – К ним ни в коем случае нельзя прикасаться.
Д’Агоста отступил в сторону:
– Что это? Какой-то эксперимент?
– Нет. Перед вами искусственная среда. Воспроизведение в Нью-Йорке древних джунглей, которые являются нашей общей прародиной.
Д’Агоста тупо смотрел на шнуры.
– Значит, это произведение искусства? И кто же на него здесь смотрит?
– Это концептуальное искусство, – раздраженно пояснил Киртсема. – На него никто не смотрит. Оно не предназначено для обозрения. Достаточно того, что оно существует. Шнуры, свисая пучками, никогда не соприкасаются, так же как человеческие существа, обитая рядом друг с другом, остаются в одиночестве. Мы одиноки и пребываем в невидимом мире. Точно так же, как сами мы невидимками плывем через космический океан. Как сказал Деррида: “Искусство есть то, что искусством не является”, и это означает…
– Вы знаете, что его звали Грегори?
– Жаком. Жак Деррида. Никакой он не Грегори.
– Я говорю о человеке, который был вашим соседом.
– Как я уже сказал, мне его имя было неизвестно. Я избегал его как чумы. Догадываюсь. Вы появились в результате моих жалоб.
– Жалоб?
– Да. Я звонил и звонил. На пару звонков они среагировали, а затем являться перестали. – Киртсема вдруг растерянно поморгал и продолжил: – Постойте. Ведь вы из отдела расследования убийств. Этот мужик кого-нибудь прикончил?
Д’Агоста не ответил. Он достал из кармана пиджака блокнот и попросил:
– Расскажите мне о нем.
– Он переехал сюда два года назад. Может, чуть меньше. Поначалу вел себя очень тихо. Затем начали прибывать грузовики, и в его гнездо потащили всякие ящики и коробки. После этого и начался шум. И всегда ночью. Стуки, глухие удары, чмоканье насосов. А вонь… – Киртсема с отвращением сморщил нос. – Как будто он жег что-то ужасно едкое. Он замазал окна изнутри черной краской, но одно как-то разбилось, и я заглянул внутрь, пока он не вставил новое. – Зеленоголовый ухмыльнулся. – Странная картина. Микроскопы, большие стеклянные реторты, в которых что-то кипело, здоровенные металлические боксы, на которых мигали огоньки, аквариумы…
– Аквариумы?
– Аквариумы. Один на другом. Множество рядов. Очень емкие, а внутри – водоросли. Ежу понятно, что он был каким-то ученым. – Слово “ученый” Киртсема произнес с заметным отвращением. – Прозектор. Редукционист. Я же, сержант, исповедую холистические взгляды.
– Понимаю.
– Потом в один прекрасный день здесь появились люди из электрической компании. Сказали, что им надо провести линию высокого напряжения в его жилье, или что-то в этом роде. И они отключили у меня электричество на два дня. Два дня! Но жаловаться в “Кон Эдисон” бессмысленно. Дегуманизировавшиеся бюрократы!
– Были ли у него посетители? – спросил д’Агоста. – Или друзья?
– Посетители! – фыркнул Киртсема. – Это и стало последней каплей. К нему начали приходить люди. Всегда по ночам. Они стучали по-особенному. Своего рода сигнал. Вот тогда я в первый раз и позвонил копам. Я знал, что здесь проистекает нечто зловещее. Возможно, наркотики. Копы пришли, посмотрели, заявили, что все законно, и удалились. – Он с горечью покачал головой. – Так все и продолжалось. Я продолжал звонить копам, жалуясь на шум и вонь, но после второго посещения они больше сюда не являлись. А потом, примерно год назад, парень появился у моих дверей. Он ничего не сказал, не угрожал. Это было около восьми вечера.
– Чего же он хотел? – поинтересовался д’Агоста.
– Не знаю. Думаю, он хотел спросить, почему я натравливаю на него копов. Ну и нагнал же он на меня страху! Был сентябрь и стояла страшная жара, а на этом типе было толстенное пальто с огромным капюшоном. Он стоял в тени, и я не видел его лица. Он спросил из темноты, можно ли войти в дом, на что я ответил – конечно, нет. И это весь разговор, сержант. Не мог же я захлопнуть дверь перед его носом.
– Лейтенант, – машинально поправил его д’Агоста, делая записи в блокноте.
– Какая разница? Я не очень верю в разного рода ярлыки. “Человеческое существо” – вот тот единственный ярлык, который я уважаю. – “Зеленый череп” горделиво дернулся, как бы подчеркивая значение последних слов.
Д’Агоста продолжал делать записи. То, что говорил зеленоголовый, было совсем не похоже на того Кавакиту, которого он встретил в кабинете профессора Фрока после катастрофы на презентации выставки “Суеверия”. Лейтенант порылся в памяти, стараясь припомнить все, что знал об ученом.
– Не могли бы вы описать его голос? – спросил он.
– Конечно. Очень низкий и шепелявый.
– Какой-нибудь акцент? – помрачнел д’Агоста.
– Нет. Но шепелявость такая сильная, что и передать невозможно. Как будто он говорит на кастильском наречии. Хотя это точно был английский, а не испанский.
Д’Агоста сделал пометку: “Не забыть спросить Пендергаста, что такое “кастильское наречие”.
– Когда он отсюда съехал и почему?
– Через пару недель после того, как постучал в мою дверь. Наверное, в октябре. Как-то ночью я услышал, как подкатили два девятиосных трейлера. В этом не было ничего необычного. Но на этот раз они грузили все его барахло, чтобы перевезти на другое место. Когда я в полдень встал с постели, то увидел, что его жилье полностью опустело. Они даже смыли черную краску с окон.
– В полдень? – уточнил д’Агоста.
– Обычно я сплю с пяти утра до полудня. Я не раб физической системы Земля – Луна, сержант. Мне плевать на период их обращения.
– Не обратили ли вы внимания на то, что было изображено на грузовиках? Эмблема, может быть, название фирмы?
Киртсема помолчал, пожевал губами и наконец ответил:
– Да. Обратил. Фирма “Точные научные перевозки”.
Д’Агоста поднял глаза на уже немолодого человека с зеленым черепом и спросил:
– Вы уверены?
– Абсолютно.
Д’Агоста ему поверил. Имея такой вид, парень и гроша ломаного не стоил бы в качестве свидетеля на суде. Но в наблюдательности ему не откажешь. А может быть, в чрезмерном любопытстве.
– Больше ничего не желаете добавить?
– Желаю, – кивнул “Зеленый череп”. – После того как он сюда переехал, вырубились все уличные фонари, и они до сих пор не горят. Мне кажется, это он с ними что-то сотворил, хотя и не знаю, что именно. Я позвонил в “Кон Эдисон”, но эти безликие роботы, находящиеся на службе корпорации, как обычно, ничего не сделали. А вот если вы случайно забудете заплатить по счету…
– Благодарю за помощь, мистер Киртсема, – остановил его д’Агоста. – Если вам что-то ещё придет на ум, позвоните. – Он закрыл блокнот, сунул его в карман и повернулся, чтобы уйти.
У дверей полицейский задержался и, окинув взглядом пакгауз, сказал:
– Вы заявили, что вас несколько раз грабили. Что они у вас забрали? Честно говоря, отсюда мало что можно унести. – Лейтенант ещё раз оглядел огромный склад.
– Идеи, сержант! – воскликнул Киртсема, горделиво подняв голову и выставив вперед челюсть. – Материальные объекты – ничто! Лишь идеи являют собой непреходящую ценность. Посмотрите вокруг себя. Где ещё вам приходилось видеть такое количество гениальных идей?!

28

Вентиляционный пункт номер двенадцать, похожий на устрашающих размеров дымовую трубу из кирпича и ржавого металла, тянулся на две сотни футов в небо на Тридцать восьмой улице неподалеку от входа в Тоннель Линкольна.
К огромному сооружению, почти у самой его вершины, охватив желтое тело трубы похожими на клешни скрепами, прилепилась металлическая кабина наблюдателя. Пендергаст взбирался по ступеням отвесной металлической лестницы, и кабина находилась точно над его головой. Лестница была прикреплена к трубе со стороны реки, и некоторые крепежные болты давно вывалились из гнезд. Пендергаст видел сквозь металлические ступени, как внизу, под ногами, в устье тоннеля вливается нескончаемый поток машин.
Добравшись до кабины, Пендергаст заметил в нижней её части нечто вроде люка с рукояткой штурвального типа. Такие рукоятки, насколько он знал, устанавливаются на герметических люках подводных лодок. На двери было начертано:
УПРАВЛЕНИЕ НЬЮ-ЙОРКСКОГО ПОРТА.
Рев в трубе весьма сильно смахивал на шум реактивного двигателя, и Пендергасту пришлось как следует побарабанить в крышку люка, прежде чем её подняли изнутри.
Спецагент взобрался в крошечное помещение с металлическими стенами и принялся отряхивать костюм, невысокий человечек в клетчатой рубашке и рабочем комбинезоне тем временем закрывал люк. Кабина наблюдателя тремя своими сторонами выходила на Гудзон, устье тоннеля и массивное здание подстанции, компрессоры которой высасывали загазованный воздух из тоннеля и гнали его в вентиляционные шахты. Наклонив голову и вытянув шею, Пендергаст мог рассмотреть вращающиеся прямо под ним турбины фильтрационной системы.
Человек в клетчатой рубашке отошел от люка и сел на табурет рядом с небольшим чертежным столом. В крошечной, забитой приборами комнате никакой другой мебели не было. Пендергаст видел, как шевелятся губы человека, но ни единого слова не долетало до его ушей: все заглушало гудение находящейся рядом вентиляционной трубы.
– Что? – прокричал Пендергаст, подойдя ближе.
– Удостоверение! – выкрикнул в ответ человек. – Они сказали, что у вас будет удостоверение личности!
Пендергаст полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда карточку агента ФБР. Хозяин помещения внимательно изучил документ.
– Вы – мистер Альберт Даймонд, не так ли? – спросил Пендергаст.
– Просто Ал. – Человек в клетчатой рубашке небрежно махнул рукой.
– Я слышал, что вы эксперт во всем, что касается подземного Нью-Йорка. Вы тот инженер, с которым всегда консультируются по всем вопросам, начиная со строительства новых линий подземки и кончая ремонтом газовых магистралей.
Даймонд посмотрел на Пендергаста.
– Похоже, что так, – наконец ответил он.
– Когда вы последний раз спускались под землю?
Даймонд поднял кулак, разжал его. Снова сжал. Снова разжал.
– Десять? – спросил Пендергаст. – Десять месяцев тому назад?
Даймонд отрицательно покачал головой.
– Лет?
Даймонд кивнул.
– Почему так давно?
– Устал. Попросился на эту работу.
– Попросились? Любопытный подбор занятий. Дальше от подземелья просто невозможно. Если, конечно, не лететь на самолете. Вы это сделали намеренно?
Даймонд пожал плечами, не подтверждая, но и не опровергая.
– Мне нужны кое-какие сведения! – прокричал Пендергаст. В наблюдательной кабине было слишком шумно для того, чтобы продолжать светскую беседу.
Даймонд кивнул, а бугор на его щеке неторопливо двинулся в направлении верхних десен.
– Расскажите мне о Чердаке дьявола.
Вздутие на верхней губе прекратило движение. Даймонд заерзал на табурете, но не произнес ни слова.
– Мне сказали, что под Центральным парком имеется один особенно глубокий уровень тоннелей, – продолжал Пендергаст. – И этот уровень назвали Чердаком дьявола. Однако я не нашел об этих тоннелях никакого официального упоминания, во всяком случае, под таким названием.
– Чердак дьявола? – с превеликой неохотой переспросил Даймонд, уставившись в пол.
– Вам известно о существовании такого места?
Даймонд запустил руку в карман комбинезона и извлек на свет небольшую фляжку – видимо, не с водой. Сделав большой глоток, он убрал фляжку в карман, не предложив гостю. Затем Даймонд что-то произнес. Что именно, Пендергаст из-за шума не расслышал.
– Что?! – спросил он, придвигаясь ближе.
– Я сказал, что знаю о нем.
– Расскажите, пожалуйста.
Даймонд отвернулся и устремил взор через реку на нью-джерсийский берег.
– Эти богатые мерзавцы, – произнес он.
– Простите, не понял.
– Богатые мерзавцы не желали соприкасаться с рабочим классом.
– Все же я не понимаю.
– Железнодорожные тоннели! – взорвался Даймонд. – Они построили себе частную железнодорожную линию. От Пелхама под парком, под отелем “Никербокер” до самых особняков на Пятой авеню. Роскошные подземные станции и залы ожидания. Тоннели диаметром девять ярдов.
– Но почему так глубоко?
Даймонд в первый раз позволил себе ухмыльнуться.
– Геология, – сказал он. – Их тоннели должны были проходить ниже существовавших железнодорожных путей и ранних линий подземки. Но под ними лежали слои навозняка.
– Слои чего? – переспросил Пендергаст.
– Рыхлого алеврита докембрийского периода. Мы называем его навозняком. Через навозняк можно прокладывать водопровод и канализацию, но только не железнодорожные тоннели. Поэтому они были вынуждены уйти вглубь. Ваш Чердак дьявола находится на глубине в тридцать этажей.
– Но с какой целью они это сделали?
– С какой целью, спрашиваете? – Даймонд недоуменно смотрел на Пендергаста. – Неужели не ясно? Эти вонючки не желали быть рядом с простыми людьми и не хотели делить семафоры с обычными поездами. Через тоннели глубокого заложения они могли выехать из города, подняться на поверхность где-нибудь около Кротона и продолжать путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59