– Да, жизнь его в любом случае дольше, чем жизнь тех денег, что у меня остались.
– Послушай, он может что-то учуять. Нам больше не надо встречаться.
Он прижал ее руки к своей груди и сказал:
– В случае чего сбежим.
– Я готова, но что мы будем делать дальше?
– Боже мой, даже любовь не имеет ценности без помощи моего отца.
– Ты думай, а не мечтай.
– Ты хочешь сказать, что нам нужно подождать?
– Смерть.
– На пути к ней мы по опередим. Иногда мне кажется, что он меня похоронит. Он абсолютно ничем не болеет, а у меня и печень, и увеличенные миндалины. Кроме того, он очень подозрительный. Боюсь, что я больше не смогу приходить к тебе.
– Я тогда сойду с ума.
– Я тоже, а что толку?
– Ожидать – несерьезно, бежать – бесплодно, телефонный звонок остается мечтой.
– А что же делать?
– И правда, что делать?
– Мне кажется, остается только бежать.
– Никогда.
– Тогда – ждать.
– И не ждать.
– Ну а что? Что?
– Ох, раз уж мы такие нерешительные, лучше прекратить наши свидания.
Он зажал ей рот ладонью – Нет уж, лучше умереть.
– Смерть,– выдохнула она и, словно подсказывая, повторила: – Конечно, смерть.
Он внутренне содрогнулся от того, каким тоном она это сказала. Нервы напряглись до предела, сердце дало перебой. Воцарившееся молчание давило. Он спросил:
– Ну, что ты вдруг замолчала?
– Устала. Не задавай мне больше вопросов.
– Но мы ведь так ничего и не придумали.
– Я не вижу выхода.
– И все же он наверняка существует.
– Какой?
– Это я тебя спрашиваю.
– А я тебя.
– Я надеялся, что ты вот-вот скажешь что-то важное.
– Нет у меня никакого мнения на этот счет. Но есть мечта, вроде твоей об отце. Как можно скорее унаследовать эту гостиницу, деньги и все имущество. И никогда не расставаться с тобой.
– Ах-х…
– Наша с тобой общая беда – когда мы не способны действовать, то предаемся мечтам.
– Но ведь мечта иногда внезапно сбывается.
– Как?
– Ну, просто сбывается сама собой.
– Что-то голос твой слабоват. Сам себе не веришь?
– Да. Ну и что же?
– Ничего. Придет рассвет, а мы так ни до чего не додумались. Просто высказались.
Она оделась в темноте. Он следил за передвижением ее призрачной фигуры. Перед дверью обменялись быстрым поцелуем, и она ушла.
Когда он залез под одеяло, его охватило щемящее чувство уныния. Мрак цвета смерти. Мрак могилы, в которой покоится твоя мать. Когда судья зачитал приговор, она чуть не задушила его. А в тюрьме сказала: «Я знаю подонка, который заложил меня. Убью его». Когда-то ты была прекрасна и полна сил. Что же сделала с твоим здоровьем тюрьма! Мне не забыть твою любовь ко мне. Какое облегчение было бы признаться во всем Ильхам. Она воплощение честности, а ты ей выдаешь только цепочку лжи. Отец, ну почему ты так упорно скрываешься? И он отвечает: «Твоя мать думала, что убила меня. На самом деле это я убил ее». «Ага! Ты боишься, потому что ты убийца, но я узнаю, как разыскать тебя». А Ильхам ты изнасилуешь. Она будет, конечно, яростно сопротивляться. Будет кричать, не пытаясь прикрыться в своем разорванном платье: «Убью тебя!» Нет, это я убью тебя, чтобы скрыть свое преступление.
На рассвете раздался голос муэдзина. Значит, он ни минуты не спал, но помнил, что насиловал и убивал. Успокоил себя тем, что, наверное, сон все– таки прокрался к нему в эту ночь, когда он и не подозревал. Возможно, и бессонница ему приснилась. Он снова проснулся в семь часов, открыл окно, увидел туман, ползущий по улицам. Небо затянуто тучами. Донесся голос нищего: «Таха, о венец моего прославления, прекрасноликий».
Сабир уже подходил к двери салона, когда увидел дядюшку Халиля. Тот спускался по лестнице, опираясь на руку Али Сурейкуса, на голове чалма. Сабир сел и издали посмотрел на него, на его жилистые, дрожащие руки, на черный платок – куфию, прикрывающий худую шею. Самое доброе дело, которое ты можешь сделать, немощный старик,– это умереть. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Ты не можешь спать без снотворного и долгого массажа, который тебе делает Керима. Свое счастье ты строишь на ее бесплодном сострадании. Для меня теперь все решится так: либо появится мой отец, либо исчезнешь ты. Однажды он уже чуть не совершил убийство в клубе «Каннар». В проходе к туалету путь ему преградил морской офицер и сказал: «А ну, брысь с маяка, а не то…» Они сцепились в беспощадной драке, на Сабира сыпались удары, и он зверски бил в ответ. Остановился, лишь когда противник свалился без памяти. В тот момент он не думал о победе, а поддался безумному желанию прикончить поверженного. Подоспел официант, бросился на него с криком: «На виселицу захотел?!» На рассвете мать причитала: «Ой, беда! Я едва не потеряла тебя. Если какой-нибудь негодяй мешает тебе, скажи мне. Я могу отправить его в могилу». Она слов на ветер не бросала. Был случай, когда по приказу матери один из помощников убил ее соперницу и скрылся в Ливию. В Александрии говорили, что это дело рук Бусеймы Омран. Но где доказательства? А ты, дядюшка Халиль, очень мало изменишься после смерти.

8

– Я думаю, глупо продолжать печатать объявление,– – обратился Сабир к Ихсану.
– Пожалуй, вы правы, – согласился Тантави.
– Наверняка он видел объявление. А не он, так кто-то из его близких.
– И я так считаю.
– Значит, он не хочет откликнуться,– вмешалась Ильхам. – А может, живет далеко отсюда, даже в другой стране,– предположил Сабир.
Но Ильхам продолжала развивать свою мысль:
– Все зависит от него, и только время решит эту загадку. Он вернется к тебе, когда сам того захочет. Мы иногда такие вещи читаем о пропавших. Она не знает, что это Сабир нуждается в пропавшем отце, а не наоборот. Он нужен ему не только для обретения свободы, достоинства и покоя, но и для того, чтобы удержать Сабира от преступления. Ничего она не знает о преступлении, которое само ищет его, подстерегает из-за угла. Не знает о тупике, в котором он окажется, когда израсходует все свои деньги. Он часто задумывается, а не бросить ли всю эту затею, но не может окончательно поставить точку. А если он однажды решится прекратить поиски, тут же будет вынужден принять другой образ жизни.
– Давайте в последний раз напечатаем, – подвел итог-своим размышлениям Сабир.
Потом ждал в «Витр Куан». Почти ни дня не проходило без встречи. Они стали приятной традицией для обоих. Верно, что во второй половине ночи он забывает обо всем, но едва забрезжит утро, как вся его страсть и пелен ость устремляются к Ильхам. В ее присутствии чувства возносят его к вершинам счастья и чистоты. Но и темная страсть к Кериме не исчезает совсем, только на какое-то время притаится. Его увлечение Ильхам не угасает, но и власть другой женщины неотвратима, как правосудие. Иногда гнет этой власти заставляет его ненавидеть ее, но и сбросить его он не желает. Порой все существо его тянулось к Ильхам с отчаянным призывом спасти его. Он старался уйти от назойливого вопроса: кого из них ты бы выбрал? Но вопрос этот беспокоит его, как скрытая хроническая болезнь. Ильхам – чистое небо, под сводом которого сияет вера. Керима – небо в тучах: вот-вот грянет гром и заполыхают молнии, хлынет ливень. Но она же и любимое небо Александрии.
Он пил сок в «Витр Куан», а в голову вдруг врывался шум улицы Святого Даниила. Почему она отказывается признаться, что она – та девушка из переулка Кирши?
Мучительница, дьяволица. В его фантазии слились воедино гул морских волн и запах соленой йодистой воды, любовь к родному городу и ночные похождения, полные приключений и жестоких драк. А Керима – его подобие. В ее крови кипят первобытные инстинкты и необузданные страсти. Она не такая, как Ильхам, вершина, до которой никому не добраться. Он посмотрел в ее глаза, которые пристально изучали его, пока она усаживалась напротив него за столик. На вопрос Ильхам о том, как он проводит время, он ответил:
– Когда иссякнут все средства поиска, у меня больше не будет предлога оставаться в Каире. Опустила ресницы и спросила:
– А ты уже решил, когда уедешь?
– Мне трудно расстаться с Каиром. С очаровательной прямотой она сказала:
– Я рада это слышать. Хорошо, если бы твое желание осуществилось.
– Я и сам непрерывно думаю об этом.
– А твои родные, твоя работа?
– У каждой проблемы есть решение. Мне кажется… он вдруг запнулся и после короткой паузы продолжил: Мне кажется, что я приехал в Каир не для поисков Сайеда Сайеда Рахими, а чтобы найти тебя. Мы иногда гонимся за какой-то целью, потом спотыкаемся обо что-то на дороге и вдруг обнаруживаем, что здесь-то и есть подлинная цель. Ее лицо зарделось, когда она ответила все с той же прямотой:
– Что касается меня, то я обязана счастьем Сайеду Сайеду Рахими.
– Как ты прекрасна! Как прекрасна любовь! Да, да, это любовь с каждым днем все крепче привязывает меня к тебе. Она кроется за любым моим словом, обращенным к тебе, о чем бы мы ни говорили. Всего час назад это слово, «любовь», даже на языке не вертелось, но если бы не оно, не было бы оправдания и смысла любому слову, которое я говорил.
Ее губы что-то прошептали. Он спросил:
– Разве не так?
– Да… и больше того, – ответила она, набравшись храбрости.
Ему хотелось петь от радости, но он выразил свой восторг лишь легким пожатием ее руки. А через несколько часов Керима снова будет в его объятиях. Кольнуло беспокойство. Вдруг испугался этих счастливых голубых глаз. Сердце сжалось от дурных предчувствий. Ах, как часто он мечтал об обладании двумя женщинами сразу без страданий и угрызений совести. Но пока он с Ильхам, его терзают воспоминания о Кериме, а с Керимой его мучают мысли об Ильхам. Слияние их воедино означало бы покой, о котором он не осмеливался даже мечтать. Чтобы отвлечься от неразрешимой дилеммы, он спросил:
– Скажи, а ты раньше любила кого-нибудь?
Она не задумываясь ответила с улыбкой.
– Нет, не думаю. Детские экзальтированные увлечения. Где они? Ни следа от них не осталось. Да и то, что вспомнить влюбленность в знаменитого артиста, который уж и умер давно. Настоящей любви я еще не испытала. Хотя меня уже однажды сватали. Помолвка расстроилась, когда он потребовал, чтобы я бросила работу. Ну, бывает, кое-кто из моих коллег признается мне в любви в стиле последней газетной полосы. Все это, конечно, мило, но не более. Я тебе как-нибудь исповедуюсь, но при условии, что ты не уедешь. Или по крайней мере не будешь забывать Каир.
– Даже если на край света попаду – не забуду Каир.
– Это приятно слышать. Но какое это имеет отношение к любви?
– То, что я познал, должно называться не любовью, а как-то иначе.
– Ну что ж, перейдем к этому. Я неплохо разбираюсь в людях и вот что скажу: когда я смотрю на твое лицо, то у меня не возникает сомнений в том, что передо мной хороший человек.
Он подавил в себе удивление и серьезно спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Не знаю. Ты… ты… не могу дать определения, но меня убедило нечто, что излучают твои глаза, и это вызвало во мне доверительную симпатию. Впрочем, лучше ты говори…
Чистые глаза не видят. Неужели и вправду его лицо может показаться лицом праведника? Куда девались следы разгульной жизни, скотского разврата? Его мать с ее легендами, страшные ночные причуды? Должен, должен появиться отец, чтобы вызволить его из тупика, покончить с ложью.
– Не хочу себя хвалить,– сказал он,– но моя любовь – свидетельство тому, что я лучше, чем сам предполагал.
– Более того! Посмотри, как ты бьешься в поисках брата. Ну ты хоть знал его когда-нибудь?
– Нет.
– И несмотря на это, ты разыскиваешь его, будто он для тебя всю жизнь был самым близким человеком. Разве это не благородно?
Будь проклята ложь! Из-за нее все, что говорит Ильхам, теряет смысл.
– Ерунда. Просто меня попросили…
– Если бы! И для тебя это связано с материальными затратами, так что не отрицай собственного благородства.
Керима ему сродни. Тоже долго в грязи валялась. Они с ней издали поняли друг друга. В разгар страсти она сдерживает дыхание, чтобы шепнуть ему: «Когда же исчезнет помеха, которая угрожает нашей любви?» Осознанный страх охватывает его. Это напоминает внезапную пощечину. Закоулки мрака манят пролить чужую кровь. Но Ильхам не видит на его лице ни намека о замышляемом преступлении. Ей и в голову не приходит, что он убьет ради обладания другой женщиной. Что он уже чует запах пролитой крови. Что нет смысла дядюшке Халилю цепляться за жизнь конец его близок. Ты, Ильхам, не спасла меня от пропасти, влюбилась, не разглядев мою подлинную сущность. Я с ума сойду, если буду продолжать лгать тебе. И почему ты отворачиваешься от правды, хотя раньше не боялся драться насмерть, да и сейчас замышляешь убийство? Ну скажи ей: я бедняк, нищий. Рахими – мой отец, а вовсе не брат, и если он не признает меня, я не буду стоить и горсти праха, и все мое прошлое погрязло в разврате и позоре. О! Ты вскрикнешь от ужаса, потухнет блеск в твоих глазах, которые излучают любовь. Вот тогда и покажется лик «праведника» в истинном свете. Ах, если бы мать воспитывала тебя соответствующим образом, был бы ты сейчас обыкновенным и всем довольным сутенером. Но она оберегала тебя от малейших трудностей жизни и тем обрекла на страдания, бросив на произвол судьбы, оставив в наследство лишь несбыточную надежду обрести опору в несуществующем отце.
– А моя мама, которой я о тебе рассказала, считает, что тебе следует подыскать работу в Каире, уговаривала Ильхам.
Мама? Он боится матерей. Например, его мать с одного взгляда видела, кто чего стоит, и даже привлекательная внешность не могла ее обмануть.
– Какая работа?
– Зависит от твоей подготовки, – ответила Ильхам с некоторым колебанием.
Передай ей, что лучше всего у тебя получаются пьянки, драки и любовь.
– У меня опыт только в управлении недвижимостью.
– Извини, пожалуйста, но я не знаю, какое у тебя образование.
Мелькнули в памяти национальные и иностранные школы, через, которые он прошел бегло, как праздный наблюдатель.
– Отец не дал мне возможности получить какую-либо профессию, потому что я ему был нужен, особенно после того, как он заболел.
– Подумай о торговле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17