Зато взгляд Ильхам буквально опьянил его. Это было прекраснее первых лучей восхода над Средиземным морем. Он тепло поздоровался с ней, как и положено друзьям.
– Что нового? – спросила она.
– Вот пришел продлить объявление. Правда, на сей раз долго колебался,– ответил он, не сводя глаз с ее лица.
– А что, нашли другие пути?
Сабир улыбнулся, но не стал говорить ей, что поиски Рахими для него отошли на второй план. Ихсан Тантави сказал ему:
– А у нас для вас сюрприз.
Он присел и спросил, в чем дело.
– Одна женщина интересовалась вами по телефону.
– Женщина?
– Спрашивала, что кроется за этим объявлением.
– Правда? А кто она?
– Не назвалась, ну а мы, естественно, не смогли удовлетворить ее любопытство.
– А не может такого быть, что она от Рахими звонила?
– Всякое может быть,– ответила Ильхам.
– А что всякое? Тантави засмеялся.
– Может, что-то и от вас зависящее.
Сабиру был приятен этот веселый, согревавший его душу допрос.
– Наверное, опять какая-нибудь шутница,– сказал он.– Однажды я уже оказался жертвой глупого розыгрыша.
И все-таки – вдруг эта женщина звонила от Рахими? Жена или вдова? А может, Керима – чисто из любопытства. Она искушенная женщина, которая так просто не поверит на слово. Настолько же умна, насколько опасна и сладостно– деспотична.
Он сидел в углу «Витр Куан» и вспоминал подробности своего странного сна. Пришла Ильхам и заняла свое место. Он заказал еду, и они обменялись приветливыми улыбками.
– Я вижу, вы сейчас не так оптимистично настроены относительно объявления,– сказала она.– Но так, наверно, и лучше.
Ничего ты не знаешь о том, что сбило мою уверенность.
– Лучше?
– Да. Эти поиски могут оказаться долгими.
– Послушайте, ну позвольте хоть разок заплатить за вас.
– Вы гость, а не я.
– Вы очень добры, госпожа Ильхам. А можно просто на «ты»?
– Ради Бога.
– Очень любезно с твоей стороны.
Они обедали, получая удовольствие от общения друг с другом. Правда, в ее голубых глазах он замечал порой сосредоточенность на какой-то посторонней мысли, разгадать которую не мог, но не расспрашивал, надеясь, что она сама раскроет ему, что ее тревожит. Вспомнил мрак исхода ночи, растворение в волнах наслаждения и удивился собственному, почти хладнокровному раздвоению между двумя женщинами.
– Я иногда думаю, что ты взял отпуск специально для выполнения этой задачи, – сказала она.
Прощупывает. Пытается узнать больше о нем. Его кольнуло беспокойство, и он ответил:
– Я нигде не служу. Принадлежу к знати.
– Возделываешь свои угодья?
– Это мой отец – помещик.
Сабиру показалось, что ее разочаровало его заявление.
– Я управляющий его недвижимостью, – пояснил он. -Эта работа потяжелее любой службы.
Уже дважды солгал ей, самому противно. Другой женщине он пока не сказал ни слова лжи.
– Главное, что ты не живешь в праздности. Тунеядство – враг человека.
– Это верно. А я вот уже две недели страдаю от безделья. Но как ты узнала?
– Нетрудно догадаться, к тому же кое-что слышала о тебе.
– Ценность имеют только собственные наблюдения и опыт.
– Основательное мнение.
– В твоем возрасте тебе не было дано познать некоторые стороны жизни, как это мне довелось.
– Если ты вообразил, что я ребенок, то я рассею это заблуждение.
Боже мой, как я люблю ее. Какое счастье быть рядом с ней!
Он сделал еще один шаг вперед:
– Ты почти все обо мне знаешь. Может, о себе немного расскажешь?
– А что я такого знаю о тебе?
– Фамилию, имя, работу, отца, мои дела в Каире. И то, что ты мне нравишься.
– Ну-ну, не надо путать факты с фантазией.
В душе он отметил, что это, пожалуй, единственная правда, которую она узнала. Стало душновато, словно окна в помещении закрыли наглухо, а свет полудня померк за стеклами. Они увидели большое облако, за которым скрылось солнце. Пытаясь настроить ее на более откровенный лад, Сабир сказал:
– Что ж, я по крайней мере знаю твое имя и должность.
– А что еще тебя интересует?
– Какие у тебя таланты? Когда ты начала работать?
– Три года назад. Именно тогда я закончила коммерческую школу. Но продолжаю учебу и сейчас.
Снова кольнуло беспокойство. Только не спрашивай меня о моей специальности. Здесь ложь не пройдет. Впрочем, можно рассчитывать на ее интеллигентность и деликатность.
– А семья твоя, видимо, в Гизе?
– Я живу только с мамой. Вообще-то мы выходцы из Кальюбии. Дядя сейчас обосновался в Гелиополисе. Но мы, как и ты, потеряли близкого человека.
– Кого же? – удивился он.
– Отца.– В ее глазах мелькнуло замешательство. Сабир вспомнил свой удивительный сон и пересказал ей его, слегка видоизменив, чтобы он соответствовал его первой лжи. Отцы пропадают чаще, чем ты себе представляешь. Вдруг они разыскивают одного и того же отца?
– А как ты потеряла отца?
– Иначе, чем ты своего брата. Вот видишь – я тебе раскрываю свои семейные тайны.
Он взглянул на нее с упреком, поспешив тут же скрыть свои чувства выражением искренней заинтересованности.
– Дело в том,– сказала Ильхам,– что отец бросил мою мать, когда я была еще в колыбели.
– Удрал?
Она звонко рассмеялась, а он поправился:
– Ну, то есть скрылся?
– Он известный юрист в Асьюте. Может, ты даже слышал о нем – профессор Амру Заид.
Напряжение спало, и он шутливо сказал:
– А я уж подумал, Сайед Сайед Рахими.
– А что, хотелось бы тебе оказаться моим дядей? – спросила она со смехом.
– Вот уж нет!
Ее смуглое лицо порозовело.
– Мама с самого начала настаивала на том, чтобы я осталась с ней. Отец легко согласился на это, поскольку оформлял свой второй брак, и они договорились об алиментах. Потом мама уехала со мной в дом моего дедушки в Каире, а после его смерти мы живем с ней одни.
Он слушал ее историю с подспудным чувством недоверия, которое, впрочем, он испытывал ко всем женщинам и особенно матерям. Но ведь, с другой стороны, у него нет никаких оснований не доверять Ильхам, которая никогда и не слышала о сутенерах, шантажистах, проходимцах. Мог бы ты рассказать свою жизнь в таких же деталях? На душе стало мрачно, словно тучей заволокло небо.
– Однажды мой дядя заявил, что я все-таки должна познакомиться с отцом. Мама возражала, говоря, что он недостоин этого и никогда сам не стремился повидать свою дочь. Так я и выросла, словно у меня нет отца. А дядя твердил, что, когда я повзрослею, без отца мне не обойтись.
– Свобода, достоинство и покой,– сказал он почти машинально.
Она пренебрежительно пожала плечами.
– Мама все-таки настояла на своем. Боялась, что отец задумает вернуть меня к себе. А я безоговорочно была на стороне матери. Мы сошлись на том, что работа важнее отца, и я осталась.
Да что ты говоришь, красавица! Разве работа может заменить свободу, достоинство и покой!
– Я была очень прилежной и закончила школу, победив по конкурсу, объявленному в газете. А потом поступила в коммерческий институт.
– А что отец? Ты хоть иногда о нем думаешь?
– Теперь его словно и не существует. Он сам такой выбор сделал.
– Потому что ты в нем не нуждаешься?
– Вовсе не поэтому. Я и в маме не нуждаюсь, но я люблю ее и не представляю себе жизни без нее.
Она не на краю пропасти, вроде тебя. Не жаждет свободы, достоинства и покоя. Ей не угрожает грязное прошлое, которое может обрушиться на тебя в любую минуту. Ее будущее предопределено.
– Я довольна своей работой и жизнью, хотя у меня и нет твоего богатства.
Сделала ему больно, сама того не сознавая. Но любовь к ней заглушила все другие чувства. Если бы не страх, признался бы ей во всем. Когда Ильхам ушла, им овладело тревожное чувство одиночества. В то же время возник соблазн испытать на ней свою животную натуру. Этот соблазн подсказан разумом, а не чувствами. Воображая себе такое, он представлял ее охваченную ужасом от подобного внезапного нападения, а вслед за тем видел себя брошенным и разбитым. Не только разум подсказывал ему такие картины, но укоренившееся в нем отношение к женщинам, его непоколебимое желание насмехаться над всем тем, что называют добропорядочностью.
Подобно тому, как грязь жизни прочно прилипла к нему, он, со своей стороны, агрессивно старался замарать добродетели, делая из своего прошлого некие основы, а не порочное исключение. Потому Ильхам, став светочем в его жизни, пробудила его страхи, его комплексы, сотрясла фундамент того мира, который он создал для себя. Она доверяла ему. А он по-настоящему забывает о своих страданиях только в пламени Керимы, пылающем во мраке ночи.
Он шагал по улицам, с удовольствием вдыхая прохладный ноябрьский воздух, и лишь к вечеру появился в гостинице «Каир». Дядюшка Халиль в высокой турецкой феске клевал носом в дремоте. Мухаммед Сави неподвижно сидел в плетеном кресле, положив руки на подлокотники. Сабир проторчал час в салоне, потом подошел к телефону и набрал номер Ильхам.
– Давай завтра встретимся в «Витр Куан».
– С удовольствием. Надеюсь, все в порядке?
– Да, конечно. Просто я не хочу упускать ни одной возможности повидаться с тобой.

7

Истинное утешение приходит к нему во мраке ночи, когда колеблющееся дыхание выводит мелодию лесных зарослей. Когда полное забытье царит над землей и в небесах. Плотный обед и расслабление, а не пьянящее волнение и муки одиночества, которые сопутствуют общению с Ильхам. Ни одной ночи не было пропущено с тех пор, как осторожный стук в дверь пробудил его от пьяного забытья. Ее власть над ним была неумолима, как само время. Пользуясь прошлым опытом, он пытался играть роль хозяина положения, но наступали мгновения, которые его предавали. Нет, ни одна женщина до этого не сумела так подчинить его себе, приковать такими прочными цепями. Она не давала ему ни единого объяснения, и он знал о ней лишь то, что ему казалось правдой. Ночь растворялась в объятиях, и она шептала:
– Нет для меня жизни без тебя.
Это было вроде воспоминаний о ночном клубе «Каннар», где море пело нескончаемую песню о тех ночах, которые были победами во всем. Он нежно и покровительственно потрепал ее по щеке, а сам в душе боролся с силами, которые тянули его в пучину рабства. Она – все. Любовь, надежды, которые побудили его бежать за утраченным отцом. А на следующую ночь он замечал в ней рассеянную сдержанность, почти покорность. Ни единого замечания, проявлений власти, упрямства. В таких случаях он страдал бессонницей, терзаясь сомнениями до самого рассвета. Когда становилось совсем тошно, он мысленно взывал к Ильхам, к ее непорочной душе. Говорил себе: если хочешь сделать меня своим пленником, да воцарится в мире покой. Ты – ад, если захватишь власть. А о трагедии деспотизма ты можешь рассказать десятки историй. Но и без нее жизнь пресна, рыхла, как песок. Без нее – безумие и кровопролитие. А как она была проста на рыбацком берегу, хотя и не без некоторых шероховатостей, как у скрытого, еще не созревшего таланта. И вот в своих воспоминаниях об Анфуши ты снова и без всякого оправдания преследуешь ее. Истина исчезла, как волна в море. Она дает не только любовь, но и забытье от бесплодных поисков отца, от отчаяния. Он бежал и от тревоги, которую будила в его душе Ильхам. И все же Керима была ему дороже, чем Ильхам и даже отец.
Он сказал, заметив с беспокойством перемену в ней:
– Сегодня ты не такая, как обычно.
– Ты находишь, что я иногда меняюсь?
Хитрит или действительно растерялась? Забыла мелодию признания в буре безумства? Однажды и мать предстала перед тобой в неожиданном обличье. Когда один дружок возжаждал посетить ее в доме на улице Святого Даниила, она вышвырнула его за дверь прямо-таки зверски. Оставшись одна, ругалась, сыпала проклятьями, а потом закрыла глаза устало, повалилась без сил и залилась слезами.
Сабир повернулся к Кериме и сказал внешне безразлично:
– А я решил, что ты заболела.
Она ответила, как ему показалось, с вызовом:
– Я в прекрасной форме.
– Рад слышать это.
Она игриво потрепала его по щеке и тихо сказала:
– Разве не видишь, что ты для меня дороже самой жизни?
Ты имеешь дело не со словами. Ты попал в ситуацию, которая чревата неприятностями. И за это придется расплачиваться. Он сказал лукаво:
– И ты для меня тоже. И даже больше. Чем ближе отъезд, тем печальнее у меня на сердце.
– Почему ты заговорил об отъезде?
– Какой смысл молчать? Молчание его не отсрочит.
– А мы его будем оттягивать сколько можно. Много тут не придумаешь, но алчность – это единственное, что сохраняет свою силу над мужем.
– А кроме того, он – не решение проблемы.
– Но все же это своего рода инъекция в экстренном случае.
– Значит, мужа эта сторона дела волнует?
– Еще как! Ему не столько важны деньги, сколько как я их трачу.
– Ревнивый?
– Невероятно. Но между нами соглашение, которое я должна соблюдать, иначе все будет потеряно. А чем ты занимаешься? У тебя нет иного дела, кроме ожидания телефонного звонка?
– Если будет нужный звонок, все проблемы исчезнут.
– А мой отец был простым человеком.
– Ну, мой-то – другое дело.
– Как ты его потерял?
– Старая история. Как-нибудь в другой обстановке расскажу.
– А почему он не желает связаться с тобой? Ах, вот они, эти тягостные вопросы. Варианты их безграничны. А она продолжала допытываться:
– Скажи мне, в каком ты окажешься положении, если он не объявится?
– Представь себе положение человека без денег, без родных, без работы.
– А как ты раньше жил?
– Тысячами ворочал, а остались одни десятки.
– Чем ты занимался?
– Ничем.
– Почему бы тебе не подыскать работу?
– Любая работа ничего не стоит но сравнении с той, которую мог бы устроить отец.
– Не понимаю.
– Просто поверь мне.
– 3аймись торговлей.
– Капитала нет и опыта.
– Устройся на службу.
– Нет профессии, нет рекомендаций.– После паузы добавил: – Факт остается фактом: я ни на что не гожусь.
– Кроме любви, – сказала она, игриво перебирая волосы на его груди.
Он улыбнулся в темноте.
– Видишь, как жизнь нас мотает.
– Да, дело сложное. А муж мой – ненадежная опора. – До чего же он стар.
– Верно. Я бы сказала больше: он из тех стойких долгожителей, о которых говорят, что смерть про них забыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17