! У тебя есть я – Харольд Харрисон! Бывало, за один вечер я стриг целую корабельную команду!
– Но ты делал это трезвым, папа.
– Резонно, – согласился тот и уселся на табурет, не заметив, что там уже кто-то сидит. Пол отлетел в сторону и приземлился возле кровати. – Резонно, – повторил громила. – Да, я не трезв. Но ведь и ты – не корабельная команда.
– В этом-то и беда, папа, – невозмутимо пояснил Джордж. – Если бы сейчас ты взялся за команду, возможно, кому-то ты и обрезал бы голову, но кого-то ты действительно постриг бы… А я один. Боюсь, у меня нет шансов оставить свою голову при себе. Мне не хотелось бы испортить твою карму.
– Не клевещи Джордж! Я только что постриг твоих братьев Пита и Гарри!
– Дай-ка, – Джордж взял из рук отца ножницы и внимательно их осмотрел. – Следов крови нет. Они живы?
Не прочувствовав иронии, отец посерьезнел и утвердительно качнул головой.
– Ясно, – заключил Джордж. – Раз так, вероятность того, что голову ты отрежешь именно мне, возросла ровно в три раза.
– Ах так! – взревел рассерженный отец, подавшись вперед. – Непокорный! Ходи же тогда мохнатым!
– У Иисуса Христа тоже были длинные волосы, – спокойно заметил Джордж. – И у Будды. Хотя, у Будды, возможно, вообще волос не было. И головы, может быть, тоже не было. И даже тела. У Будды, наверное, один сплошной дух был… Кстати, папа, у тебя изо рта такой дух… Ты не мог бы немного отодвинуться?
Сидя на давно не чищенном паркете, Пол с открытым ртом слушал удивительный диалог отца и сына. Они оба положительно нравились ему.
Однако последняя фраза Джорджа всерьез обозлила папашу Харольда, и не известно, во что бы вылилось его раздражение, если бы из коридора не раздался зычный женский голос:
– Кексы! Кексики! Свежие кексики!
Харольд встрепенулся и нетвердой сомнамбулической походкой покинул комнату.
– Кексы мама печет, пальчики оближешь, – подмигнул Джордж. – Давай, поспешим, а то их сейчас расхватают.
Мальчики выскочили в коридор. Посередине с подносом в руках стояла дородная белокожая рыжеволосая женщина в переднике и чепчике. «Кексы! Кексики!» – продолжала выкрикивать она. Народные массы, вытекая из комнат подкатывали к ней, а затем, смачно чавкая, возвращались восвояси.
У порога Пол заметил свои, начищенные до неестественного сияния туфли и уже не мог отвести от них глаз.
«Это хорошо, что ботинки на месте, – думал он как раз в тот момент, когда Джордж запихивал ему в рот кекс. – Надо делать отсюда ноги. Конечно, здесь чертовски весело. Но привыкать к этому нужно маленькими порциями». – И он даже припомнил выражение из профессионального лексикона мамы Мэри: «Гомеопатическими дозами».

3

В 1952 году Джон вместе с Питом Шоттоном перешел из начальной школы в среднюю – «Куорри Бенк Скул». Понадобилось совсем немного времени, чтобы они приобрели репутацию самых классных шутов.
Друзья прятали в ранцы одноклассников будильники, заведенные на середину урока, натирали доску парафином, а однажды Пит дошел до того, что, зарядив велосипедный насос чернилами, выстрелил в спину учителя химии.
За такое можно было и вылететь из школы, но когда учитель обернулся, оружие уже было надежно спрятано. А за мелкие провинности ученики карались часом принудительных работ после уроков.
За три года учебы в «Куорри бенк» Джон и Пит перемыли столько полов и перебросали столько листьев с дорожек школьного двора, сколько нормальному человеку и не снилось.
Вот и сегодня у них было «рабочее настроение». Урок истории вел новый учитель Чарльз Паткинс.
– Леннон, в каком году родился Наполеон?
Джон встал и, в надежде на подсказку, огляделся по сторонам.
– В тысяча-а… Он родился в тысяча-а…
– Смелее, смелее, Леннон, – заложив руки за спину, подбадривал мистер Паткинс.
– Он родился… Наполеон родился…
– То, что он родился, мистер Леннон, мы знаем и без вас.
На первой парте, где сидят более-менее приличные ученики, кто-то хихикнул.
– Наполеон родился в тысяча…
Лучший друг Пит не мог не прийти на помощь товарищу и тихонько шепнул дату.
Джон с облегчением выпалил:
– В тысяча девятьсот двенадцатом году!
Зная Джона, класс уже давно ожидал повода для смеха и вот, наконец, надежды оправдались. Ребята дружно заржали.
– Садитесь, Леннон, я убедился в том, что у вас нет ни малейшего желания изучать историю.
– Есть! – с готовностью возразил Леннон. – Вот, например, я давно уже хотел спросить у вас…
– Спрашивайте, – опрометчиво разрешил мистер Паткинс. Если бы он работал в этом классе давно, он бы просто-напросто не позволил Джону лишний раз открыть рот.
– В каком году родился Иисус Христос?
– Он родился… Перестаньте паясничать!
– Нет, правда, все всегда говорят, «от Рождества Христова», значит, он родился под Рождество. А в каком году?
– Вы что, считаете меня идиотом?!
– Я-то не считаю… У меня вообще по математике двойка.
– Вон! – воскликнул мистер Паткинс, указывая на дверь.
Джон уставился в ту сторону и встревоженно спросил:
– Что вас там так напугало, мистер Паткинс? Что вы там увидели?
– Где? – недоуменно посмотрел учитель на Джона.
– Там, возле двери. Вы что-то увидели и закричали «вон». А там ничего особенного нет.
Класс вновь разразился хохотом, а пуще всех усердствовал Пит. Он буквально скрючился под партой, а затем и вовсе выпал в проход.
– И вы, мистер Шоттон, убирайтесь тоже. Вон!
Уже подойдя к двери Джон, нацепил на нос очки, внимательно огляделся, после чего обернулся и с деланной растерянностью сказал:
– И все-таки нет здесь ничего особенного.
Мистер Паткинс, размахивая указкой, рванулся к двери, и Джон с Питом поспешно выскочили в коридор.

– Одному из мальчиков зайти, – глухо прозвучало из-за двери приемной директора. Первым отправился Джон. Миновав приемную, он остановился на пороге кабинета.
У директора школы мистера Эрни Тейлора были проблемы с памятью. А может быть, у него были причины желать, чтобы окружающие думали именно так.
Он долго разглядывал вошедшего подростка, прежде чем спросил его:
– Чем обязан?
– Вы меня вызвали… – опешил Джон.
– Ах да! Вы – Джим… Э-э-э… Джим…
– Логан, – не моргнув и глазом ляпнул тот.
– Ах, да-да, припоминаю, – засиял улыбкой мистер Тейлор.
Но вмешался мистер Паткинс:
– Этого наглеца зовут Джон Леннон. – И на всякий случай напомнил: – Мы собираемся его наказать.
Тейлор сделал строгое лицо:
– Прекрасно! Значит накажем. Давайте его убьем, мистер Пыткинс.
– Паткинс, – машинально поправил учитель и удивленно добавил. – Ну зачем же сразу убивать?
– Действительно, зачем убивать? – сам удивился директор. И тут же растерянно спросил: – А что же с ним делать?
– Может быть – розги? – предложил Паткинс, становясь значительно осторожнее.
– Ну что вы, Пупкинс, – покачал головой директор. – Разве можно бить детей?
Учитель уже не знал, что и сказать, а директор, выдержав паузу, процитировал на память:
– «Не битие определяет сознание», – и добавил от себя: – а мытие. – И конкретизировал: – Мытие полов. А?!
Мистер Паткинс недовольно поджал губы, но перечить не посмел.
– Идите, Джим, – кивнул Леннону мистер Тейлор. – И позовите этого, другого, как его, мистер Гадкинс?
– Паткинс, – вновь поправил учитель.
– Да-да, – позовите Паткинса. Впрочем, не надо. Пусть он отправляется мыть полы вместе с Логаном…
– Паткинс – это я, – осторожно сказал учитель. – Я уже здесь.
– Ах, вот как? А по какому вопросу?..
Сообразив, что его присутствие тут уже не обязательно, Джон выскользнул в приемную. Здесь у него было время принять тот вид, с которым он решил показаться на глаза Питу.
Он со стоном выпал из приемной в коридор и пополз к умывальнику.
Пит в испуге склонился над ним:
– Что они с тобой сделали, Джон?! Фашисты! Изверги!
Джон, схватив друга за рукав, притянул его ближе к себе, заглянул в глаза и… рассмеялся.
Всегда готовый к розыгрышу Пит по достоинству оценил артистические способности друга и, упав рядом, дико загоготал вместе с ним.
Скрипнула дверь. Джон вскочил на ноги и взглядом полным раскаяния, уставился на появившегося в проеме разъяренного мистера Паткинса.
Учитель замер. Посмотрел на Джона. Затем перевел взгляд на корчащегося Пита Шоттона и, позеленев от бессильной ярости, процедил сквозь зубы:
– Итак, вы находите все это занятным, мистер хохотун? Что ж, – он бросил взгляд на директорскую дверь, – я вынужден согласиться с вами. – И он с расстановкой произнес: – Ха. Ха. Ха.
Чванно вскинув подбородок, он прошествовал прочь.

Домыв полы, Джон и Пит спустились в раздевалку спортзала, где проходили репетиции недавно сколоченного Джоном ансамбля под названием «Куорримен» «The Quarrymen» – каменотесы (англ.)

. Остальные были уже в сборе.
Эрик Гриффит бренчал на гитаре, Род Дэвис – на банджо, Айвен Воган чинил самопальный однострунный бас, а Колин Хантон стучал на барабанах (часть которых заменяли большие коробки из-под чая).
То, что они играли, называлось «скиффл» – смесь британского фольклора и традиционной эстрады, как правило исполняемая на самодельных инструментах. Но сегодня, только войдя в комнату, Джон заорал:
– Все! Хватит! Больше мы не будем играть ерунду! Будем играть рок-н-ролл.
– А это еще что за зверь такой? – с недоверием отнесся к его заявлению Род Дэвис.
– Ты не знаешь, что такое рок-н-ролл? – уничтожающе усмехнулся Джон, и обернулся к Питу: – Слыхал?
– Да что с него взять, – презрительно поддержал Пит. Правда он и сам впервые слышал это слово. Но резонно решил, что лично для него сие значения не имеет: какая разница, скиффл или рок-н-ролл играть на стиральной доске? Да хоть классические симфонии…
Джон, выдержав паузу, оповестил:
– Завтра мы выступаем на «Шоу талантов Кэролла Льюиса», и я уже сказал организаторам, что мы играем именно рок-н-ролл. Так что деваться некуда.
– А зачем ты так сказал? – не унимался Род. – Скиффл у нас получается неплохо, он всем нравится…
– Там штук тридцать ансамблей, которых уже хорошо знают, и все они будут играть скиффл. Если бы я не сказал, что у нас новый стиль, нас бы не взяли.
Довод был убедительным, и Род сдался.
– Ладно. Расскажи тогда хотя бы, что это такое?
– Рок-н-ролл – это музыка будущего! – На этом теоретические познания Джона закончились. Но что-то ведь нужно было говорить: – Представляете, лет через двадцать про нас скажут: «Родоначальники английского рок-н-ролла, группа „Куорримен“»! А?! Как вам это нравится?!
Этого было вполне достаточно, чтобы зажечь энтузиазмом сердца подростков. К удовольствию Джона инициативу перехватил Айвен:
– Да! Мы будем жить в роскошных особняках, ездить на «Роллс-ройсах», а когда у нас будут брать интервью, мы станем рассказывать, как трудно нам приходилось, ведь мы были первыми! Как мы боролись за этот рокин… рокэн… Как его там?
– Рок-н-ролл, – подсказал Джон.
– Да! А когда мы умрем, армия наших поклонников будет так велика, что им достаточно будет пукнуть, чтобы засыпать наши могилы!
Все загалдели и, перебивая друг друга, принялись описывать блистательные перспективы своего будущего.
Но, как всегда, в подходящий момент Джон направил их энергию в нужное русло:
– Берите инструменты. Поехали!
– Но ведь мы не умеем играть рок-н-ролл, – осторожно заметил Род.
– До завтрашнего вечера куча времени, – успокоил Джон.
– Показывай аккорды, – потребовал Пит, доставая из бархатного, с вышивкой, чехла свою видавшую виды стиральную доску.
Джон наиграл на гитаре хит Чака Берри «Roll Over Beethoven» «Катись отсюда, Бетховен» (англ.)

, а каждый тем временем пытался подыграть ему. И уже во второй раз они играли все вместе. Хотя, «играли» – это, конечно, сказано с большой натяжкой. Но то, что они делали, они делали с упоением.
Колин, как сумасшедший, молотил по своим барабанам и коробкам, Джон рвал струны, Айвен, похоже, спутал бас с луком Робина Гуда, а Род Дэйвис упорно пытался на банджо сыграть какую-то мелодию. Пит, сломав о стиральную доску ноготь, просто прыгал по комнате и дико визжал.
Когда грохот смолк, Джон выкрикнул:
– Мы перевернем мир!
И они с удвоенной энергией начали все заново.
Посередине песни распахнулась дверь и раздался крик одноглазого школьного сторожа Гарри Слоубера:
– Пр-р-рекратить!!!
«Музыка» стихла.
– В чем дело, мистер? – спросил Джон.
– Мар-рш по домам, бездельники!
– У нас завтра концерт. Нам разрешили.
– Ничего не знаю. Выметайтесь из школы!
Тут в Джона как будто бес вселился. Положив гитару на пол, он со сжатыми кулаками двинулся прямо на Слоубера, злобно выкрикивая:
– Ты! Если ты одноглазый, так что – циклоп, что ли?!! – занятия по античной литературе явно пошли ему в прок.
Сторож испуганно отступил и захлопнул за собой дверь, прямо перед носом Джона.
– Рок-н-ролл побеждает! – заявил Джон, гордо оглядев остальных. – Продолжим.

На следующий день, встав пораньше, Джон на автобусе поехал к матери в Эдинбург. Все-таки у нее был кое-какой опыт работы на эстраде, и она могла дать какой-нибудь дельный совет. Несмотря на свою показную уверенность, на самом деле он очень боялся сегодняшнего выступления.
Джон был сугубо городским подростком, и сельский пейзаж за окном не радовал его сердце. Однообразие полей, копошащиеся на них крестьяне и теряющиеся в дождливом тумане преющие стога соломы только усиливали его тоску и дурные предчувствия.
Джулия всегда чувствовала свою вину перед сыном, а потому была очень ласкова с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10