Гэрроу не был слишком склонен к иронии. Но его не могла не развеселить абсурдность ситуации. Началом его огромного состояния была торговля опиумом, употребление которого в определенных кругах считалось необходимостью, а в других ядом, разрушающим здоровье. То же самое вещество было, возможно, причиной безумия его племянника Маршалла.
Ночь мягко окутала своими тенями Эмброуз. Время от времени вспышки света и взрывы безудержного смеха напоминали Маршаллу, что его дом полон незнакомых людей. Отсутствие на пиру хозяина гостей не смущало – ведь они были уверены, что он находится со своей невестой.
Маршалл стоял перед дверью апартаментов графини, сжимая и разжимая кулаки. Дверь была украшена позолоченной резьбой и являла собой произведение искусства, созданное умелым мастером более ста лет назад. Мог ли тот человек представить себе, что спустя сто лет хозяин замка будет стоять перед этой дверью, обуреваемый страстями? Мог ли тот давнишний столяр даже подумать, что за этой дверью, украшенной им позолоченной резьбой, будет другая, еще большая преграда, которая зовется искушением?
За этой дверью было не просто искушение плоти, хотя и это присутствовало. Но Давина на несколько часов подарила ему забвение. С ней он не будет лордом-отшельником, Дьяволом из Эмброуза, графом Лорном, честь которого запятнана делами прошлых лет. С ней он будет просто мужем.
Она ничего о нем не знала, и это, с одной стороны, его смущало, а с другой – было причиной, чтобы радоваться. С ней он сможет быть таким, каким пожелает. Добрым или сдержанным, отчужденным или любящим. Или он просто может быть тем человеком, каким он всегда себя знал и который только совсем недавно повредился в уме и потерял способность быть самим собой.
Ему следует оставить ее в покое. Он должен повернуться и уйти в свои собственные апартаменты. Там, с помощью нескольких бокалов вина, он сможет забыть о своей невесте. Там он наконец уснет, и ему не потребуется прикосновение другого человеческого тела. Никто не будет обнимать его, или целовать, или обещать физическое наслаждение.
Вино подействует.
Но искушение было слишком велико. К тому же все думают, что он со своей невестой. Мир оправдал его на эту ночь. Сегодня ночью он, возможно, здесь, чтобы выполнить обязательства, налагаемые на него его статусом и происхождением. Не важно, что он ненавидит ночь и боится своих страшных снов. Он надеется, что его невеста сможет облегчить переход от здравомыслия к безумию.
Может быть, его обуяла вовсе не похоть, а обычная меланхолия, и он стоит перед ее дверью, пытаясь, неизвестно почему, искупить свою вину за то, что не был с ней до конца честен и заставил ее выйти за него замуж.
Заставил? Он поднял руку и провел пальцем по позолоченной резьбе двери. Разве он ее заставлял? Но честен он с ней не был. Днем, когда они еще были в часовне, он мог бы остановить церемонию одним движением руки. Он отвел бы ее в отдельную комнату и поговорил бы с ней всего несколько минут, достаточных, однако, для того, чтобы ознакомить ее с некоторыми неопровержимыми фактами своей биографии.
«Меня называют Дьяволом, потому что до Эдинбурга дошли слухи о моих припадках. Когда на меня накатывает безумие, я вижу всех демонов ада. По ночам меня мучают кошмары, а днем преследуют видения. Я уже не совсем уверен, принадлежу ли я этому миру, хотя и не могу полностью избавиться от ощущения, что я часть этого мира. Я уже зашел далеко по пути к безумию, и вместе с тем я жажду прикосновения невинного человека так же, как я Жажду вина…
Выходите за меня замуж, и вы ни в чем не будете нуждаться. У вас будет все, кроме моего постоянного общества. Я буду с вами, только когда мне захочется, и буду нуждаться в вашем присутствии до тех пор, пока не стану достаточно силен, чтобы избавиться от своего безумия и, возможно, от своего страдания».
После такого признания она умчалась бы в карете обратно в Эдинбург с такой скоростью, на какую только способны ее лошади. Возможно, она даже предупредила бы всех о его странном покаянии, так чтобы ни одна женщина никогда больше не смотрела на него с испугом и не спрашивала, почему его прозвали Дьяволом.
Какой же он глупец! Возможно, что эта женщина не лучше его.
Дверь неожиданно приоткрылась, и он отдернул палец. Сначала появился луч света, а потом ее лицо.
– Вы заблудились, ваше сиятельство? – спросила Давина, но не открыла дверь пошире и не пригласила его войти.
Неужели она так же колеблется, как он? Может, она чувствует себя так, словно они идут на цыпочках по битому стеклу? Или по тонкому льду после первых заморозков? Ступают осторожно, нащупывая безопасные места?
– Может, так оно и есть, – ответил он, честно стараясь восстановить душевное равновесие. Надо что-то сказать и уйти. «Спокойной ночи!» Годятся ли эти слова при таких обстоятельствах, как первая брачная ночь?
Наверное, лучше сказать что-то такое, чтобы она поняла, как велико его желание. «Я хочу лечь с вами в постель. Хочу прикасаться к вам…» Нет, это слишком откровенно.
Он может пообещать ей, что оставит ее в покое, если она позволит ему что-то другое. «Разрешите мне посмотреть, как вы спите, и просто восхититься вашей красотой. Или слушать ваше дыхание и дышать в такт с вами…»
И тогда ночь на несколько часов перестанет быть ужасной. Давина не превратится в какое-то другое существо, которое начнет рычать и будет все в крови. Она останется такой, как сейчас – красивой и нормальной.
– Так вы заблудились? – опять спросила она и на этот раз немного отступила и пошире открыла дверь.
Другой мужчина принял бы это за приглашение, но ему было достаточно известно о поведении женщин в таких ситуациях, и он понял, что это проверка. Она оценит его в следующие несколько минут. Если он толкнет дверь, она заклеймит его как варвара. А если он не тронется с места и позволит ей диктовать свои условия, она сочтет его слабаком. Поэтому он выбрал третий путь, который больше подходил ему по характеру, а возможно, и по обстоятельствам. Он просто сказал:
– Я не заблудился, Давина. Просто я не знал, дал ли я вам достаточно времени, чтобы подготовиться.
– Чтобы стать женой, а не просто невестой?
Он улыбнулся, а она продолжила:
– Моя тетя говорит, что я бываю бестактной. Думаю, что мой отец был с ней согласен. Но я никогда не считала добродетелью прятаться за слова, ваше сиятельство.
– Маршалл, – поправил он. – На данном этапе нам следует пренебречь формальностями, не так ли?
– Мы не знаем друг друга, ваше сиятельство. Если я буду называть вас по имени, вы будете считать, что мы друзья. Ведь так? В таком случае я буду рада называть вас Маршаллом.
В это мгновение искушение взяло над ним верх. Он слегка толкнул створку, и Давина отступила, позволив ему войти в свою комнату и закрыть за собой дверь.
Только тогда он осмелился разглядеть ее как следует. Всю. С ног до головы. Роскошь спальни поблекла в сравнении с ее необыкновенной красотой.
На ней было надето нечто белое, кружевное, окутывавшее ее от горла до пяток. Она выглядела восхитительно.
Кто-то, видимо, составил о ней неправильное мнение и надушил ее слишком – дли нее – сильными духами с восточными специями. А может быть, эти духи лишь часть его безумия, а от нее пахнет только мылом.
– Вам следовало бы уже давно выйти замуж. – Неужели он винит ее за то, что она здесь, что она его жена, что уязвима для его рассудка? – Вам следовало выйти замуж и найти любовь… либо до брака, либо во время брака.
Она нахмурилась.
– Мой отец говорил, что нельзя изменить прошлое, а будущее может никогда не наступить. Я могу жить только в настоящем, ваше сиятельство.
На сей раз он ее не поправил. Наверное, ему была необходима эта небольшая формальность. Но о какой формальности может идти речь, если она стоит перед ним полуголая?
– В таком случае давайте жить в настоящем, леди жена.
Он протянул ей руку, и она улыбнулась. При этом у нее был вид человека, которого ведут на виселицу.
Глава 6
Однако вместо того чтобы вести ее в спальню, он остался в гостиной и сел в кресло у камина.
Она стояла рядом с ним в часовне и сидела с ним во время обеда. Но ни у алтаря, ни за столом он не выглядел таким большим. Казалось, он возвышается над всеми предметами спальни до такой степени, что она заставила себя выпрямиться, расправить плечи и поднять подбородок. Приняла боевой вид, как сказала бы ее тетя Тереза.
Интересно, у нее действительно проявился характер, или она просто защищается? И что за ужасная мысль в первую брачную ночь?
Было в нем что-то такое, что излучало силу. Возможно, потому, что он был графом. А может, потому, что он много лет был дипломатом и ему часто приходилось говорить от имени британской короны. Что бы это ни было, сейчас она это почувствовала – будто от него к ней прокатилась волна. А может, это вовсе не сила?
– Вы злой человек, Маршалл?
По его еле заметной улыбке она поняла, что ему понравилось это определение.
– Интересный вопрос. Если бы я был злым, я наверняка знал бы об этом. Если я отвечу, что я не злой, это вас убедит?
– Нам обязательно надо это делать? – вдруг спросила она, взглянув в сторону спальни. За закрытой дверью горела одна газовая лампа. Он, наверное погасит ее, прежде чем начнет…
– Боюсь, что должны. Иначе это будет похоже на то, как бывает, когда вас сбрасывает лошадь. Вам больше никогда не захочется сесть верхом, но всю оставшуюся жизнь вы будете думать, каково это было бы, и, возможно, немного сожалеть.
Она не поверила своим ушам.
– Вы только что сравнили брачный акт с верховой ездой?
– Есть люди, которые говорят, что этот акт не так уж и непохож, – невозмутимо ответил он.
По обеим сторонам камина возвышались вазы бело-голубого фарфора. Возле кресла графа стоял столик красного дерева. А мраморную каминную полку украшала статуэтка дракона, выполненная из зеленого нефрита.
В этой странной комнате Маршалл чувствовал себя вполне комфортно.
Она села на стоявший рядом стул и закутала ноги пеньюаром, пытаясь скрыть тот факт, что материал слишком прозрачный и слишком выдает то, чего не надо.
Он взглянул на неё мельком и сразу же отвел глаза. Этот неосознанный жест доброты вызвал у Давины теплое чувство к этому человеку. Он был не только красив, но и по-рыцарски благороден.
Она заметила, что он все время сжимает и разжимает кулаки. Неужели он нервничает так же, как она? Он повернул к ней голову и опять посмотрел на нее так, будто слышал ее вопрос.
– Что ж, давайте сделаем это, – сказала она после долгой паузы. – Этот акт должен быть выполнен, и надо поскорее с ним покончить. – Не дожидаясь ответа, она подошла к двери спальни и открыла ее.
Не оглядываясь, чтобы увидеть, идет ли он за ней, она поднялась на три ступеньки сбоку кровати. Белая ночная сорочка была собрана вокруг шеи, оставив открытыми плечи. Прозрачное кружево, прилипнув к ее груди и бедрам, ниспадало складками к щиколоткам.
Давина легла и, накрывшись простыней, уставилась в красный шелк потолка.
– Вообще-то это не совсем так, – послышался его голос.
Он стоял возле кровати, и в его взгляде она увидела что-то такое, чего раньше не замечала. Была ли это доброта или нежность? Или он просто жалеет ее?
Доброту и даже нежность она могла вынести, но жалость? Даже мужу она не позволит жалеть себя!
Она села и скрестила руки на груди.
– Вы ведете себя так, словно вы жертва, – сказал он. – Я могу понять, что вы именно так себя чувствуете. Но так не должно быть. Я не хочу, чтобы вы меня боялись.
Она молчала, и он добавил:
– Вы никогда не причиняли мне вреда, Давина. Я не причиню его вам.
С того момента как они познакомились, он ни разу не сказал и не сделал того, чего можно было бы от него ожидать. Ей не нравилось чувствовать себя неуверенно, и это ее раздражало. Но когда она нахмурилась, он улыбнулся в ответ.
– Кто вы? – требовательно спросила она. – Кто вы такой, Маршалл Росс, граф Лорн? Боюсь, я вас не понимаю.
– Не так уж плохо видеть, как смущается красивая женщина.
Она постаралась не заметить, как от этих слов у нее потеплело на душе, но у нее не получилось. Он назвал ее красивой. Он действительно так думает, или это дипломатический ход?
Он неожиданно наклонился и нежно поцеловал ее прямо в губы. Прежде чем она успела отстраниться, он выпрямился, а потом, поднявшись по ступеням, сел рядом с ней на кровать.
Она слушала, как за окнами свистит и бушует ветер, словно борясь со стенами Эмброуза. А в комнате было так тихо, что слышалось их дыхание.
– Я не ожидал, что вы будете столь наивны, – сказал он, и было ясно, что он старательно подбирает слова.
– Я вовсе не наивна. Я прекрасно знаю, что должно произойти. Вы вложите в меня свой член. Через несколько мгновений все будет кончено. Вам придется периодически повторять этот акт, связанный с основным инстинктом мужчины.
– И все?
– Я вас рассмешила?
– Вовсе нет, Давина.
– Тогда почему вы улыбаетесь?
– Разве?
– Я не думаю, что это повод для веселья, ваше сиятельство.
Она не могла решить, раздражена ли она или уязвлена, и то, что она колеблется в оценке двух этих чувств, раздражало ее еще больше.
– Я не знал, что вы так хорошо осведомлены, Давина, – сказал он, все еще улыбаясь.
Прежде чем она успела ответить, он нагнулся и, не предупредив ее о том, что собирается сделать, толкнул ее на постель.
– Вам придется извинить меня. Считайте это еще одним из моих основных мужских инстинктов.
Она вытянулась и, опустив руки вдоль тела, сжала кулаки. Закрыв глаза, она стала молиться о том, чтобы не уронить своего достоинства, не хныкать, не жаловаться, не стонать. Шотландские женщины известны своей храбростью. А женщина по имени Макларен – доблестная и отважная.
Но он не стал ее раздевать. Вместо этого она почувствовала очень нежное дыхание возле своих губ. А потом он ее снова поцеловал. Этот поцелуй был таким странным, что она приоткрыла глаза и взглянула на Маршалла из-под полуопущенных ресниц.
Он улыбнулся, потом вытащил из ее прически одну прядь, усадил жену и опять поцеловал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34