– Вы всегда настроены так философски?
– Полагаю, что и вы поступаете так же. – Она внимательно на него посмотрела. – Но вы не любите делиться своими мыслями. Или намеренно исчезаете надолго, чтобы никогда не было возможности поделиться ими.
Он ничего не ответил, но откинулся на спинку стула и молча смотрел на нее.
В первый раз за все время она заметила, что он выглядит усталым. Глаза покраснели, на лице появились морщины, которых не было несколько дней назад.
– Что выделали прошлой ночью? – спросила она. – Кроме того, что избегали меня?
Ответа снова не последовало.
– Вы всегда пребываете в мрачном настроении, Маршалл, но сегодня – особенно. Выражение вашего лица заставляет меня думать, что ваши мысли не очень-то приятны.
– Придется следить за выражением лица.
– На вашем месте я не стала бы этого делать. Продолжайте исчезать. У вас это очень хорошо получается. А еще лучше – прятаться.
Она улыбнулась, но знала, что в ее словах звучало осуждение.
– Возможно, мне следует думать, что вы бросаете мне вызов. Наверное, я должна себя спросить: как мне сегодня ублажить Маршалла? Как заставить его улыбнуться?
– Я ценю ваши усилия, Давина, но, поверьте, в них нет необходимости.
– О! Я это уже поняла, Маршалл. – Она опять улыбнулась. – Однако признаюсь: я очень часто о вас думаю.
Зачем она это ему сказала? Но ведь он был ее мужем.
– Я могу предложить вам большое число тем, на которых вам лучше сосредоточиться, чем на моей персоне, Давина.
Она покачала головой, словно отметая его слова.
– Чепуха, – сказала она беспечно. – Я молодая жена, а женам положено думать только о своих мужьях. Во всяком случае, хотя бы короткое время. Я не сомневаюсь, что со временем я стану уделять больше внимания украшению Эмброуза или стану экспертом в составлении ежедневных меню. А возможно, как ваша мать, займусь садом.
Ее ответ его развеселил.
– А может быть, я не найду ничего более привлекательного, чем ваш кабинет. – Она подперла подбородок кулаком в ожидании хоть какой-либо реплики с его стороны.
Его реакция тотчас же последовала.
– Я могу показать вам ожерелье, принадлежавшее царице Двадцать второй династии, – сказал он с такой же неискренней улыбкой, с какой она смотрела на него.
Какие они вежливые и как раздражены друг другом. Во всяком случае, так ощущает это она. А он, возможно, считает это нормальным и обычным.
– Все, что угодно, лишь бы отвлечь мое внимание от вас? – спросила она, и улыбка исчезла с ее лица.
Он направился к противоположной стене комнаты и открыл шкафчик, который она до этого не замечала.
Когда он подошел, в его руках была золотая цепь, украшенная драгоценными камнями.
Он положил ожерелье на стол перед ней, словно это был подарок. Возможно, так оно и было.
– Эмброуз произвел на меня громадное впечатление, – сказала она, глядя на ожерелье. – И коллекция вашего отца тоже. Вы, очевидно, баснословно богаты.
Давина расправила ожерелье так, чтобы звенья цепи лежали ровно. В центре был драгоценный камень, вероятно, лазурит, в виде жука скарабея, оправленный золотом.
– Но я променяла бы любое богатство на брак, подобный тому, в каком жили мои родители.
Он по-прежнему молчал. Неужели ее искренность лишила его речи? Или она его напугала? Она взяла в руки ожерелье.
– Я думал о том, чтобы подарить вам всю коллекцию. Не все древности, – поправился он в ответ на ее недоуменный взгляд, – а драгоценности царицы. Мне показалось это уместным.
– Как можно владеть сокровищами, которым несколько тысяч лет? Они не могут принадлежать одному человеку. Это так же, как если бы ему одному принадлежали земля и небо.
Он не ответил, а лишь разгладил пальцем ожерелье на столе.
Она неожиданно схватила его руку, а когда он хотел вырваться, крепко ее сжала. Они оба знали, что он сильнее, но он позволил ей держать его руку.
Она осторожно отогнула один за другим его пальцы и увидела в середине ладони глубокий шрам круглой формы, но с неровными краями, будто он был ранен не один, а несколько раз. От этого шрама в разные стороны расходились похожие шрамы, но не такие глубокие.
– Расскажите мне об этом, – тихо попросила она. Она была удивлена, что до сих пор не замечала этого шрама. Но у него была странная привычка держать руки сжатыми в кулаки. Конечно, когда они занимались любовью, он их разжал, но в тот момент она не обращала на них внимания. – Это произошло в Китае?
– Да.
– Каким образом?
– Не важно.
– А сейчас все еще болит?
– Редко. – Он осторожно высвободил руку. – Не слишком сильно. Терпимо.
– В отличие от многих вы считаете терпимыми многие обстоятельства, Маршалл. Вы всегда были таким стоиком?
Его улыбка удивила ее.
– Я не считаю себя стоиком, Давина. Но не афиширую своих увечий, понимая, что они – цена за то, что я все-таки выжил.
Он отказывался считать себя героем, а свои действия оценивал самым суровым образом. Подобная скромность должна была бы считаться достоинством, но Маршалл доводил ее до крайности, отказываясь признавать, что в его поведении в Китае было что-то выдающееся или честное и благородное. Ведь его взяли в плен, и его миссия провалилась.
– Вы всегда так сурово все оцениваете? Мой отец называл это «соль и перец».
– Соль и перец? – не понял он.
– Это было его любимое выражение. Он говорил, что не все в мире либо черное, как перец, либо белое, как соль, что жизнь – это соль и перец вперемежку. Даже в самые лучшие времена к радости примешивается печаль, а в худшие бывают и счастливые моменты.
– Ваш отец никогда не был в Китае.
– Вам не надоело все время ездить по свету? Вы не жалели о том, что находитесь на службе у ее величества королевы? Что вы все еще дипломат?
Он посмотрел на свои руки и сжал их в кулаки.
– Я вряд ли являюсь примером успешного дипломата.
– Соль и перец, – напомнила она.
Он кивнул, но это был его единственный ответ.
В его взгляде сквозило нечто такое, чего она никак не могла понять. Осторожность? В первый раз ей пришло в голову, что, возможно, он никогда не расскажет всей правды о своем прошлом. Наверное, боль настолько велика, страдания так невыносимы, что он никогда и ни с кем с ними не поделится.
– Вы прелюбодействовали с ней?
– С кем? – не понял он.
Она нахмурилась.
– С миссис Мюррей. Вы прелюбодействовали с ней прошлой ночью?
– Прелюбодействовал?
– Ну да. Совокуплялись. Как это называется, Маршалл? В библиотеке моего отца не было книг на эту тему.
– И слава Богу.
Она встала.
– Миссис Мюррей по этой причине была прошлой ночью в вашей комнате?
Улыбка вновь появилась на его лице.
– Я не прелюбодействовал прошлой ночью с миссис Мюррей. Если она была в моей комнате, то только для того, чтобы что-то принести или унести, а не потому, что я одержим похотью.
– Но это было, – сказала она. Овладевшее ею подозрение было настолько сильным, что она направилась к двери, собираясь уйти. – Было. Один раз все же был, не так ли?
Он отвел взгляд, и как раз в тот момент, когда она решила, что он не ответит, он кивнул.
– Это было очень давно, Давина. Я тогда еще не был графом, а она не была моей экономкой.
Она крепко сжала кулаками шелк юбки, а потом заставила себя расслабиться.
– В то время мы оба нуждались в утешении, – добавил он. – Теперь это уже не имеет значения. Вы моя жена.
– Очень странная жена. Одной рукой вы меня отталкиваете, а другой прижимаете к себе. Это одно из правил нашего брака?
Он не ответил.
– Разве я не должна ничего к вам чувствовать, Маршалл? Абсолютно ничего?
– Так было бы легче.
– Легче для кого? Для вас или для меня?
– Вы знали с самого начала, Давина, что наш брак не будет обычным. Если вас не предупредили об этом до нашей свадьбы, я считал своим долгом сообщить об этом после.
– Да, вы предупредили.
Это она по своей глупости решила, что между ними может что-то произойти.
– Все же я нарушила правила, Маршалл.
Ничего больше не объясняя, она просто повернулась и вышла из комнаты.
Давина оставалась в своей комнате целую неделю. Из кухни ей приносили на подносе еду. Она ничем не занималась – только читала и спала.
Никогда в жизни ей не было так скучно. И она никогда не была так подавлена.
Маршалл ни разу никого к ней не прислал, чтобы справиться о ее здоровье. Ни разу не постучался к ней в дверь. Ни разу не прислал записки.
Она могла бы быть гостьей, о которой он забыл, а она все еще живет в его доме.
Через три дня у нее кончился запас книг, которые она привезла из дома. Ночью она спустилась в огромную библиотеку Эмброуза за новыми книгами. Маршалла она там не встретила. Нигде также не было видно вездесущей миссис Мюррей. Давина вернулась в свою комнату с охапкой книг. Некоторые из них были посвящены Египту.
В конце недели она достала из шкафчика последнюю тетрадь дневника Джулианы. Всю неделю она думала о том, что ей больше не следует их читать, особенно последнюю запись. Ведь она знала, каков будет конец.
Открыв последнюю тетрадь, она увидела, что записи сделаны другим почерком. И она стала читать – печальная история Джулианы все же очень ее захватила.
«Я весь день сидела у окна, наблюдая за тем, как рабочие возводят обелиск Эйдана. Он вернулся и, думаю, был шокирован сходством своей жены с одной из его древних мумий. Думаю, однако, что мумия более облечена плотью, чем я. Я больше похожа на скелет.
Мне пришлось заставить очаровательную девушку, которую наняли для меня в Эдинбурге, написать предыдущий абзац. Лианну рекомендовала мне одна из моих знакомых, и девушка согласилась помогать мне в тех случаях, когда я уже не могу делать что-либо сама. Сомневаюсь, что она знала, когда приехала в Эмброуз, что ей придется быть моим духовником.
Лианна очень красивая девушка, с длинными светлыми волосами и веселым характером.
Я начала считать сначала месяцы и недели, потом дни, которые мне остались. Наверное, настанет время, когда я начну отсчитывать минуты. Тиканье часов на каминной полке будет звучать для меня как барабанная дробь. Это будет знаком того, что я скоро покину этот мир.
Меня уже не очень заботит, является ли место моего назначения раем или адом. Я просто хочу уйти. Время настало. Роль Джулианы Росс сыграна до конца.
Если я и сожалею о чем-то, так только о том, что я не была ближе к людям и они не знают, как я к ним относилась. Но большинство тех, кого я в своей жизни любила, уже ушли, и, возможно, мне представится возможность пообщаться с ними опять.
Я всем сердцем буду скучать по Маршаллу. Мой сын всегда был заботливым и внимательным, а еще он гораздо лучше умеет скрывать свои чувства, чем его отец. На лице Маршалла не было того ужаса, когда он увидел меня несколько недель тому назад. Никакого отвращения, только любовь и сострадание. За это я еще больше его обожаю.
Гэрроу постоянно меня навещает, и за последние месяцы мы стали с ним ближе. Он снабжает меня своими чудодейственными китайскими травами и порошками, и я больше не сомневаюсь в их эффективности. Мне уже довольно долго удается жить почти без боли. Время от времени у меня бывают сны, в которых я встречаюсь со своими родителями и друзьями детства, но я этому даже рада. За это я всегда буду благодарна Гэрроу.
Нам свойственно вспоминать людей по тому, как они умирали, а не по тому, как они жили. Я надеюсь, что люди увидят мои сады и восхитятся их красотой. Я надеюсь, что они не станут задаваться вопросом, была ли я храброй перед концом. Я надеюсь, что, когда настанет время, я буду спать, а смерть будет всего лишь частью моего сна…»
На этом записи заканчивались.
Глава 17
Туман опустился на землю и окутал стволы деревьев. Давина видела лишь начало лабиринта, остальные кусты исчезли в белом мраке. Не было видно ни белки, ни птички, словно природа созвала их и все они исчезли, чтобы собраться где-то вместе. Казалось, от деревьев остались лишь вершины крон, все остальное поглотил туман.
Почему у нее такое ощущение, словно природа чего то ждет, а сам Эмброуз замер? Над огромным поместьем воцарилась невероятная тишина. Давина не слышала никаких звуков – ни голосов служанок, ни ржания лошадей в конюшнях, ни переклички садовников. Все вокруг нее погрузилось в тишину. Казалось, даже время остановилось.
Она стала прохаживаться по двору, разглаживая руками юбки, будто хотела стереть с них прилипчивые клочья тумана. По словам слуги, стоявшего у дверей семейной столовой, его сиятельство отправился с утра на верховую прогулку.
Мать одной из подруг Давины сильно пострадала, когда в такой же день, как сегодняшний, перевернулась карета. С тех пор Давина всегда помнила, как непредсказуемо поведение лошадей в такую погоду. Они могут сломать ногу, угодив в кроличью нору, и сбросить седока.
Как это похоже на Маршалла – рисковать.
Давина дошла до обелиска и остановилась возле него. Сегодня он выглядел еще более не на месте, чем обычно, – в густом шотландском тумане он словно висел в воздухе. Она провела рукой по камню, ощутив под пальцами вырезанные на нем иероглифы.
Ее внимание отвлек стук копыт, а потом из тумана появился Маршалл. Он сидел, пригнувшись к шее своего вороного коня, и мчался так, будто за ним гнались демоны.
Он был одет, как обычно, в белую рубашку, черные брюки и сапоги. На нем не было ни куртки, ни шляпы, и он был похож на разбойника на великолепном коне.
Потом он натянул поводья, и конь замедлил шаг. Маршалл спешился и долго стоял, опершись руками на седло и опустив голову. Потом обернулся и увидел Давину.
– Усталость не помогает мне избавиться от желания, которое я к вам испытываю, – сказал он вместо приветствия.
Этих слов она не ожидала, и у нее перехватило дыхание.
– Я должна извиниться за это?
– Сомневаюсь, что это поможет. – Он смотрел на нее так, словно она была незнакомкой.
А она подумала о том, что зря не обращает внимания на свою внешность. Она не стала будить Нору, чтобы та помогла ей одеться, и схватила первое попавшееся платье. Ее мысли были слишком заняты возможностью этой встречи.
За те дни, что она не видела Маршалла, ею все больше овладевали чувства безысходности и гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34