Справа от нее стояла статуя юноши с замысловатой прической, прижимавшего к груди крест, будто защищаясь. Статуя рядом изображала женщину в золотом одеянии, преклонившую колено. Она протягивала руки, а за спиной у нее были зелено-голубые крылья с красными точками. Над головой было красное кольцо, подпираемое двумя золотыми рогами.
– Исида, – пояснил он, правильно истолковав ее смущение, – богиня плодородия.
Куда бы она ни смотрела, везде ее взгляд натыкался на что-то невиданное и необычно интересное, начиная от столов, которые, казалось, были сделаны из золота, и кончая сплетенными из тростника стульями, украшенными цветными рисунками. Саркофаг в форме обезьяны соседствовал с другим саркофагом, в котором находился мумифицированный ибис – священная птица египтян. Рядом с золотым сосудом в красных и зеленых полосках высилась ваза, из которой торчала длинная палка.
– Когда-то это был веер из павлиньих перьев, – пояснил Маршалл, коснувшись палки.
– Я никогда не видела ничего подобного. Даже на Всемирной выставке.
– Многие из выставленных там предметов были всего лишь точными копиями.
– А эти нет? – удивилась она.
Он покачал головой:
– Это все приобретения моего отца. Он любил Египет.
– Здесь все очень красиво, но нет ничего живого.
Он не ответил, и она задала ему вопрос, который ее мучил все это время:
– Как вы поранили руку?
– Я не помню. Примите это на слово.
– А вам не страшно, что вы не помните, как это произошло? – Она внимательно на него посмотрела. Белки его глаз были красными, лицо – осунувшимся. – Вы поэтому избегаете меня? Из-за того, что боитесь, что такое может случиться, когда я буду рядом? – произнесла она.
Он молчал. Но когда он заговорил, он повторил то, что ей уже было известно.
– Я говорил вам, что наш брак не будет типичным. Теперь вы знаете почему.
– Потому что вы безумны? – Она вздохнула. – Я думаю, что здесь что-то не так, но пока не знаю что. Но я не верю, что вы сумасшедший.
– Или Дьявол из Эмбоуза?
– Тогда мы с вами пара, не так ли? – Она вдруг почувствовала себя легко. – Я – грешница из Эдинбурга.
Наконец-то ей удалось его расшевелить. Ей показалось, что он хочет что-то сказать. Но он молчал.
– Если мы не знаем друг друга, – сказала она, – исправьте ситуацию. Расскажите мне о себе.
– А курс будет называться «Маршалл Росс»? Вы хотите, чтобы я раскрыл все секреты?
– Почему бы и нет? А я бы рассказала о своих…
Она вдруг осеклась, потому что ее осенила такая странная мысль, что она уставилась на него в недоумении.
– В чем дело, Давина?
Она покачала головой, почувствовав себя глупо.
– У меня их нет. – Она помолчала. – У меня вообще нет никаких секретов. Я никогда ничего не скрывала ни от отца, ни от тети. Возможно, я всегда была слишком разговорчивой и откровенной и постоянно все о себе рассказывала. У меня никогда не было тайника, где я хранила бы что-либо от посторонних глаз. У меня не было даже детских секретов, которыми я могла бы делиться с подругами. А о моем позоре знает весь Эдинбург, так что, думаю, у меня нет секретов.
– Как же нет? Есть. Вам уже очень многое известно о графе Лорне. Многие в Эдинбурге были бы более чем счастливы узнать то, что знаете вы.
– А что я о вас знаю, Маршалл? Что вы великолепный любовник? Подозреваю, что это известно немалому числу женщин. Что еще я знаю?
Он покачал головой, но не стал комментировать ее заявление. А ей так хотелось, чтобы он что-нибудь сказал и она могла бы остаться здесь. Пока они разговаривают, между ними завязываются более близкие отношения. Может, дружба, и это лучше, чем быть просто любовниками.
Давина попыталась сократить расстояние между ними до минимума.
– Посмотрим, что я знаю о вас…
Он стоял не шевелясь, и она провела пальцами по его лицу. У него был широкий лоб. Ресницы были длинными, брови – густыми. Щеки были немного впалыми. Прямой, с горбинкой, нос был не слишком острым. К его губам она возвращалась снова и снова, проводя пальцем по упругой нижней губе и неулыбчивому контуру верхней.
На этом ее исследование не закончилось, хотя было бы, наверное, безопаснее поступить именно так. Ее пальцы скользнули вниз по его шее к широким плечам. Потом она прижала ладонь к его груди и почувствовала, как гулко бьется его сердце. Далее на пути ее пальцев оказались его руки – сгибы локтей, сильные запястья и тыльная сторона ладоней.
Ей хотелось почувствовать его всего: провести пальцами по ребрам, запустить руку под рубашку и ощутить тепло его тела.
Но она отступила. Ее щеки пылали.
Желание окатило их обоих, и если бы он стал это отрицать, она назвала бы его лжецом.
– Возможно, я действительно кое-что о вас знаю, – наконец сказала она и не узнала своего голоса.
Более мудрая женщина ушла бы. Но последняя неделя показала, что там, где дело касалось Маршалла Росса, мудрости Давине явно не хватало.
Глава 14
Он направился к потайной лестнице. И не обернулся, чтобы посмотреть, идет ли Давина за ним, а она была слишком любопытна, чтобы упустить такую возможность.
Поднявшись наверх, он прошел в большую комнату в конце коридора. Когда-то кабинет его отца занимал лишь небольшой угол третьего этажа, но Маршалл значительно его расширил. Во-первых, для того, чтобы разместить здесь наиболее ценные экспонаты из отцовской коллекции, а во-вторых, для собственного удобства.
Он придержал дверь, когда она входила, а потом стал наблюдать затем, с каким удивлением она начала рассматривать сокровища, собранные здесь его отцом. Комната вызывала у него те же самые чувства, если он не приходил сюда всего несколько дней. Вдоль одной стены были расположены большие застекленные витрины со всевозможными украшениями – ожерельями и браслетами. Была даже золотая тиара. Противоположную стену занимала полка, отведенная только для погребальных сосудов. Когда Давина дотронулась до одного из них, граф счел своим долгом предупредить ее:
– В этих сосудах в древние времена помещались внутренние органы тех, кого мумифицировали.
Она отдернула руку, но не ужаснулась.
– Это канопы?
Он кивнул.
– Давина, вы знаете о Египте гораздо больше многих.
– Моего отца тоже интересовал Египет. И многие другие страны. Он был географ.
– Я однажды с ним встречался.
– Вы мне об этом не говорили. И мой отец ни разу не упоминал вашего имени. Я бы запомнила.
– Это было очень давно. Я только что вернулся из Египта, куда ездил навестить отца. Наши отцы, насколько мне известно, несколько лет переписывались.
– Этого я тоже не знала. Впрочем, мой отец вел обширную переписку. Когда он умер, у нас с тетей не хватило духу уничтожить его письма. Мы просто сложили их в чемоданы. Их нам потребовалось двенадцать.
Она оглядела комнату.
– А какое ваше самое драгоценное сокровище?
Ему не пришлось выбирать. Он открыл нижний ящик письменного стола и достал небольшой кувшин, завернутый в марлю. Он был выполнен из бирюзового стекла, со стилизованным носиком и изящно изогнутой ручкой, и расписан иероглифами, повествующими о «рождении доброго бога Менхеперре». Рисунок на этом сосуде для хранения священных масел, используемых при погребении, был таким четким, будто его выполнили не три тысячи лет назад, а сегодня.
Когда Маршалл разворачивал кувшин, Давина стояла рядом, и по выражению ее лица он понял, что она так же поражена увиденным, как и он в тот день, когда нашел его среди сокровищ коллекции отца.
– Это был самый замечательный день в моей жизни, – признался он. – Я держал в руках такой древний, такой хрупкий сосуд, который пережил тысячелетия.
Он бережно завернул кувшин и положил его обратно в ящик стола.
Она села у стола.
– Расскажите мне о своей первой поездке в Египет, – попросила она.
– Я всего-то и был там один раз. Мои первые впечатления были довольно путаными. Я тогда еще нигде не бывал, ни в одной стране, поэтому поездка в Египет ошеломила меня.
– Почему вы туда поехали?
– Думаю, моя мать решила, что будет хорошо, если мы с отцом какое-то время проведем вдвоем и ближе узнаем друг друга. Почти все мое детство он провел в Египте, а домой приезжал раз или два в году.
Давина подперла голову рукой и внимательно на него посмотрела.
– Как выяснилось, она рассудила правильно, – продолжал Маршалл. – До этого времени я недолюбливал отца. А в Египте понял, что совсем его не знаю. Он был для меня, в сущности, незнакомцем.
– Вам не нравилось, что он так долго отсутствует?
Маршалл улыбнулся:
– Самым большим открытием моей поездки в Египет было то, что я понял: все то время, когда его не было дома, я был на него зол. – Он рассеянно потер пальцами поверхность письменного стола. – А после этой поездки всякий раз, когда я думал о нем, я точно знал, чем он занят. И хотя я время от времени по нему скучал, я его понимал.
– Он переживал смерть вашей матери?
По его глазам она поняла, что он удивлен ее вопросом.
– Думаю, что переживал. А почему вы спрашиваете? Вспоминаете своих родителей? Но все люди разные, Давина.
– Я знаю. Простите, что задала этот вопрос. Мне было любопытно.
Наступило молчание.
– Он после этого вернулся в Египет?
– Нет. Он умер меньше чем через месяц после нее. – Маршалл положил ладонь на ее руку. – Почему вы вдруг стали такой печальной? Это произошло очень давно, Давина.
– А что вы делали во время своей поездки в Египет? – Она решила переменить тему.
– Я просеивал песок. Я перерыл лопатой тысячи ярдов песка. Спустя несколько недель мне было разрешено посетить некоторые из его раскопок. Я даже отчищал кое-какие сосуды. Это были бесконечные дни утомительного труда и короткие мгновения восторга.
Она молчала, ожидая, когда он продолжит.
– Мой отец был учеником известного египтолога Бельцони, – сказал он, словно ждал, что ей знакомо это имя, но она смотрела на него с недоумением. – Бельцони руководил раскопками с 1815 года по 1819-й. Ему принадлежит открытие одной из Великих пирамид в Гизе, и он был первым, кто вошел в гробницу фараона Сети Первого.
Он протянул руку и достал с книжной полки большой том.
– В этой книге много иллюстраций, если вам действительно интересно.
– Я не понимаю ни вас, ни вашего отца, – сказала она, осторожно переворачивая страницы и рассматривая цветные иллюстрации. – Как это возможно – покинуть такую страну, как Шотландия, и найти новый дом в чужой стране?
– Это было сделано не для того, чтобы обрести новую родину. Шотландец никогда не будет принадлежать никакой другой стране, даже если он и поменяет место жительства. Шотландия у нас в крови, и мы нигде не будем чувствовать себя дома.
Она не смотрела на него.
– Что же вы искали, если говорите, что ваша родина только Шотландия?
– Я был слишком молод и, откровенно говоря, не задавался этим вопросом. А что касается моего отца, я думаю, что он был очарован Египтом.
Он встал и, подойдя к окну, стал смотреть на Иглу Эйдана.
– Однажды на рассвете я взобрался на скалы и наблюдая, как восходящее солнце окрашивает пески в желтые и оранжевые тона. Я помню, что был ошеломлен красотой Египта, тем, какая это древняя и загадочная страна.
Он обернулся и взглянул на нее.
– Возможно, именно это чувствовал мой отец каждый день. Когда закончился сезон, я вернулся в Шотландию с пониманием того, что двигало отцом.
– А Египет? Его вы полюбили?
– Я ни минуты не жалел о том, что приехал. Несмотря на копание в грязи и скуку. Так же, как мой отец, я обнаружил в себе тягу к прошлому, необходимость изучать его и делать открытия. Можно сказать, что Египет послужил толчком, пробудившим мой интерес к другим странам.
– А раскопки?
– Я узнал, что раскопки – это частично наука, а частично воображение. Вы находите саркофаг фараона и воображаете себе царицу, их детей, их жизнь во дворце, который, кстати, тоже только что обнаружен. Или вы представляете себе строителей гробниц – где и как они жили? Были ли они женаты или холостяки, были ли у них жены или возлюбленные, дети? Или, например, выдержите в руках черепок глиняного горшка и думаете: кто пользовался им последним? Он разлетелся на куски под давлением земли, или кто-то вышвырнул его в порыве ярости? Или его растоптало какое-то животное? А может, он треснул от огня, когда в нем готовили еду?
– Между тем вы все же стали экспертом по Востоку, а не по Египту.
Он улыбнулся:
– Нет, не экспертом. Меня интересовала культура, а у моего дяди были там деловые интересы.
– Но вы приобрели репутацию знатока Востока, иначе вас не посылали бы с дипломатическими поручениями.
– Возможно, интерес к дипломатии был результатом той поездки в Египет. Мы с отцом были, в сущности, чужими, и мне надо было найти способ общаться с ним. Но это происходило скорее от отчаяния, чем от пристрастия к делам дипломатии.
– Вы больше не возвращались в Египет?
– Нет. У меня никогда не было на это времени.
– Что случилось с вами в Китае?
Он внимательно на нее посмотрел, словно прикидывая, сможет ли она выдержать, если он расскажет ей правду или хотя бы часть ее. Она была сильнее многих знакомых ему женщин, но при этом более наивной.
– Что вы думаете о нашем мире, Давина?
Он видел, что вопрос удивил ее.
– С таким же успехом вы могли бы спросить меня, что я думаю о жизни, Маршалл.
– Тогда – что вы думаете о жизни?
Она нахмурилась, но все же ответила:
– Жизнь не всегда справедлива, не всегда приятна или добра. Вы это хотите услышать?
Он покачал головой:
– Вы никогда не сталкивались с уродливой стороной жизни или с ее ужасами. Почему именно я должен быть тем человеком, который раскроет перед вами этот темный мир, Давина?
– Мне будет легче, если это сделаете вы, потому что появится рука, за которую я буду держаться. А еще лучше, если окажется кто-то, кто обнимал бы меня всякий раз, когда я буду узнавать что-то неприятное или страшное.
Она встала и сделала шаг к нему.
– Что случилось с вами в Китае, Маршалл?
Он намеренно не смотрел на нее и взял с полки небольшую статуэтку птицы, внизу которой в овале была какая-то надпись.
– Вы видите эти буквы?
– Демотическое письмо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34