Так или иначе Джереми примет во внимание ее просьбу. Только это она и могла подарить Арчеру Сент-Джону. Голос его жены, предупреждающей об опасности. Предостережение.
Ведь ничего такого не случится? Однако в жизни постоянно происходят события, которые не должны происходить. Вот и она очутилась здесь именно по этой причине. На первый взгляд деревушка казалась заброшенной. Несколько ветхих домов стояло вдоль дороги, еще несколько развалюх примостилось вокруг поля неподалеку. Мэри-Кейт наверняка пропустила бы это поселение, если бы не сгорбленный старик, который стоял у забора, опираясь на мотыгу. В ответ на ее вопрос он молча показал на север.
Девушка постучала в первую дверь. Ей открыла женщина примерно ее возраста; на руках она держала ребенка, другой цеплялся за ее юбку. Одежда у них была одинаковая — младенец, ребенок постарше и мать носили запачканные балахоны, выкрашенные орехом, только на женщине был еще и коричневый фартук. На лицах всех троих, несмотря на разницу в возрасте, застыло одинаковое выражение лица — настороженное. Здесь царили бедность и плохо скрываемая безнадежность, однако обитатели дома выглядели здоровыми и розовощекими. Мэри-Кейт хотела сказать им, что есть гораздо худшие места для бедняков, чем эта тихая деревушка. Лондон, например, где неимущие живут в нищете и грязи. Но она ничего не сказала, даже не улыбнулась, а спросила, не знает ли женщина, где живет Элеонора О'Брайен. Хозяйка бросила на нее быстрый взгляд и указала направление.
Через несколько минут Мэри-Кейт нашла свою мать.
Мэри-Кейт стояла и смотрела на маленький каменный крест, отмечавший место захоронения. На нем были старательно выбиты имя и фамилия: Элеонора О'Брайен. Так вот ответ на ее вопрос, разгадка тайны? Никакого ответа, и тайна по-прежнему скрыта во мраке.
Сколько она уже стоит здесь? Мэри-Кейт не знала. Когда заболели ноги, молодая женщина села в изножье могилы, не сводя глаз с каменного креста, покрытого лишайником. Прошли, наверное, годы, если камень успел зарасти мхом. И все это время она ничего не знала.
— Значит, ты — Мэри-Кейт?
Она обернулась на звук мужского голоса и увидела высокого мужчину, который, по всей видимости, был одним из ее братьев. Он походил на отца овалом лица, широкими плечами. На этом сходство заканчивалось. Глаза смотрели неприветливо, губы не улыбались.
— А ты — Дэниел.
Второй из ее старших братьев, в ту ночь он был уже почти взрослым. Его она любила меньше всех остальных. Но разве сестра может испытывать подобные чувства? Или страх, тихонько заползавший в душу?
— Зачем ты приехала, Мэри-Кейт? У меня нет денег для тех, кто сам может себя прокормить.
Слова прозвучали враждебно, квадратная челюсть словно бросала вызов всему миру. Ни тепла, ни братской нежности — ничего общего между ними, кроме воздуха, которым оба дышали. Их родственная связь не более чем случайность, о прочности кровных уз здесь говорить не приходилось. Он смотрел на нее не мигая, похожий на двуногого мастиффа. Бледное солнце освещало его светлые волосы.
Мэри-Кейт поднялась и отряхнула юбки.
— Я приехала, чтобы найти свою семью. По-моему, этого достаточно.
— Тебе лучше вообще забыть, что ты О'Брайен, Мэри-Кейт.
— Ты достаточно ясно дал это понять, Дэниел. — Девушка обернулась и снова взглянула на могилу. — Неужели она меня так ненавидела?
Его смех поразил ее, не потому, что прозвучал в этом месте, а потому, что оказался таким безрадостным.
— Спроси, почему небо голубое, а трава зеленая, Мэри-Кейт. Да и какое это имеет значение?
В ответ на ее взгляд он снова рассмеялся, глаза его были так же холодны, как и смех.
— Ты вообразила, что старая карга встретит тебя со слезами радости? Станет обнимать и приговаривать, что скорбела о тебе все эти годы? Считай, что тебе повезло, Мэри-Кейт, ты от нее освободилась.
— Мне было десять лет, Дэниел. Я была слишком мала и ничего не знала о жизни.
— Но ты выжила! — Его взгляд скользнул по ее мягкому синему плащу и черному шелковому платью. — А Томми нет. Она забила его чуть не до смерти. Он умер от легочной заразы, но мы-то знали: он умер от побоев. Она отдала Роберта и Алана в подмастерья, когда им было восемь, и не сказала ни слова, когда ее отец приковал четырех младших к плугу и заставил тянуть его вместо ломовых лошадей. Она даже не заметила, что тебя не стало, или ты думаешь, она тосковала о тебе — своей единственной дочери? — Он злобно усмехнулся.
— А остальные?
Неужели все братья похожи на этого? Грубые и черствые, как ее мать?
— Разбежались на все четыре стороны, Мэри-Кейт, подальше от этого места.
— А дядя Майкл?
Майкл, младший брат отца, приехал с ним из Ирландии и пошел на флот, потому что, по его словам, не мог находиться вдали от моря. Отец шутил, что Майкл чувствует себя в океане в своей стихии, — на суше не было человека, более неуклюжего, чем он. Дядя Майкл изредка навещал их, и каждый его приезд превращался в праздник.
— Наша мать не поощряла его визитов, Мэри-Кейт. Семь лет назад она сказала, чтобы он больше сюда не являлся. Он так и поступил. Больше я ничего не знаю.
А может, и знает, да не хочет говорить. Дэниел шагнул к ней.
— Возвращайся откуда пришла, Мэри-Кейт. Мечтай, если хочешь, о матери, которая у тебя могла быть, но не обманывай себя — твоя мать не святая. Благодари Господа за то, что ты избавилась от этой жестокой, злобной женщины.
— Она об этом позаботилась.
— Нет, Мэри-Кейт, не она.
Его взгляд стал задумчивым, улыбка немного потеплела, но холодок остался.
— Мы все решили, что она станет наказывать тебя больше других, потому что ты была очень похожа на па и была его любимицей. Ты слишком много мечтала, слишком горевала по отцу и не обращала внимания на очень многое. Во всем ты можешь винить только нас. Она подумала, что ты убежала, и это был единственный способ спасти тебя.
Ее взгляд, видимо, пробудил в нем глубоко запрятанные братские чувства, потому что он провел по ее щеке пальцем.
— Поэтому тебе и пришлось повзрослеть немного раньше, Мэри-Кейт. Ты связала свои надежды с обретением семьи, которая любила бы тебя. После смерти па мы никогда уже не были семьей, Мэри-Кейт, поэтому искать нечего. Иди своей дорогой, обзаведись семьей. А здесь тебе не место.
С этими словами он повернулся и пошел прочь с маленького кладбища.
«Здесь тебе не место!»
Долгие годы она верила, что есть родные, которые хотят узнать, где она, удостовериться, что она жива и пытается разыскать их.
Но здесь, в деревне Денмаут, их не было.
Она сидела, обхватив руками колени; потертая котомка стояла у ее ног. Но ты выжила. А какой ценой, Дэниел? Никого и ничего рядом, только голос в памяти. Что-то в груди — сердце? — наполнилось болью.
Услышав шорох листьев, Мэри-Кейт насторожилась Дэниел возвращается, чтобы убедиться, что она ушла?
— Могу я хотя бы переночевать? Под открытым небом спать слишком холодно, а до ближайшей гостиницы добрых четыре часа пути.
Ей ответил голос, который она никогда не рассчитывала больше услышать:
— Какой пафос, мадам! Какая замечательная реплика! Однако в настоящий момент ваша мольба ничуть не смягчает моего гнева.
Она обернулась и увидела Арчера Сент-Джона — ангела мести в черном пальто и с ледяной, как у ее брата, улыбкой, только не безразличной, а полной ярости.
Как странно, он появился вовремя, а его злость имеет не больше значения, чем листья на земле. Она вздохнула, словно впервые за неделю как следует наполнив легкие воздухом, ощущая освобождение от бремени ожидания. Так вот чего она ждала? Его появления? Значит, исчезнет чувство, будто она что-то забыла сделать?
— Вас было до смешного легко найти, мадам. Ваша хитрость выглядела бы убедительнее, если бы вы постарались скрыть от окружающих, куда направляетесь. Маленькая служанка в гостинице просто лопалась от сведений о вас.
— Я больше никогда не ожидала вас увидеть.
— Ну разумеется, мадам. Часть игры. Я очень хорошо понял: подманим его поближе, разбрасывая обрывки сведений, как крошки в лесу. Он пойдет по следу, глупец, потому что ему отчаянно нужны эти сведения. Что ж, я заглотил наживку. Какая меня ждет награда?
Мэри-Кейт в смятении свела брови, он нахмурился.
— Это был ваш любовник или просто знакомый? — спросил он, глядя в ту сторону, куда ушел Дэниел. — Судя по выражению вашего лица, свидание было далеко не нежным. Вы поссорились?
— Это мой брат, — тихо проронила девушка.
— А мне казалось, у вас нет родных, мадам, или это просто еще одна ложь?
Мэри-Кейт молчала. Что сказать, чтобы смягчить его гнев? Да и почему она должна что-то объяснять?
— Ну же, вам нечего сказать?
Прошла еще минута в молчании. Лист опустился на землю, сердито заверещала белка, но они так и не сказали ни слова.
— Можете оставить при себе свои тайны, мадам, — наконец заговорил Сент-Джон, словно вынося приговор. — От вас мне нужно только одно. Местонахождение моей жены.
— Что?!
— Не пытайтесь уйти от ответа, мадам. Ваши широко раскрытые невинные глаза не оказывают на меня никакого действия. Где Алиса?
Глава 8
— Ваше молчание можно было бы счесть похвальным, не стремись вы обратить его к своей выгоде.
Его голос прозвучал слишком громко в замкнутом пространстве экипажа.
Арчер Сент-Джон сложил руки на золотом набалдашнике трости. Посторонний человек подумал бы, что он расслабился и едва расположен к беседе. Но Мэри-Кейт знала, что это не так. Он жадно разглядывал ее с того самого момента, как усадил в свой экипаж.
— Что вы хотите от меня услышать?
Он уже несколько раз задавал ей одни и те же вопросы, на которые Мэри-Кейт не имела ответов, хотя граф был уверен в обратном.
— Правду. Занятная пикантная подробность пришлась бы сейчас очень кстати. Где Алиса?
— Я снова должна отвечать на этот вопрос? Я уже сказала: не знаю.
— Значит, мы опять топчемся по кругу? Завяжем приятельскую беседу или вы предпочтете посидеть в тишине? — Он невесело усмехнулся.
— У вас большой опыт в похищениях? Мне показалось, вы справились со мной без труда.
— Возможно, я постепенно привыкну к такого рода вещам. Вы первая моя связь с Алисой за целый год, мадам, первый намек на то, что она не просто ушла в небытие. И я не позволю вам проделать то же самое.
— А что вы сделаете, если я прибегну к помощи мирового судьи?
— Если вы его найдете, непременно сообщите ему, что находитесь под моей защитой. Какой вывод он из этого сделает, останется на его совести. Но можете подождать до приезда в Сандерхерст. Я близко знаком с тамошним мировым судьей.
— Я немедленно обращусь к нему, когда мы приедем!
— О, вам нет нужды ждать, мадам! Вы находитесь в его обществе. — Сент-Джон рассмеялся в ответ на сердитый взгляд девушки.
Только-только миновал полдень, а зимнее небо уже начало темнеть. В тусклом свете дорожного фонаря Мэри-Кейт разглядела своего похитителя. Под распахнутым пальто виднелись изумрудный сюртук, безупречно повязанный белый шелковый шейный платок и лосины из оленьей кожи. Начищенные до блеска сапоги дополняли картину непринужденной элегантности — городской джентльмен выехал за город.
Она совсем не соответствовала ему: черное платье, запачканный плащ, стоптанные козловые башмаки. Мэри-Кейт чувствовала себя замарашкой после недельного пути, мечтая, как никогда, о самых необходимых человеку удобствах — принять горячую ванну, вымыть голову. И согреться. Последнюю ночь она провела, свернувшись в комочек под деревом и ненадолго проваливаясь в дрему, когда стихал пронизывающий ветер.
Сент-Джон вдруг дотронулся до нее: его палец осторожно лег на запястье, словно проверяя биение ее пульса. Мэри-Кейт слегка пошевелила рукой, прежде чем отдернуть ее.
Арчер опустил одно из цветных стекол фонаря, чтобы получше осветить экипаж. Он уселся в углу, подперев кулаком подбородок. Непринужденное изящество его повадки не могло скрыть настороженности.
Девушка ничего не сказала, когда он повел ее к экипажу, только в последний раз оглянулась на могилу и в ту сторону, куда ушел брат. Она не стала противиться Сент-Джону, да он и не ожидал другого.
Мэри-Кейт еще дальше забилась в свой угол. В затылке нарастала боль — мрачное, неодолимое предостережение. Она откинула голову на подушки. Не сейчас, после всего перенесенного за день…
— Вы побледнели.
— Вы взяли на себя роль моего зеркала?
— А стоит?
— Пожалуйста, не надо. Я не могу сравниться с женщинами вашего круга.
— Ваша угрюмость — следствие пропущенного обеда? Или вы просто плохой попутчик?
— Прошу, не надо.
— Не надо быть вежливым? Обходительным? Дотошным?
— Не говорите об обеде.
— Вам плохо.
— Да. Утверждение прозвучало слишком резко по сравнению с предыдущими ответами. Вздох, признание своей слабости, мольба о помощи. Почему она так откровенна? Она презирала себя за слабость.
— Чем я могу вам помочь?
— Свет. Погасите фонарь, пожалуйста.
Усилием воли Мэри-Кейт подавила боль, но она не ушла, а продолжала накатываться волнами, толчками, которые исходили из затылка и тянулись к уголкам глаз, превращаясь в длинные серебристые полосы света.
Мэри-Кейт услышала позвякивание металла, дрогнуло стекло, и наступила благословенная темнота.
— Что еще? — спросил Арчер.
— Тишина. От звуков боль усиливается.
Тихое движение, почти бесшумное. Мэри-Кейт поняла, что Сент-Джон сел рядом, только потому, что он отодвинул ее юбки. Потом — и это повергло ее в состояние шока — взял ее за плечи и мягко, но настойчиво заставил положить голову ему на колени. В высшей степени предосудительно. Дерзко. Недопустимо. Какое облегчение!..
Правой рукой она ухватилась за его колено, чтобы удержать равновесие. Еще одно действие, достойное осуждения. Арчер положил ладонь ей на лоб, убрал влажные пряди с висков. Видимо, надо воспротивиться? И тогда ее голова не будет покоиться на его коленях, щека перестанет ощущать уже ставшее знакомым тепло, движение мышц, очертания тела под тканью…
Покачивающийся экипаж, колени, на которых она отдыхала, приглушенное дыхание, пульсация в голове — все соединилось и превратилось для Мэри-Кейт в вереницу бесконечных минут, пока они ехали в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36