Глаза Кэтрин были связующим звеном между ней, Хью и остальным миром, а глаза старшего Макдональда горели страстной любовью. «Это судьба», — подумал Робби и поспешил увести ребенка подальше.
— Ушел ваш телохранитель, — негромко заметил Хью, глядя на нее сверху вниз, поскольку она продолжала сидеть.
Снизу он казался ей настоящим сказочным принцем, а Ненвернесс служил прекрасной декорацией для такой сказки. Лишь она в своем затрапезном наряде совсем не подходила на роль принцессы.
Опустив голову, Кэтрин смущенно уставилась на руки. Догадывается ли Хью, как она всегда робеет в его присутствии, дрожит, словно былинка на ветру?
Ее склоненная голова олицетворяла молчаливую покорность, но глаза, когда она подняла их на Хью, опровергали это впечатление. Они согревали, манили его, как теплое одеяло в студеную ночь, горячий напиток после зимней прогулки, песня в гнетущей тишине. Эта женщина пахла не лилиями и розами, от нее исходил приятный аромат ячменя и корицы. Запах самой природы, успокаивающий, домашний… Ни разу в жизни Макдональд не вдыхал столь чувственного аромата и не смотрел на женщину, которая вызывала бы в нем такое неистовое желание.
Сегодня в его замке множество дам гораздо более красивых, с царственным взглядом, роскошно одетых, но ни одна не могла сравниться с Кэтрин, простенький наряд которой совсем потускнел на фоне сгустившейся темноты. Казалось, она должна слиться с ночью, отступить в тень, однако ее присутствие придавало ночи особую прелесть. Одежда служила временным покровом для нежной персиковой кожи Кэтрин, ее пышущего здоровьем тела. Коралловые губы манили Хью, он жаждал прикоснуться к ее щекам, вытащить из волос шпильки, чтобы каштановые локоны упали ей на плечи.
Он подошел ближе.
Да, сегодня в его замке много настоящих красавиц, женщин с не таким вздернутым носом, с ровными зубами, искусно выщипанными бровями, облаченных в дорогие наряды, привезенные со всех концов света, двигавшихся более грациозно; на руках у них, конечно, не было мозолей и царапин, следов ежедневной нелегкой работы. Эти женщины, вероятно, ни разу не обнимали своих детей с тех пор, как те покинули их утробу; в дождливую погоду никогда не играли в солдатики с сыном, чтобы его развлечь. Женщины, танцевавшие в зале, в совершенстве владели искусством флирта, могли придать движению веера сотню разных значений.
Только ни одна не могла сравниться с Кэтрин.
Глядя на до блеска начищенные сапоги лэрда, Кэтрин думала: понимает ли его камердинер, какое счастье ему привалило? Осознают ли это прачка, стирающая носки, или горничная, которая меняет белье на его постели? Они могут входить в апартаменты хозяина, ощущать неповторимую атмосферу его присутствия, хотя, наверное, даже не задумываются над этим…
Хью подошел еще ближе.
Знает ли он, что способен затмить любого из известных ей мужчин? Что, когда он рассеянно гладит по голове самого юного обитателя Ненвернесса или дружески хлопает по плечу фермера, радуясь удачной шутке, его глаза загораются волшебным блеском, придавая ему неизъяснимое очарование? Что порой в его надменном взгляде сквозит тоска, отчего у Кэтрин все переворачивается внутри? О Господи, в эти минуты ей хочется подойти к нему, обнять и утешить, словно ребенка, отогнать мрачные мысли и снять часть тяжелой ноши е его души…
Увы, она не имела на это права.
Однако права ничего не значили теперь, когда Хью стоял так близко, что она видела, как бьется жилка у него на шее, и чувствовала, как он напряжен, словно конь перед скачками. Не значили они ничего и тогда, когда он, наклонившись, взял ее руки в свои, и по всему телу Кэтрин разлилось тепло, 'проникнув в глубины существа, где уже давно безраздельно властвовал он. И когда Хью притянул ее к себе, преодолевая разделявшее их расстояние с восхитительной медлительностью, так что у нее перехватило дыхание от желания поскорее к нему прижаться, Кэтрин меньше всего думала о том, права ли она.
— Иди ко мне…
Шепот показался ей криком, это была не мольба, а приказ, негромкий, однако не не допускающий неповиновения. Она послушно дала увлечь себя в темный угол террасы не потому, что никогда прежде не слышала у Хью подобного тона. Ее убедил его взгляд, полный ненасытного желания, какое испытывала она сама.
— Иди ко мне, — повторил Хью, и она пошла, чуть не споткнувшись от спешки, от нетерпения, от желания быть с ним.
Хью старался не обращать внимания на голос совести. Единственное, чего ему хотелось, это ощутить вкус губ Кэтрин. Один раз прижаться к ее рту, и с наваждением будет покончено. Через два дня он с большинством мужчин, которые сейчас танцуют всего в нескольких футах отсюда, соберутся в Доннили, чтобы решить, как вести себя в случае войны. Но сегодня он не может думать ни о чем, только об изумительно теплой коже, прикосновении нежных рук, коралловых губах, которые всегда его манили. Один раз он почувствует их вкус…
И снова обретет душевный покой.
Он не нуждается в увещеваниях совести, внутренний голос, предупреждающий об опасности, сегодня излишен. На эту ночь он забудет о долге, хороших манерах, приличиях — словом, обо всей этой незначащей чепухе, которую родители внушили ему в детстве. И честь тут ни при чем. Он должен удовлетворить свой аппетит и выбросить из головы эту женщину.
Дойдя до края террасы, Макдональд остановился. Здесь было достаточно уединенно, а больше ждать он не мог.
— Хью… — прошептала Кэтрин, и будь он проклят, если ее губы не умоляли о поцелуе.
Она вытянула дрожащую руку, и он отшатнулся, словно от пылающего факела. Нельзя позволять ей дотрагиваться, иначе внутренняя борьба, которую он долго вел со своей совестью, окончится бесславным поражением.
— Прошу тебя, — снова раздался ее шепот.
Только сейчас Макдональд увидел, что глаза у нее затуманились слезами. О чем она просит, чтобы он отпустил ее или поцеловал? Чтобы поскорее обнял или позволил уйти? Макдональд понимал, что стоит Кэтрин к нему прикоснуться, и он овладеет ею прямо здесь, на террасе, в двадцати футах от переполненной бальной залы. И никто из этих людей его не поймет. Мужчины лишь усмехнутся, посоветуют лэрду в следующий раз предаваться своим утехам в более укромном месте. Дамы будут замирать от любопытства, но притворятся оскорбленными, а юным девицам не придется даже притворяться. И никто из гостей не поймет, до какой степени ему хочется сорвать с Кэтрин одежду, чтобы, обнаженная и дрожащая от холодного ненвернесского ветра, она с мольбой обратила к нему свой взор. Тогда он согрел бы ее, да что там согрел, разгорячил бы, заставил гореть страстью эту женщину, которая произносит его имя так, словно целует, которая при каждом удобном случае бросает ему вызов, глаза которой затуманиваются, будто обещая что-то.
Он прижал бы ее к себе с такой неистовостью, чтобы она полностью подчинилась ему телом и душой… чтобы наконец открыла, что именно обещает ему с такой готовностью и безрассудством.
Все сомнения исчезли в вихре его поцелуя. Она была воплощением женщины — нежная кожа, изящество, манящее тело. Он был воплощением мужчины — мускулистая сила и мягкость, горячие слова и нетерпеливые руки.
Прижав Кэтрин к себе, Макдональд провел ладонью по ее спине, ощутил странную податливость и покорность. Ее руки тоже обхватили его, исследуя, наслаждаясь.
Окружающий мир исчез, остались только они двое, изумленные силой обоюдной страсти; дыхание сливалось, рассудок затуманился. Жадные руки ласкали тело, досадливо натыкаясь на грубую одежду.
Его нежные губы, дерзкая пляска языка у нее во рту поразили Кэтрин своей интимностью. Он был настоящим волшебником, этот мужчина с глазами колдуна, одно его присутствие имело над ней сатанинскую власть. Ей захотелось прижаться к нему еще крепче, чтобы почувствовать, как он тверд там, где она сама мягкость, раздразнить его и себя прикосновением сосков к мощной груди, которая, в чем Кэтрин почему-то была уверена, наверняка поросла черными волосками, приникнуть бедрами к его бедрам, погладить упругие ягодицы. Власть тела была лишь одной стороной его магического влияния. Этот человек мог по-мальчишески усмехаться или сурово хмуриться, мог неожиданно разразиться раскатистым смехом. Он шел по жизни так, словно весь мир создан для него одного, но так оно и было, если считать миром Ненвернесс! Когда он двигался, от его фигуры веяло не надменностью, а врожденным аристократизмом. К этому человеку, глаза которого не могли сравниться цветом ни с чьими, к человеку доброму, справедливому и нежному, Кэтрин испытывала чувство настолько сильное, что оно ее пугало.
Хью припал к ее груди, как младенец. Нежные холмики с твердыми сосками были скрыты от него тканью блузки, но даже этого целомудренного прикосновения оказалось достаточно, чтобы вернуть Макдональда к действительности. Прикосновения и непроизвольного вздоха Кэтрин. Она не пыталась сопротивляться, напротив, в ее вздохе ощущалось нетерпеливое желание.
Они глядели друг на друга, не обращая внимания на пение скрипок, женский смех, голоса увлеченных беседой мужчин, хотя все эти звуки раздавались только в нескольких футах от того места, где находились Хью и Кэтрин. Им казалось, что они одни в целом мире, темные облака, плывущие над головой, — их покрывало, а земля под ногами — удобное ложе.
Хью пребывал во власти эмоций, которым не имел права поддаваться. Ему хотелось освободиться от пут былых привязанностей, взять Кэтрин за руки, ввести в свой внутренний мир и посмотреть, каким этот мир предстанет в ее глазах. Или коснуться ее губ трепещущими пальцами, а потом заключить в объятия это нежное творение Господа, настоящее сокровище, которое Он послал ему, Хью Макдональду, как будто знал, что именно ему нужно. Хотелось вдохнуть запах ее волос, погладить по голове, поцеловать кончики пальцев. Хотелось разговаривать с ней долго-долго, рассказать о своем детстве, о том, какой он представляет свою старость, и если она улыбнется, то посмеяться тоже. Хотелось показать Кэтрин самые укромные и таинственные уголки Ненвернесса, гулять с ней по долинам и холмам, собирать цветущий вереск. Хотелось исцеловать ее всю, ощутить, как она счастливо вздохнет от его ласк, прошептать на ухо что-нибудь нежное, чтобы увидеть, как она покраснеет или улыбнется. Только бы прикоснуться к соблазнительному телу, уткнуться лицом в его восхитительную мягкость, и тогда пусть весь мир катится к дьяволу! Еще хотелось, чтобы Сара оставалась в Англии и никогда не делила с ним ложе. Но больше всего Макдональду хотелось быть с Кэтрин.
Проникнуть в ее лоно и, услышав крик от восторга, в упоении припасть к ее губам.
Наверное, потому, что всего этого ему хотелось с такой неистовой до боли силой, которая пугала Хью, он не предпринял ничего.
Догадалась ли Кэтрин, что он представил себе в воображении? Очевидно, да, он видел это по ее глазам.
Чей-то возглас, раздавшийся совсем рядом, заставил их насторожиться, а послышавшийся затем громкий смех оторвал друг от друга.
Глава 15
Лэрд Ненвернесс был вне себя.
Путешествие не заладилось с самого начала. Кузнец подковывал лошадь, будучи в изрядном подпитии, в итоге несчастное животное охромело, и пришлось полдня искать другого коня. У повозки с провиантом отлетело колесо, она безнадежно отстала. Вдобавок не переставая лил дождь, одежда лэрда пропиталась влагой и пропахла плесенью. Две недели отряд питался лишь полусырой картошкой да солониной, сдобренной виски. К счастью, хотя бы его было вдоволь.
Как выяснилось, невеселая увертюра предшествовала еще более мрачной опере, ибо встреча прошла из рук вон плохо. Вечером представители кланов заключали союзы, которые наутро таяли, словно весенний снег под живительными лучами солнца. Разумные соображения уступили место порыву, и лэрду стало казаться, что если он еще раз услышит тост во здравие английского короля, то свернет шею глупцу, который его произнесет.
Беда в том, с горечью думал лэрд, что слишком много голов пришлось бы тогда снести. Хорошо, если во всей Шотландии найдется парочка тех, кто не поддался романтическим бредням.
Похоже, его соплеменники вдруг превратились в восторженных мальчишек, рвущихся в бой неизвестно ради чего, или в выживших из ума старцев, засидевшихся дома, а теперь решивших показать миру, что есть еще порох в пороховницах. Им сгодится любой противник, лишь бы драка вышла стоящая, а то, что от этого пострадает Шотландия, никого не волнует.
Теперь наверняка, когда дойдет до принятия окончательного решения, он останется в меньшинстве. Незаметно выйдя из палаты, где вожди кланов подсчитывали общее количество предполагаемого войска, Макдональд поднялся на холм, откуда открывался вид на замок Доннили, и с удовольствием подставил лицо под косые струи. Может, хотя бы этот ливень смоет его гнетущие мысли.
И тут же подумал о потоках крови, в которых может скоро захлебнуться Шотландия…
Совещание предполагалось провести в строжайшей тайне, но Макдональд готов поклясться, что завтра любой фермер даже в его родном далеком Ненвернессе сможет дословно повторить то, что будет сказано сегодня вечером в главной палатке. А ведь место выбирали очень тщательно, оно должно быть уединенным, безопасным и в то же время не принадлежать ни одному из кланов. В итоге остановились на Доннили. По поводу этого клочка земли уже давно велись споры между Макэлвисами и Макферсонами, однако формально он считался нейтральным, поэтому устроителей нельзя было заподозрить в том, что они благоволят одному клану в ущерб другому. Да, соплеменники Хью проявили несвойственную им прежде щепетильность. Жаль только, они собрались, сами того не сознавая, чтобы приблизить кончину Шотландии.
А в том, что события могут обернуться именно так, сомневаться не приходилось. Война остается войной, пусть она ведется из патриотических, свободолюбивых или каких угодно соображений.
Сквозь пелену ливня древняя крепость казалась призрачной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39