Беллароза захохотал, но, должно быть, его ребра еще не зажили, так как он весь скривился и побелел от боли. Хлебнув остатки самбуки из чашки, он отдышался, затем выпрямился в кресле и спросил:
— Как поживает твоя жена?
— Какая?
— Сюзанна. — Он улыбнулся. — Твоя жена.
— Почему ты меня спрашиваешь? Она же сюда сама приходит.
— Ну да... я давненько ее не видел.
— Я тоже ее давно не видел. Она только вчера вернулась домой.
— Да. Навещала детей в их колледжах. Так?
— Точно. — А перед этим Сюзанна уезжала навестить своих родителей в Хилтон Хед, заодно она съездила в Ки Уэст к своему брату Питеру.
Мы с Сюзанной не вступали в длинные разговоры, но иногда обменивались короткими фразами, и я попросил ее, чтобы она больше не наведывалась в соседнюю усадьбу. Она сделала вид, что согласилась, но все равно поступила по-своему. Если судить по букету ноготков, она была здесь не далее как вчера. Должно быть, этот эпизод стерся из памяти Фрэнка.
Наверное, мне следовало переехать в другое место, но решиться на это было трудно. С одной стороны, я чувствовал, что в случившемся с нами есть и моя вина. Кроме того, Сюзанна так часто уезжала, что мне не было смысла торопиться с отъездом. Мы с ней могли не разговаривать неделями, а мои финансы, надо честно признать, были в плачевном состоянии. Ну и кроме всего прочего, я все еще любил ее, а она любила меня и просила не покидать ее.
Вот так я и жил — холостяком в доме своей жены. Жизнь моя была практически разбита, впереди маячила мрачная перспектива оказаться свидетелем на процессе главаря мафии или стать жертвой мафиозных разборок. Я был отверженным, я был капитаном без корабля, я был обузой для моей адвокатской конторы. Моя фирма, кстати, прислала мне официальное письмо на адрес офиса в Локаст-Вэлли. Я решил его прочитать. В письме содержалась просьба ко мне выйти из состава учредителей фирмы «Перкинс, Перкинс, Саттер и Рейнольдс». Под этой просьбой стояли подписи всех старших партнеров фирмы, как действующих, так и находящихся в отставке, даже тех, кто с трудом мог вспомнить свою фамилию. Все подписи, кроме моей. Там же была подпись Джозефа П. Саттера. Браво, папаша!
Так что к черту «Перкинса, Перкинса, Саттера и Рейнольдса». Пусть скажут спасибо, что их не отделали обломком свинцовой трубы. Кстати, они могли бы предложить мне что-нибудь в обмен на мой уход.
— Я рад, что она не сердится на меня, — сказал Беллароза.
— Кто? — уставился я на него.
— Твоя жена.
— А почему она должна на тебя сердиться?
— Ну как же, из-за меня чуть не убили ее мужа, — ответил он.
— Да что ты, Фрэнк. Она буквально на днях сказала мне: "Джон, я жду не дождусь того момента, когда Фрэнк поправится и мы вновь сможем пойти с ним в тот же ресторан.
Он попробовал сдержать смех, но не смог, и снова скорчился от боли.
— Слушай... перестань... ты же меня доконал... — простонал он.
— Ладно, Фрэнк, — произнес я, вставая с кресла. — Есть еще один разговор. Не такой веселый. Ты прекрасно знаешь, что мы с Сюзанной практически не разговариваем, и тебе отлично известно, по какой причине. Если она хочет приходить сюда, это ее дело. Но ты не должен говорить о ней так, словно речь идет о какой-то ерунде. О'кей?
Беллароза уставился перед собой — это выражение лица, как я уже выучил, означало то, что он не прочь сменить тему разговора.
— Мне пора, — сказал я и двинулся к двери. — Может быть, сказать сиделке, чтобы принесла «утку»?
Он никак не среагировал на мою шутку.
— Слушай, — воскликнул он, — я же вроде не поблагодарил тебя за то, что ты спас мне жизнь?
— Да, не припоминаю.
— А знаешь почему? Потому что «спасибо» в нашем бизнесе это чепуха. Спасибо говорят только женщинам или посторонним. А тебе, советник, я скажу так: я — твой должник.
— Боже, Фрэнк! Надеюсь, ты не будешь оказывать мне услуги?
— Ну да. Услуги. Ты же не понимаешь, что такое услуги. Если ты имеешь дело с итальянцами, то услуги, это вроде как деньги в банке. Мы копим услуги, мы торгуем ими, мы пересчитываем их, как ценные бумаги, отдаем их под залог и получаем под них проценты. Я должен тебе огромную услугу. Услугу ценой в жизнь.
— Оставь ее себе.
— Нет, ты должен сказать мне, чего ты хочешь.
Я посмотрел на него. Итальянский джинн просит, чтобы вы загадали желание. Но джиннам верить нельзя, вот в чем штука.
— Если состоится процесс по делу об убийстве Карранцы, — наконец изложил я свою просьбу, — и я попрошу, чтобы Джек Вейнштейн не вызывал меня в качестве свидетеля твоего алиби, то согласишься ли ты на такой вариант под угрозой приговора за несовершенное тобой убийство?
Он ответил не задумываясь:
— Ты просишь это — ты это получаешь. Я обязан тебе жизнью.
Я кивнул.
— Дай мне еще подумать. Может быть, я попрошу тебя о большей услуге, — сказал я.
— Конечно. Заходи ко мне, не стесняйся.
Я уже открыл дверь, но на пороге опять повернулся к нему.
— Хочешь анекдот? Стоят индейцы на берегу, понимаешь, и к ним спускается с корабля Колумб. Колумб их приветствует: «Buon giorno». А один из индейцев оборачивается к жене и говорит на своем языке: «Черт, и с таким дерьмом придется жить по соседству». — Закрывая дверь, я услышал, как он хохочет и кашляет, постанывая от боли.
Глава 36
Прошло некоторое время, и я решил съездить в свою контору на Уолл-стрит и уладить все дела. Я сидел в своем кабинете, бывшем кабинете моего отца, и не мог понять, зачем я растратил столько лет жизни на эту никчемную работу. Но затем усилием воли я заставил себя приступить к работе и сделал здесь то, что я уже проделал в своем офисе в Локаст-Вэлли. А именно: я написал памятные записки по каждому клиенту и каждому делу и вложил все документы в конверты, надписав, какому адвокату какое дело направить. Я сделал в данном случае больше, чем мой отец в свое время, не говоря уже о Фредерике Перкинсе, который выпрыгнул когда-то из окна соседнего кабинета.
Но, несмотря на мою сознательность и лояльность, меня ждали на Уолл-стрит в доме номер 23 примерно так же, как ждут падения индекса Доу-Джонса на четыреста пунктов. Тем не менее я добросовестно отработал там целую неделю, не разговаривая ни с кем, кроме своей секретарши Луизы, которая тоже косо посматривала на меня, так как на протяжении последних нескольких месяцев ей пришлось тащить на себе воз в одиночку и отвечать на многочисленные вопросы клиентов и партнеров, касающиеся тех дел, которые вел мистер Саттер.
Чтобы не тратить время на дорогу домой и обратно, а также по другим причинам, я всю эту неделю ночевал в клубе Йельского университета на Манхэттене. Это огромный, очень удобный особняк на Вандербильт-авеню, там имеются прекрасные номера. Завтраки и ужины также заслуживают всяческих похвал, а в баре царит очень дружелюбная обстановка. В комнате для коктейлей установлен дисплей, на котором постоянно мелькают самые свежие показатели фондового рынка, так что вы в любой момент можете понять, по средствам ли вы пьете и закусываете. Имеются также гимнастический зал, плавательный бассейн и корты для игры в сквош. Все клиенты — выпускники Йельского университета. Что еще нужно мужчине? Возможно, кто-то в моей ситуации остался бы тут на всю жизнь, но в последние годы клуб не поощряет чрезмерно долгие сроки проживания здесь загулявших на стороне мужей, а с некоторых пор — и загулявших жен. Что касается последних, то, естественно, имелась опасность отведать новых приключений, но приключениями я уже был сыт по горло, поэтому после ужина обычно читал газеты в зале для отдыха, выкуривал сигару и выпивал немного хорошего портвейна, как это делают прочие ветераны клуба, а затем отправлялся спать.
Правда, однажды я пригласил на ужин Дженни Альварес, и она сказала по поводу клуба:
— Так вот в каком мире ты живешь.
— Если честно, я никогда не придавал всему этому значения.
Мы поболтали о чемпионате по бейсболу, она ехидничала по поводу разгромного поражения «Метц» в матче с «Янки». Кто бы мог подумать?
Мы говорили обо всем на свете, но только не про Белларозу и не о телевидении. О сексе мы также не упоминали, видимо, желая показать друг другу, что наша крепкая дружба основана исключительно на совпадении наших интересов. Но, как вскоре выяснилось, у нас не было почти никаких общих интересов, если не считать бейсбола. Потом мы разговорились о детях, она показала мне фото своего сына. И хотя было очевидно, что наши чувства друг к другу еще не остыли, я все-таки не пригласил ее подняться к себе в номер.
Итак, я жил в Йельском клубе уже вторую неделю, что было довольно-таки удобно, так как это избавляло меня от необходимости общаться со своими родственниками и друзьями на Лонг-Айленде. По выходным дням я навещал Каролин и Эдварда в их колледжах.
К середине следующей недели я исчерпал запас отговорок по поводу своего отсутствия в Лэттингтоне, поэтому покинул клуб и поехал в Стенхоп Холл. Там выяснилось, что Сюзанна собралась в очередную поездку в Хилтон Хед и в Ки Уэст. Наверное, нам, как людям, имеющим время и деньги, для того чтобы избегать неприятного общества, можно позавидовать, и для этого есть веские основания. Но в моем случае деньги уже подходили к концу, так же как и время, а боль от всего, что произошло, не унималась. Надо было что-то предпринимать.
— Если мы навсегда уедем из этих мест, — сказал я Сюзанне перед ее отъездом, — то, мне кажется, я смогу забыть прошлое. Мы сможем начать все сначала.
— Я по-прежнему люблю тебя, Джон, — проговорила она, — но я не хочу никуда уезжать. И не думаю, что этот отъезд был бы нам на пользу. Мы можем решить наши проблемы здесь, здесь же можем и разойтись.
— Ты все еще ходишь к нашему соседу? — спросил я ее.
Она кивнула.
— Я попросил бы тебя не делать этого.
— Я буду делать то, что сочту нужным.
— Делать что?
Она не ответила прямо на мой вопрос, а сказала:
— Ты тоже навещаешь нашего соседа. А ведь ты уже перестал быть его адвокатом. Зачем же ты туда ходишь?
— Сюзанна, мои посещения и твои посещения — это разные вещи. И не спрашивай меня, почему это так, можешь нарваться на грубость.
— Хорошо. Но я хочу сказать, что тебе тоже не следует туда ходить.
— Почему? Из-за меня возникают какие-то сложности?
— Возможно. Там и так все достаточно сложно.
Закончив таким образом разговор, она уехала в аэропорт.
* * *
Но несмотря на совет Сюзанны, примерно неделю спустя, в дождливый ноябрьский день, я решил пойти к Белларозе и взять с него деньги, которые он был мне должен, а также, что важнее, получить от него еще одну услугу. Из-за дождя я предпочел пройти через главный вход. Трое агентов ФБР восприняли мое появление довольно холодно, и я с некоторой тоской вспомнил об услужливых Энтони, Ленни и Винни.
Я стоял под навесом сторожевого домика и наблюдал, как агент ФБР, говоривший по телефону, бросает на меня настороженные взгляды. Двое других фэбээровцев стояли возле меня со своими винтовками.
— У меня что, документы не в порядке? Или дуче сегодня не принимает? В чем проблема? — спросил я.
Один из охранников пожал плечами. Спустя некоторое время фэбээровец, который разговаривал по телефону, вышел из домика и сообщил мне, что к мистеру Белларозе нельзя.
— Моя жена приходит и уходит, когда ей вздумается, — возмутился я. — Ну-ка, идите снова к вашему чертову телефону и скажите, чтобы меня пропустили.
Он повиновался, хотя было заметно, что мое требование не вызвало у него особого восторга.
После этого один из охранников проводил меня к дому и передал другому охраннику в костюме и с галстуком. Меня снова обыскали с помощью металлоискателя. Они почему-то не могли сообразить, что, если бы я захотел убить Белларозу, то мог бы сделать это голыми руками.
Оказалось, что все цветы из вестибюля уже вынесли, от этого он казался больше и пустыннее. Затем я увидел, что клетки с птицами также исчезли. Я спросил о причинах их исчезновения у одного из агентов ФБР.
— О птицах некому было заботиться, — ответил он. — Кроме того, их крики действовали на нервы нашим ребятам. — Он улыбнулся и добавил: — Мы оставили только одну «певчую пташку», она там, на втором этаже. — Меня проводили наверх, но на этот раз в спальню Белларозы.
Часы показывали только пять вечера, но Фрэнк уже был в постели. Он сидел, опершись спиной на подушки, вид у него был нездоровый.
В хозяйской спальне в «Альгамбре» я оказался впервые. Я понял, что эта комната была лишь частью спальных апартаментов, в которые входила также небольшая гостиная слева от меня и комната для одевания справа. Видимо, за ней находилась ванная. Сама спальня была не очень большой, тяжелая мебель с обивкой из красного вельвета в средиземноморском стиле делала ее еще меньше и создавала гнетущее впечатление. В комнате имелось всего одно окно, в которое сейчас хлестал дождь. Будь я на месте больного, я бы предпочел лежать в вестибюле.
Беллароза знаком пригласил меня сесть на стул рядом с кроватью; вероятно, это было место сиделки.
— Я лучше постою, — сказал я.
— Так чем могу служить, советник?
— Вот, пришел за обещанным.
— Да? Я могу оказать тебе услугу? Говори, чего ты хочешь.
— Начну с начала. Я пришел также и для того, чтобы получить долг. Я послал тебе записку и счет недели две назад.
— Ах, да. — Он взял со столика рядом с кроватью стакан красного вина и сделал несколько глотков. — Да... знаешь, я же теперь несвободный человек.
— Что ты хочешь сказать?
— Продался, как шлюха. Делаю то, что они говорят.
— Они сказали, что ты не должен платить по моему счету?
— Ну да. Они говорят, по каким счетам я должен платить, по каким — нет. Ты в числе последних, советник. Это все твой приятель Феррагамо. Но я попробую поговорить с кем-нибудь повыше по этому поводу. О'кей?
— Не трудись. Я спишу это как приобретение нового опыта.
— Как знаешь. Хочешь вина?
— Нет. — Я прошелся по комнате и заметил, что на столике у кровати лежит книга. Но это был не Макиавелли, а альбом с видами Неаполя.
— Больше всего меня бесит то, что теперь я не могу помогать своим людям, — пожаловался он. — Для итальянца это все равно что лишиться яиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88