Такая необходимость возникала несколько раз. В результате Малютка так запутался в совместных делах, что попал в полную зависимость от президента. Он стал управляемым. И превратился в тех помощников, которые не продают своих хозяев. К такому положению вещей Малютка Пен не привык, поскольку не считал зазорным всю жизнь продавать всех. Но с Замойски такое не прошло бы.
Южный Бронкс, в котором жили в основном этнические ирландцы, напоминал собой огромный дирижабль, а скорее свифтовскую Лапуту. Он завис на высоте семисот метров над центральной частью города. В нем жило сто двадцать тысяч человек, которые к остальному населению столицы относились с определенной долей высокомерного презрения.
Малютка Пен не был исключением, как и прочие ирландцы, входившие в состав его бандитского клана, считал себя патриотом района и затевал всевозможные дурно пахнущие делишки только в других концах города.
Именно к этому ирландцу и направился Джон, надеясь отсидеться у него до того момента, пока его преследователи не успокоятся и не займутся другими делами.
– Никак мистер Замойски пожаловал, собственной персоной? – осклабился Малютка Пен, отложив в сторону диагностический прибор, с помощью которого определял состояние внутренних голографических схем бытового робота, побывавшего в серьезной переделке.
Ремонтировал роботов Малютка Пен больше не ради заработка – он ни в какое сравнение не шел с доходами от преступного промысла. Просто любил это дело. И слыл в нем отличным мастером.
Заметив то, с каким интересом Джон разглядывает поломанную машину, здоровяк пожаловался:
– Житья не стало от этих молокососов – «плоскунов». Что это за роботофобия такая? Любой робот вызывает у них приступ ярости. Так и норовят изничтожить любого металлического парня, который только попадется им под руку. Видишь, что они сделали с этим другом семьи? Даже бронированный голографический блок вывернули – это ж надо, не менее получаса возиться! Вряд ли мне удастся его полностью восстановить в первозданном виде.
– Поговорим? – тихо осведомился Замойски.
– Э, мистер кредитор, уж не пришли ли вы ко мне за должком?
– За кого ты меня принимаешь, дружище? – притворно удивился Джон. – С должком можно и подождать. Нам ли с тобой деньгами считаться. После всего, что мы вместе творили.
От подобных слов ирландский скупердяй просто расцвел. Малютка Пен уже дважды собирался предложить своим подельникам устроить Джону безвременную гибель, как-нибудь невзначай подстроив ему несчастный случай, лишь бы только не отдавать долг, Но, как ни обдумывал, не мог найти такой вариант, чтобы не погубить и себя. Очень уж крепко Замойски держал его за горло.
Да и сам Замойски парень не промах. Малютка Пен собственными глазами видел, как Джон накостылял сразу пятерым амбалам, Изуродовать Джона пытались в общем-то ни за что. Если быть точнее, его просто перепутали с одним карточным шулером, на «обработку» которого «фирма» имела заказ. И надо же, чтобы перепутали его именно с Замойски. Отделал Джон всех тогда как мальчишек – не помогли и виброножи, и два пистолета. Среди этих пятерых пострадавших бандитов был и сам Малютка Пен. Ему досталось меньше других, пришлось всего-навсего регенерировать отбитую селезенку. Это обошлось ему в весьма солидную сумму, и больше тратиться на поправку собственного здоровья владелец мастерской не желал.
Да он еще и сомневался, что ликвидировать Замойски в состоянии даже специалисты первого класса оплаты в одной из трех гильдий наемных убийц города. Когда Пен начал осуществлять с Замойски совместные деловые проекты, то через некоторое время с удивлением понял, что вовсе не обдуривает, как задумывалось сначала, собственного партнера, а, наоборот, сам угодил в сети паука.
– Мне нужно укрыться у тебя на некоторое время, – взял быка за рога Замойски.
– Зачем? Кто тебе подпалил хвост?
– Кредиторы, Пен. Они, негодяи. Почему все считают, что Джон Замойски держит благотворительное бюро?
– Ты добрый человек, Джон, в этом твоя беда.
– Точно так. В общем, финансовая яма. Я бы расплатился с ними, но неохота кормить дармоедов. И еще – для этого мне пришлось бы собрать старые долги, – Замойски насмешливо посмотрел на Пена, и тот заерзал на стуле.
– Ох, эти деньги. Из-за них проходят трещины даже между добрыми друзьями. Хоть в общих чертах, что за кредиторы?
– Ничего страшного. Я задействовал некоторые каналы, и вопрос с ними решу дня через два-три. Хуже, что они ищут везде меня. И даже подключили ФБР.
– Что?!
– Ничего. Полмиллиона кредов – и ФБР в кармане. Ты что, не слышал, что фэбээровцы за деньги способны объявить охоту?
– Слышал, – кивнул Малютка Пен.
Действительно, бывали случаи, когда чины из ФБР, польстившиеся на огромные взятки, открывали охоту на ни в чем не повинных людей – чьих-то должников, каких-то кредиторов. Представители ФБР называли слухи об этом грязной клеветой, но те, кто владел информацией, а Пен относился к их числу, знали, что не бывает дыма без огня.
– Так что ты дашь мне приют, – уже не спрашивал, а утверждал Замойски.
– Хорошо, – кивнул с кислой миной на лице Пен. – Ты же мой друг.
– Да. Спасибо. Дружба – святая вещь, Пен. Ты вон сколько мечтал убить меня, но как истинный друг все не решался
Пена покрыл холодный пот.
– С чего ты взял?
– Да брось ты. Я не в обиде. Твои мысли – твое личное дело. Но… Пен, не вздумай шутить сейчас. Иудины серебряники ФБР имеют обыкновение вставать поперек горла. Если что, я тебя без труда и с того света достану.
– Я все сделаю как надо, Джон. – Мы же друзья…

***
«… Что же такое врач в истинном смысле понимания этого слова? Простота, доступность его и здоровым и больным, полное спокойствие и уверенность в себе и своих действиях и, несомненно, знание болезней, их альфы и омеги. А ведь тоже самое, только иными словами, говорил еще великий Гиппократ».
Никита Федорович Сомов – высокий худощавый человек с рыжими волосами и голубыми глазами – поправил на голове обруч электронного фиксатора, которому надиктовывал свой труд, неторопливо шагая по коридорам передвижного госпиталя. Он продолжал думать о введении к будущей монографии по вопросам космомедицины, которое заказала ему инфрасеть Санкт-Петербурга. Многих интересовали методы работы и колоссальный медицинский опыт, накопленный космогоспитальером Сомовым за время его деятельности на ретро-планетах Вселенной.
– Никита Федорович! – прервал размышления главного госпитальера высокий широкоплечий брюнет по фамилии Бугров – стажер из космомедицинской академии, изучавший заболевания детей и подростков на Ботсване. – Жизненно необходима ваша консультация.
– Что произошло? – резко переключил свое внимание с одного дела на другое госпитальер.
– Я ничего не могу поделать с этим вариантом злокачественной лейкемии. Похоже, мы теряем девчушку…
– С каких это пор злокачественная лейкемия вызывает у вас столь пессимистические прогнозы? – осведомился госпитальер. – Еще двести с лишним лет назад наши коллеги из Института крови предложили вполне доступные для нас с вами методики лечения подобного недуга. Или вы с ними не знакомы?
– Знаком, – проговорил стажер.
– Ну и?..
– Здесь что-то не так. Я не понимаю, что происходит с моей пациенткой! – Бугров развел руками. – Все реакции ее организма на проводимое лечение не соответствуют стандартным. Клиническая картина заболевания совсем иная, не похожая ни на что известное…
– Э, дорогой мой! Я сам часто впадаю в грех нерешительности и излишнего неверия в собственные силы, но не до такой же степени! У вас есть в наличии чудесная диагностическая аппаратура, которая…
– Ни черта не может! – вырвалось у стажера.
– Та-ак, – протянул Сомов. – Пойдемте к вашему «сложному случаю». Чем могу– помогу.
Сомов, неодобрительно покачав головой, заспешил к пневмолестнице, которая доставила его на третий ярус госпиталя-автомата, совсем недавно развернутого на Ботсване по просьбе ее правительства.
Семилетняя Наоми Бурака бессильно распласталась на воздушно-силовой подушке.
– Почему вы не распорядились поместить пациентку в автоматический блок интенсивной терапии? – строго вопросил Сомов у стажера. – Сколько раз можно повторять, что к больному нужно относиться так, как ты сам бы хотел, чтобы к тебе относились в час болезни… Немедленно прикажите персоналу переправить девочку в спецблок, а я прослежу за исполнением.
Сомов подождал, пока работ-манипулятор осторожно перевез Наоми в дежурную палату, зарезервированную под прием особо высокопоставленных пациентов с этой планеты, и уложил ее на подушку под аппарат искусственного кроветворения.
В воздухе повисли стереоизображения. Посвященному человеку нетрудно было читать по появляющимся кружочкам, кубикам, цифрам процессы, происходящие сейчас в теле больной. И эти показатели сильно не нравились Сомову.
Прошло пять минут – стандартное время, необходимое для того, чтобы добиться значительного улучшения. Ничего подобного.
– Пульт, – приказал Сомов и уселся в кресло.
Прямо под его пальцами очутился объемный имитатор пульта. Пальцы, касаясь клавиш, проваливались, поскольку самого предмета не было, он был всего лишь СТ-проекцией. Но управлять при его помощи можно было точно так же, как и при работе с обычным пультом. Многим это новшество было не по душе – пальцы должны ощущать клавиши. Но Сомову больше нравилось работать именно с проекцией.
Пальцы его бегали по несуществующим клавишам. В воздухе возникали и распадались символы и цифры. Сомов жил одной жизнью со своим аппаратом. Он вместе с ним пытался победить темный призрак – болезнь, пытавшуюся изничтожить жизнь девочки.
Семь минут… Никаких улучшений. Плохо. Очень плохо. Никакого эффекта… Девять минут. Кубики в воздухе начали танцевать танец. Пока еще неуверенно. Фигуры распадались, создавались новые. Постепенно танец становился все более четким… Что это значило? Что Сомову удавалось достичь гармонии. Болезнь неуверенно начала отступать…
Одиннадцать минут, Пот катил градом по лбу Сомова. Глаза слезились… Гармонизация – пятьдесят процентов. Восемьдесят… Четырнадцать минут… Сотня!
Закончено!
Сомов откинулся в кресле совершенно обессиленный.
– Неужели получилось? – ошарашенно произнес стажер.
– Посмотрим, Подождем.
Девочка под воздействием стимуляторов пришла в себя через двадцать минут.
– Я чувствую себя лучше, – с благодарностью прошептала она, предварительно поправив на груди медальон-переводчик.
– Да, твои дела пошли лучше, – согласился Сомов, включая свой электронный переводчик.
– Вы хотите сказать, что я еще не совсем выздоровела? – спросила Наоми, округлив наивные глазенки.
– Пока еще нет. Нужно продолжить лечение.
– У меня очень страшная болезнь?
– Была когда-то страшная. Но мы научились ее лечить, не волнуйся.
– Я правда вылечусь?
– Конечно, но ты должна нам помочь.
– А что надо делать? Лежать в больнице?
– Нет, милая. Скоро мы тебя выпишем, но ты будешь еще некоторое время приходить к нам и подлечиваться. Ты ведь будешь приходить к нам?
Девчушка кивнула и устало прикрыла глаза.
– Еще дня два и у нее начнется устойчивая ремиссия, – проговорил Сомов, обращаясь к молодому коллеге. – Надо надеяться, – неуверенно добавил он.
– Вы просто маг и волшебник, Никита Федорович! Я уже дважды сегодня проводил ей спецрегенерацию эритроцитов, но толку ноль, а вы с первого раза достигли потрясающего эффекта, Я не видел, чтобы так работали с техникой.
– Сложный случай, – сказал Сомов. – Надо будет следить за девочкой. Хорошо, если это генетические сдвиги. А если неизвестная форма болезни?
– Вряд ли.
– Твоими бы устами… Давай, кличь практикантов в ординаторскую на пятиминутку.
Вскоре главный госпитальер выступал перед пятерыми стажерами, практиковавшимися в его лечебном учреждении.
– Ну что, друга мои, тяжела ноша? – улыбнулся он.
– Еще бы, – послышались голоса практикантов.
– Дикость какая-то процветает.
– Меня колдуном обозвали, просили женщину приворожить.
– А мне руки целовали. «Мои жены теперь твои жены». Местный богатей у Голубых Озер.
– И чего, не воспользовался?
– Ага, тебе бы все хохмить, а я еле выбрался.
– А мне копьем угрожали. Тоже мол, колдун. Если от смерти спас, значит, дружит с ней. Ну, со смертью…
– Да, друга мои, – кивнул Сомов. – Тяжелое место, забытые болезни. Дикость. Но тот, кто не бывал здесь, на Ботсване, разве может называться настоящим врачом?
– Не может, – воодушевились практиканты.
– Для ботсванцев вы колдуны. Они живут в мире, где колдуны куда большая реальность, чем доктора. Но их нельзя презирать за это. Помните, что такое деонтология? Сумма представлений о должном во взаимоотношениях врача и пациента, без чего медицина становится бездушной, врачевание лишается мудрости, а сам врач теряет нравственную силу. Изучение личности больного, его переживаний, эмоций, особенно психики врачу просто необходимо, чтобы оказаться на высоте своего положения, чтобы реализовать свое призвание…
Практиканты знали за Сомовым страсть поговорить на морально-этические темы и вообще о судьбах медицины и человечества. И относились к ней снисходительно, даже с интересом. Они любили главного госпитальера,
Потом Сомов, оглядев пятерку совсем еще юных практикантов, перешел на разбор самых трудных случаев заболеваний у пациентов, находившихся в данное время на излечении в госпитале. «Пятиминутка» растянулась на целый галактический час. А потом – обычная госпитальная карусель. Напряженный день врача, для которого нет ничего важнее своего долга…

***
Ближе к вечеру Малютка Пен усадил Джона в свой личный глайдер и помчался вместе с ним, как он выразился, «на лоно природы».
– Там тебе, старый мой друг, будет лучше всего. Моя вилла находится на искусственных островах в получасе лета от мастерской. Там тебя никакой дьявол не разыщет.
– Надеюсь.
– Правильно надеешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39