Мэгги раскрыла несессер с маникюрным набором и принялась полировать ногти, которые всего несколько часов назад были обработаны профессиональной маникюршей.
– Что у нас сегодня с публикой? – Мэгги внезапно переменила тему разговора, как обычно делала, затрудняясь с ответом.
– Весь цвет собрался, ни одного свободного места. – Конни махнула рукой в угол, где громоздились корзины цветов и букеты с вложенными в них визитными карточками. – Сама видишь, что творится.
Мэгги бросила взгляд на цветы, но настроение ее не улучшилось. Объятие и поцелуй Конни и Барта перед каждой премьерой давно стали священным ритуалом. В эти минуты, когда отсутствие Барта нарушало привычный ход событий, этот давно установившийся ритуал приобрел вдруг особое значение.
– Да явится он. Не осмелится нарушить порядок, – не без ехидства заметила Конни.
Раздался стук в дверь, и Мэгги подскочила как ужаленная. Но это был не Барт.
– Дорогая…
В дверь вошла жена знаменитого актера, тоже актриса.
– Я на секундочку, только пожелать тебе успеха.
Знаем мы, чего ты ей желаешь, подумала про себя Конни. Провала, да чем громче, тем лучше.
Две звезды коснулись друг друга щеками. Гостья всю жизнь ревностно следила за своей соперницей. Она тоже мечтала сыграть Мэгги-Кошку, но хотя всем было известно, что в жизни она настоящая тигрица, эта роль была ей не по зубам.
– Ну как ты, готова? – буравя ненавистную приятельницу глазами, спросила тигрица.
– Как всегда, дорогая.
– Какая же ты молодец, сохраняешь спокойствие даже перед премьерой! Просто железная леди! Меня всегда поражала эта твоя способность. Жаль, что мне это не удается… Я просто чудовищно чувствительна к окружающей атмосфере. Общая паника действует на меня заражающе, я тоже завожусь. Счастливица, у тебя нет этого, как бы сказать… ну, не то, чтобы у тебя совсем нервов не было, но, в общем, ты понимаешь, что я хочу сказать?
Прозвенел второй звонок, и тигрица, взмахнув своими умопомрачительными ресницами, промолвила:
– Хьюго тоже шлет тебе поклон и желает удачи, милочка. Ну, как говорится, ни пуха ни пера.
И она исчезла, послав на прощанье отравленный завистью воздушный поцелуй.
– Она бы с удовольствием посмотрела, как тебя вымажут в смоле и вываляют в перьях, – прокомментировала Конни, с треском захлопнув за ней дверь.
Через минуту опять послышался стук, и на этот раз вошел Джоэл де Сантис.
– Ну что, мы готовы? – бодро спросил он.
– И рвемся в бой, – в тон ему ответила Мэгги, поднимаясь, чтобы обняться с режиссером.
– Узнаю мою отважную девочку, – откликнулся Джоэл и, будто только что заметил отсутствие Барта, спросил, оглядывая гримерную: – А где же Барт?
– Здесь.
И в самом деле, он стоял, прислонившись к притолоке, огромный, сильный красавец мужчина. Если бы не учащенное дыхание, ни за что нельзя было бы догадаться, что он только что стремглав одолел сотню ярдов. Его молитва о счастливом пути, видно, не достигла небес и осталась не услышанной. Не успел Барт выехать на загородное шоссе, как начался дождь, потом, покрыв за сорок минут расстояние в шестьдесят миль, он попал в хвост гигантской пробки, которую устроили автофургоны, забаррикадировавшие обе дорожные полосы. Пришлось потерять тридцать пять драгоценнейших минут. В Лондон он угодил в час пик. «Ягуар» пришлось припарковать довольно далеко от театра, и уже оттуда Барт добирался бегом, показав личный спринтерский рекорд.
Джоэл перехватил взгляд Мэгги и все понял.
– В таком случае позвольте удалиться, – сказал он, отступая к двери. – Успеха тебе, дорогая.
Послав ей воздушный поцелуй, он обернулся к Барту и особенным голосом проговорил:
– И тебе тоже.
– Где тебя черти носили? – прошипела Мэгги, не дожидаясь, пока закроется дверь за Джоэлом.
– Пробки везде. Просто черт знает что за поездка была. Машину пришлось оставить за километр отсюда, топал пешком.
– Ее же уведут, – не скрывая удовлетворения, заметила Мэгги.
– Выбора не было. Иначе бы я не успел к началу спектакля.
– Надо было раньше думать, – возразила Мэгги ледяным тоном.
– А я раньше и начал. К сожалению, с погодой не повезло, да и на дорогах везде заторы.
Он не стал рассказывать про свои партизанские действия. Нельзя рассеивать внимание Мэгги перед премьерным спектаклем. Он молча прошел через комнату и нежно положил руки на плечи Мэгги и нахмурился, почувствовав, как они напряжены.
– Повернись! – скомандовал он.
Мэгги послушно повернулась к нему спиной, и Барт стал массировать ей спину. Почти с первого прикосновения он почувствовал, как обмякли, расслабились ее плечи под его сильными длинными пальцами.
– Но ты, гаденыш, все-таки заставил меня поволноваться, – сказала она уже беззлобно.
– И тем не менее я на месте. – Он прошелся костяшкой большого пальца по позвонкам. – Преодолел все препятствия. И все ради тебя.
Убедившись, что на спине нигде не осталось напряженных участков, Барт закончил процедуру поцелуем в плечико.
– Мне понравилась комбинашка, – одобрительно сказал он.
Первый акт Мэгги должна была играть в комбинации. Она всегда с одержимой требовательностью относилась к костюмам, которые ей надо было носить на сцене или на экране. Эту комбинацию, вернее, две таких комбинации (вторая – на всякий случай) специально сшили для нее точно по фигуре. Легкий натуральный шелк цвета слоновой кости обволакивал ее тело. Грудь прикрыли тончайшие кружева, открыв ровно столько, сколько нужно – ни больше, ни меньше.
– Ну как, в меру сексуально? – спросила она у Барта, мнением которого дорожила. – Не чересчур?
– На дюйм больше вырез, и было бы чересчур. А так…
Она состроила ему гримаску и подошла к Конни, которая держала перед собой белое кружевное платье, которое Мэгги вскоре должна будет скинуть, с треугольным вырезом на груди и длинной юбкой, с масляным пятном, из-за которого платье придется поменять. К нему Мэгги надевала белые атласные туфельки на высоком каблуке, тоже сделанные на заказ.
Раздался звонок, предупреждающий о том, что через пять минут поднимется занавес. Мэгги крутанулась перед зеркалом, чтобы оценить себя во всей красе, и вынесла свой вердикт: «Я готова».
Барт распахнул дверь, Мэгги вышла первой, они с Конни пошли следом. Они еще направлялись в кулисы, а Тони Адамс, игравший мужа, Брика, уже находился на сцене, за перегородкой, как бы принимая душ. Включили микрофон, шум воды усилился, зазвучал громче, и Барт, наблюдая за Мэгги, увидел, как она на глазах превращается в другую женщину, другую Мэгги, становится нервной, взбудораженной, почти отчаявшейся, изголодавшейся по близости. Когда взвился занавес, она взошла на сцену быстрой, мелкой походкой, выдающей внутреннее беспокойство.
Зная свою публику, Мэгги никогда не начинала сразу с реплики. Ее неизменно встречали громом аплодисментов, и этот момент следовало заполнить немой сценой. Они с Джоэлом заранее подумали об этом. Мэгги принялась открывать и закрывать один за другим ящики комода, будто разыскивая какую-то вещь. И только когда стихли овации и в зале слышался только шум воды за перегородкой, она произнесла свою первую строчку: «Какой-то безмозглый идиот уронил на меня горячий бисквит, придется переодеться!»
Наблюдая за игрой Мэгги, которая давалась ей так хорошо, погрузившись вместе с залом в почтительную тишину, Барт понял, что вновь оказался прав в своем предположении по поводу того, откуда Мэгги Кендал черпала вдохновение и поддержку. Они приходили к ней с волнами любви и обожания, перехлестывавшими через рампу. Он с наслаждением следил, как она крадется по сцене, таял в лучах ее обаяния, холодея, когда она гневалась, сочувствовал ей в ее безжалостной решимости и мучительном отчаянии.
Вот почему она совершенно не нуждалась в чьей-то поддержке, когда дело касалось личной жизни. Обожание зрителей придавало ей сил, заряжало энергией, возвышало над мелочной обыденностью. На съемочной площадке она заводила роман с кинокамерой.
Когда-то давно, в самом начале их знакомства, она сказала ему, в ту пору юному идеалисту с широко распахнутыми глазами, что чувствует себя по-настоящему живой, лишь когда играет: интерпретирует текст великой пьесы, создает характер, заставляет публику слушать себя и абсолютно верить. Вся ее энергия уходила на то, чтобы поддерживать образ Мэгги Кендал, и для простых человеческих отношений у нее уже не хватало сил.
Но сегодня он с первого взгляда заметил, что она сильно нервничает, что было ей несвойственно. Мэгги никогда не страдала пресловутым страхом сцены. Напротив, она всегда с радостью предвкушала момент своего выхода на подмостки или на съемочную площадку, ее приятно будоражил адреналин в крови, и она всех заражала своим вдохновенным ожиданием. Но на этот раз, прикоснувшись к ней в гримерной, Барт почувствовал, как напряжена ее спина и, значит, как неспокойна она сама.
Может быть, все дело в том, что она впервые показывается зрителям после двух злосчастных провалов в кино и раздутой в прессе истории с проколом на телевидении? Вряд ли ее тревога связана с поисками, которые она ему поручила; ему-то хорошо известно, что ей важно, а что не очень. Попеняв ему сегодня на опоздание, она даже стала выяснять, почему он задержался.
– В другой раз все же постарайся являться заранее, – будто подслушав его мысли, сказала Конни, внезапно вырастая рядом с ним. – Она уже начинала выходить из себя.
– Мэгги? – удивленно подняв брови, спросил он.
– Чего ты удивляешься! Ты что, не знаешь, как ей важно, чтобы перед началом спектакля мы собирались все вместе!
– Разве она разделяет эти дурацкие актерские суеверия?
– В данном случае речь идет о привычке, – выразительно уточнила Конни. – И еще кое о чем. Могу объяснить, если желаешь. Ты еще никогда так не опаздывал. Она, разумеется, ни за что не захочет это признать, но ты значишь для нее гораздо больше, чем она сама полагает.
– Ясное дело. Я ее счастливый талисман.
– Терять который для нее смерти подобно. Конечно, ко мне она тоже привязана и потерять меня было бы для нее большим неудобством или несчастьем, а вот расстаться с тобой – трагедией.
– Постараюсь запомнить, – беззаботно бросил Барт, но на самом деле эта фраза надолго запечатлелась у него в мозгу.
– А теперь поведай, где ты все же шлялся?
Он рассказал.
– А не мог ли кто-нибудь шепнуть этому самому Мартину Бейли про Мэгги?
– У него за спиной серьезное преступление. На его месте я бы в любом случае сидел тихо как мышка и не высовывался.
– Ну, чтобы скрыться от нее, ему бы потребовались семимильные сапоги!
Конни отошла, чтобы приготовить для Мэгги охлажденный апельсиновый сок, полный стакан которого она всегда выпивала после первого акта.
Занавес опустился под гром аплодисментов, и за кулисы вошла Мэгги, сияющая лучезарным светом.
– Ой, какая прелесть! – воскликнула она, беря с подноса, который протянула ей Конни, стакан с соком. Она была в прекрасном настроении.
– Просто как во сне! – пропел Джоэл де Сантис, пробираясь сквозь толпу, чтобы обнять Мэгги. – Так держать, драгоценная моя. – И он поплыл дальше, чтобы сказать то же самое другим артистам.
– Неудобно говорить такое о себе, но, кажется, я в самом деле была хороша, – сказала Мэгги и, посерьезнев, добавила, обращаясь к Барту: – Может быть, тебе следует почаще опаздывать. – А потом обернулась к Конни: – Погляди, что там у меня сзади с бретелькой. Кажется, она лопнула, когда я задергивала занавески. Надо подшить. Я все же не Мерилин Монро.
– Сейчас, только возьму нитку с иголкой.
Спектакль кончился, занавес опускался и поднимался еще множество раз. Мэгги ушла со сцены с охапкой цветов, которые она передала Конни. Ей подали бокал шампанского, открытого прямо тут же. Она жадно выпила его и сразу же протянула бокал за новой порцией, которую тоже немедленно выпила.
Наконец Мэгги вернулась к себе в гримерную и торжествующая, но обессиленная рухнула в кресло.
– Ну, пусть теперь кто-нибудь вякнет, что я выдохлась, – заявила она.
– Никто этого не говорил, – поправил ее Барт, садясь верхом на стул, стоявший рядом с Мэгги. – Твой актерский талант никто не осмелится подвергнуть сомнению. Речь идет только о возрасте. – Он попытался улыбкой смягчить удар. – Хотя сегодня ты была женщиной без возраста.
Мэгги повернула к нему лицо, на котором не было никакого выражения.
– Я была хороша, правда? – сказала она, явно не ожидая ответа на свой вопрос. – Не пускайте ко мне никого минут десять. Мне нужно принять холодный душ.
Когда, наконец, толпу восторженных поклонников допустили к королеве бала, она уже успела расслабиться. Просто кошечка, подумал Барт.
Успех всегда действовал на нее умиротворяюще, потому что подтверждал правильный порядок вещей, где она занимала место на самом верху. Глядя, как она общается со своими почитателями – этому улыбка, тому приветный жест, еще кому-то шутка, – Барт обратил внимание на экстатический румянец на ее великолепных скулах, почти маниакальный триумфальный блеск в глазах. В ее осанке, в посадке головы сквозило действительно нечто королевское. Примерно так бывало всегда после удачной премьеры. Это особое возбуждение держалось в ней несколько часов. И опять же, подумал он про себя, ради таких вот минут она и живет, и ни одно живое существо не способно доставить ей этого счастья своей одинокой любовью.
Конни внимательно следила, как развиваются события, чтобы не пропустить первых признаков утомления – в улыбке, голосе, взгляде. Едва заметив их, она безжалостно прерывала поток восхищенных словоизлияний, произнося тоном, от которого слова застревали в горле:
– Теперь мисс Кендал нужно отдохнуть.
При этом она ловко собирала прямо из-под рук бокалы и легонько подталкивала гостей к двери. Когда захлопнулась дверь за последним посетителем, Мэгги сладко потянулась, так что хрустнули кости, и воскликнула:
– Я голодна как волк!
Барт не замедлил откликнуться.
– Бекон, яйца, колбаса, грибы, помидоры и поджаренные хлебцы, идет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49