По сути дела, именно благодаря этим троим Лавлок и заинтересовался абердинскими любителями. Теперь он патронирует труппу, и именно его спонсорская помощь позволила им отправиться в Норвегию: он просто выписал чек на сумму, составлявшую разницу между средствами, которые им удалось собрать, и теми, которые были необходимы. На каком-то этапе он и сам высказывал намерение слетать туда и посмотреть спектакль-другой, но бизнес вынудил его в последний момент отменить поездку.– А давно ты работаешь в "Укьюхарт"? – спрашивает Кейт.– Пять лет или около того.– А ты никогда не планировал сменить работу?– Бывало. Подумывал о том, чтобы завести свой бизнес или отправиться путешествовать, то да се... Друзья, которым приходило в голову то или другое, предлагали к ним присоединиться. В принципе, я и сам понимаю, надо бы заняться этим, пока есть возможность. Я холост, жениться в ближайшее время не собираюсь – когда и менять жизнь, если не сейчас. Но работа мне нравится, и люди вокруг хорошие.– Ты хочешь сказать, что у тебя недостает решимости?Он смеется.– Ну, в общем, да.– Это только насчет работы, или ты по жизни такой?Это прозвучало прямолинейнее, чем хотелось бы Кейт, однако подтекст безошибочен. Да и возможности найтись с ответом она ему все равно не дает, потому что наклоняется через стол и целует Алекса. Сначала их губы лишь мягко соприкасаются, потом поцелуи становятся дольше и сильнее, дыхание все жарче. Его язык проскальзывает между ее зубами и облизывает ее язык. Глаза, разумеется, закрыты: поцелуи – это великолепное царство вкуса и осязания, не нуждающихся в зрении.Они встают из-за стола, и Кейт увлекает Алекса в гостиную, где они ложатся (почти падают!) на пол и начинают медленно снимать друг с друга одежду. Пока она стягивает с Алекса одну вещь, ему приходится снимать две, так основательно она закутана. Ее тело реагирует на обнажение появлением гусиной кожи.Находясь поверх него, Кейт извивается, избавляясь от своих трусиков, и смотрит, как он делает то же самое со своими шортами-боксерами, стаскивая их вниз по коленям. Они сбиваются на его лодыжках, и длинные мускулы впереди его бедер напрягаются, когда он движениями ног сбрасывает их прочь. Она наклоняется и направляет его внутрь себя, пока он не входит полностью. Алекс лежит совершенно неподвижно. Его глаза закрыты, а кончики пальцев покоятся на ее бедрах.– Ты в порядке? – спрашивает она.Он открывает глаза, и она может поклясться, что они влажны от слез.– В полном порядке.Он слегка приподнимается и привлекает ее к себе.– Ты уверен насчет этого?Он кивком обозначает "да" и подается вверх, навстречу ее движению. Начало получается у них несколько неловким, но потом Кейт чувствует, что он расслабился, и ритм их движений налаживается. Волосы падают ей на лицо, и он тянется, чтобы отвести их назад и видеть ее лицо. Потом его толчки ускоряются, и он кончает первым, но не прекращает движений до тех пор, пока и она, достигнув высшей точки, не падает Алексу на грудь, тяжело дыша ему в ухо. И он замечает, что Кейт дрожит. * * * Практически весь штат "Абердин ивнинг телеграф" отправился отсыпаться. В редакции остались только три человека: дежурный редактор Йан Лавелль и два ассистента.Они проверяют проводную связь, пьют кофе, смотрят телевизор. Даже с учетом столь масштабного сюжета, как катастрофа "Амфитриты", ночью (если, разумеется, не считать той, первой, лихорадочной ночи) работы не так уж много.Звонит телефон. Лавелль берет трубку.– Ночной дежурный.– Говорит представитель "Первой земной экологической группы", – раздается в трубке женский голос. Произношение выдает в звонящей женщину образованную. – От имени нашей группы и близких нам по духу организаций, занимающиеся сохранением будущего планеты, уполномочена заявить, что мы не несем ответственности за случившееся с "Амфитритой". Тактика нашей борьбы никогда не будет предусматривать возможность посягательства на невинные жизни.На том конце линии кладут трубку. Лавелль заканчивает стенографирование полученной телефонограммы, а потом снова берется за телефон, чтобы позвонить в Лондон, в информационное агентство Пресс ассошиэйшн.С чего все это начинается? Конечно, с самого начала. Начало же всему кладется в маленькой прибрежной деревушке неподалеку от городка Стонхейвен. Правда, в самом названии "деревушка" присутствуют намеки на безмятежность и уют, а к этому месту ни то ни другое не подходит. Приезжайте сюда в любое время, кроме быстротечного периода летней неги, и вы поймете, что имеется в виду. Дома теснятся на вершинах утесов и сторонятся отвесных склонов. Все окна и двери выходят на внутреннюю сторону, чтобы защитить не только от штормов, но и от дьявола, который шныряет по утесам и норовит прокрасться в заднюю дверь. Ветер никогда не стихает, он лишь меняет направление, мечется то туда, то сюда, и то стенает, преследуя пересекающего гавань на своем суденышке рыбака, то залихватски свистит, сотрясая окна и со стуком хлопая садовыми калитками.Побережье – это целый архипелаг испещренных рубцами бурых и черных скал. Он готов смотреть на эти камни часами, и в их очертаниях ему видятся образы живых существ. Вот те, продолговатые, смахивают на пару крокодилов, подстерегающих на отмели добычу, а тот валун похож на голову всматривающегося в море старца. Пожухлая трава на его вершине усугубляет сходство поскольку напоминает поредевшие старческие волосы. За домами, гаванью и скалами раскинулось родственное ветру море. Море тоже живое, живое и злобное. Оно убивает. Его ярость никогда не иссякает, никогда не утихает. Оно бьется в прибрежные камни с безжалостной целеустремленностью, вкладывая в это безжалостную энергию и после каждого удара рассыпаясь взрывами белых брызг. Когда он осмеливается ночами смотреть поверх вершин утесов, то видит лишь пенные ореолы гребней волн да отражение луны, раздробленное на миллионы осколков.Его первое сознательное воспоминание – о море. Он бродит по прибрежному мелководью, скользя на коварной поверхности камней, покрытых гладкой зеленой кожей морских водорослей. Ему трудно, он еще слишком мал, чтобы с легкостью перебираться с камня на камень. Под подошвами лопаются пузырьки пены, над головой громкие, пугающие крики чаек. Вода холодит его лодыжки, волны с плеском взбираются к голеням, к коленям. Море как будто приглашает его к себе.Потом позади него, совсем близко, звучит резкий, сердитый голос. Жилистые руки обхватывают его и поднимают из воды, за чем следует увесистый, болезненный подзатыльник.– Вздумал по морю прогуляться, безмозглый щенок? Ну так иди, утопии, сделай всем одолжение. Мне самой следовало утопить тебя, едва ты родился. На сей раз тебе повезло, тебя углядел твой папаша. Вот посмотришь, кто придет тебе на выручку, когда его не окажется поблизости.Он начинает плакать. Еще один звонкий шлепок.– Кончай сопли распускать, ублюдок.Она бесцеремонно ставит его на землю. Они пересекают каменистое побережье и идут дальше, на петляющую дорогу, ведущую от гавани в глубь суши. На ее лице привычная раздраженная гримаса. Ее поредевшие темно-русые волосы взбиты ветром, а руки на фоне красного фартука кажутся алебастрово-белыми. Домишко, в котором живет их семья, выглядит серо и уныло снаружи и вдвойне угрюмо внутри. Но там есть тесная гостиная, в которой все они жмутся поближе к огню. С одной стороны Айвен, в своем продавленном коричневом кресле, с другой – Айлиш, прямая и напряженная, как аршин проглотила, на стуле с жесткой, прямой спинкой, а между ними, на маленькой кушетке, дети. Он, Кэтрин и Конни. Герой, помесь шотландской овчарки с борзой, лежит на полу, его голова на передних лапах или вытянута вперед. Бока поднимаются и опадают, как кузнечные мехи.Они едят на кухне, за старым сосновым столом, мягкая древесина столешницы которого покрыта выбоинами и отметинами от посуды. Мальчик не припоминает, чтобы когда-либо в присутствии Айвена за столом зашел разговор, заслуживающий такого названия. Разговор Айвена с Айлиш сводится к быстрым, отрывочным фразам. Айвен говорит, а Айлиш бросает взгляд в его сторону и ограничивается кратким ответом. Если не обходится без такового. Порой Айвен велит Айлиш или кому-то из детей что-нибудь сделать. Бывает, что Айлиш спрашивает Конни или Кэтрин, что они делали в тот день в школе. Мальчика она не спрашивает никогда.Временами Айвен смотрит на мальчика и улыбается, только вот происходит такое настолько редко, что трудно сказать, умеет ли он улыбаться и улыбка ли это на самом деле. Рот его при этом кривится, открывая пару торчащих зубов, а глаза суживаются. Лицо остается в таком положении несколько мгновений, а потом возвращается к прежнему – губы выворачиваются, как резиновые, морщины вокруг глаз разглаживаются.Потом он говорит:– Молодец, парень, – и смотрит в окно.У детей общая спальня. У Конни, как у старшей, есть собственная кровать. Мальчик и Кэтрин вдвоем спят на другой. Ночи тоскливы и беспокойны. Кэтрин без конца ворочается, еще он часто слышит, как за соседней дверью ворчит Айвен. Но прислушивается не к его бормотанию, а к звукам, доносящимся снаружи. Огромное морское чудовище, шлепая по камням мокрыми лапами, карабкается по утесам, чтобы сбросить их в море.Когда дети укладываются спать, Айлиш и Айвен напиваются, а потом дерутся. Ему вспоминаются фразы, которыми они обмениваются, даже те, которые в ту пору не имели для него никакого смысла. Он запоминал их, как будто знал, что однажды сложит воедино и все поймет. Обрывки слов, как всплески цвета на составных элементах головоломки, каждый из которых, когда паззл удастся сложить, может оказаться чем угодно – коньком крыши или ухом куклы.Слова его матери."Быстро кончил. Если и было что-то хорошее, так это"."Конечно, я его на дух не переношу. Ведь он похож на тебя"."Не дури. Неужели ты думаешь, кто-то станет трахать меня после такого козла, как ты?"Слова его отца."Уж не воображаешь ли ты, что я стал бы трахать тебя на трезвую голову"."Ага, и продолжал дрючить, пока не получил сына"."Вырастут долбаными шлюхами, как их хренова мамаша".Деревенские танцульки, виски и пиво, шумящие в голове, руки, шарящие по телу. Они выходят на задворки и трахаются. Так сходятся Айвен и Айлиш. Ему двадцать один, ей девятнадцать. Пять месяцев спустя они женятся, а через четыре месяца после свадьбы появляется Конни. Они не предохраняются, об аборте Айлиш даже не думает, о том, чтобы Айвен предоставил ее себе самой, тоже не идет и речи. Их родители непреклонны, в результате чего они создают семью, которая им не нужна, и заводят столь же ненужного ребенка. После свадьбы проходит всего несколько месяцев, а Айвен и Айлиш уже опостылели друг другу до чертиков.Дочка дочкой, вылупилась, и черт с ней, но Айвен хочет сына, парня, который вырастет и станет рыбаком, как он сам. Поэтому папаша не успокаивается и заставляет себя залезать на Айлиш снова и снова, до тех пор пока она опять не оказывается в положении. После этого он забрасывает секс и с тем же энтузиазмом принимается молиться о рождении мальчика. Молитвы не помогают – на свет появляется Кэтрин. Айвен безумствует – утверждает, будто девочка не от него, что ребенка подменили в больнице, – короче говоря, несет всякую ахинею, лишь бы оправдать тот факт, что не сумел смастрячить сына.После рождения Кэтрин он пропадает на пять дней, а когда возвращается, ничего не объясняет, да Айлиш ни о чем и не спрашивает. Речи об этом случае больше не заходит.Чем больше Айвен и Айлиш ненавидят друг друга и чем больше Айвена раздражает то, что Кэтрин и Конни не мальчики, тем больше Айлиш сближается с девочками. Это что-то вроде их собственного маленького женского заговора. Но Айвен не теряет надежды добиться своего. Напиваясь, он гоняет Айлиш по дому, колошматит ее и, доведя до полубессознательного состояния, насилует, пока она опять не беременеет. Девять месяцев Айлиш ходит на сносях, желая, с одной стороны, снова родить девочку, а с другой – страшась того, что может устроить муж, если его мечты опять пойдут прахом. Наконец рождается мальчик, копия Айвена, что еще больше распаляет ее жгучую ненависть. Ненависть к обоим, отцу и сыну.Ему семь лет, они с Конни гуляют на взморье. Над головами, создавая своими визгливыми криками непрерывный звуковой фон, кружат, ловя спиральные потоки теплого воздуха, чайки. Кэтрин осталась дома с Айлиш. Айвен вроде бы и присматривает вполглаза за детьми но на самом деле они его не особо интересуют. Он сидит между штабелями клетей и лебедкой для выборки сетей. Траулеры, стоящие на якорях в спокойных, внутренних водах гавани, слегка покачиваются на мягких волнах, радарное оборудование цепляется к мачтам, словно белки к древесным стволам. Названия суденышек до сих пор мелькают в его сознании: "Орка", что принадлежит Айвену, "Жнец", "Солнечный луч-1".Дети играют на отмели. Конни находит гладкий камешек и кидает его, стараясь, чтобы он как можно больше раз отскочил от поверхности воды. Камешек, взметая белые фонтанчики, подпрыгивает трижды, после чего набежавшая волна подхватывает его и поглощает целиком. Пока он тычется в стоячие лужицы в поисках мелких живых существ и ни одного не находит, Конни забредает все дальше на мелководье. Потом она садится и, размахивая руками, начинает брызгать в него водой. Он пригибается и ныряет по направлению к ней. Руки его работают как ветряная мельница, взметая целые фонтаны. Они плещут друг на друга водой, фыркают, откашливаются и покатываются со смеху.Миновали годы, но и теперь, мысленно возвращаясь в прошлое, он не может припомнить ни одного более счастливого мгновения.И тут на них устремляется море. Оно приходит за ними столь стремительно, что они оказываются беспомощно болтающимися под водой, не успев даже понять, что происходит. Впечатление такое, будто океан вздыбился, чтобы схватить их и унести. Он, благо глубина здесь по грудь, встает, но отливная волна сбивает его с ног, шмякает о камни и тянет в море. Конни пронзительно взвизгивает, но этот панический звук обрывается захлебывающимся бульканьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51